Черчилль – поджигатель Второй Мировой войны.Копипаста с другого ресурса

Нет в истории европеоидной белой расы более трагических и даже катастрофических лет, чем годы Второй мировой войны, положившие начало печальному закату европейцев, подорвавшие нашу витальную силу. Гибельные последствия этой самоубийственной бойни, в которой приняли участие 72 страны, мы ощущаем со всевозрастающей мощью, а нашим детям и внукам, очевидно, придется еще хуже. Исправить дело уже вряд ли удастся, но надо хотя бы осмыслить произошедшее…

Загадки Второй мировой войны всегда не давали мне покоя. Я не понимал самых важных вещей, не мог найти ответы на главные вопросы:

1) почему Гитлер бросился на Польшу (да еще поделив ее со Сталиным), уничтожив тем самым буфер безопасности между Германией и СССР;

2) почему, будучи совершенно не готовыми к войне и подтвердив эту неготовность (и вообще неспособность воевать) стремительными и сокрушительными разгромами, которые они позволили учинить над собой Гитлеру, Англия и Франция все же объявили войну Германии после захвата тою Польши;

2) почему Гитлер, раздавив и захватив Францию и еще пол-Европы, но не завершив разгром Англии, бросился на СССР, ввергнув тем самым Германию в войну на два фронта, как бы забыв плачевный опыт Первой мировой войны и вообще все азбучные истины военного дела;

4) почему Гитлер 11 декабря 1941 года, уже ведя тяжелую войну на два фронта, объявил вдруг новую войну, на этот раз самой Америке, торжественно предопределив этим самоубийство свое и своей страны.

Меня совершенно не удовлетворяли шедевры советской историографии, в которых я не мог найти ничего, объясняющего все вышеназванное, кроме примитивной марксистской политэкономии и классовой идеологии. Но и зарубежные источники, злоупотребляющие субъективными факторами, мало проливали света на тревожившие меня вопросы. Приходилось вылавливать крупицы истины то тут, то там, в основном из проговорок участников событий и иных высоко осведомленных лиц. Закрытость советских (российских) и британских архивов в части, касающейся войны, не добавляли оптимизма.

Поиск объективных ответов на эти важнейшие вопросы снова и снова приводил меня к еврейской теме, на фоне которой каждый раз из океана истории всплывала, кривя лягушечий рот, монструозная фигура «Бленхеймской Крысы» – сэра Уинстона Черчилля. Поскольку сегодня мы ведем разговор с читателем в рамках жанра «размышления над персоной», я не стану отвечать сразу на все четыре вопроса и приводить весь массив фактов на сей счет и ограничусь лишь самыми существенными моментами по интересующей нас теме.

А для начала обрисую ее основные координаты: Германия и цели ее войны; Германия и еврейский вопрос; Германия и Англия.

Чего хотел Адольф Гитлер

Гитлер был одним из самых последовательных политиков в мире, почти доктринером, им полностью властвовали идеи и, если так можно выразиться, идейные мечты. Он всегда, невзирая на временные тактические, прагматические отступления, стремился воплотить в жизнь свои теории общественного устройства, свое понимание должного. Чтобы понять его мотивы, надо внимательно читать его программные тексты, в особенности и в первую очередь "Майн Кампф".

Тогда нам станет понятно, что в своих дерзких геополитических мечтаниях Гитлер вполне прогрессивно и реалистически исходил из главного: этнодемографического фактора. Налицо был стремительный рост немецкой этнонации, стоявшей по этому показателю на втором месте в Европе, сразу после русских. С 1870 по 1925 г. население Германии увеличилось на целых 23 млн. человек (более чем на треть за какие-то 50 лет и несмотря на войны и бурную эмиграцию в обе Америки!), составив 63 млн., а к 1939 – все 80 млн., из которых 70 % уже переместилось в города, «раздувшиеся» от такого количества «лишних людей».

В «Майн Кампф» Гитлер, глядя в корень, отмечал ежегодный прирост народонаселения Германии в 900 тыс. человек. Считая плотность немецкого населения избыточной, но при этом намереваясь не снижать, а наращивать этот показатель, он естественным образом пришел к проблеме «жизненного пространства», поставив ее во главу угла внешней политики. «Нас, немцев, проживает по 150 человек на квадратный километр – разве это справедливо?!», – вопрошал он себя и всех своих слушателей и читателей, а слушала и читала его к тому времени вся Германия. Положим, в некоторых странах Европы (например, в Бельгии) этот показатель был повыше, но Гитлера интересовало только свое. И в поисках жизненного пространства для немцев во всех нынешних и грядущих поколениях он всегда обращал свой взор только на Восток, только на славянские земли – на Югославию, Чехословакию, Польшу и Россию. И никогда этого не скрывал[1].

В частности, фюрер писал, что национал-социалисты хотят приостановить вечное германское стремление на юг и запад Европы и определенно указывают пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Они сознательно переходят к политике завоевания новых земель в Европе, имея в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. При этом речь вовсе не шла о превращении России в немецкий доминион, протекторат или даже колонию. Нет, Гитлер хотел «ариизировать Россию» вполне однозначным образом: ликвидировать «расово неполноценное» русское население и заменить его истинными арийцами – немцами. Он писал недвусмысленно, что задача национал-социалистов – не в колониальных завоеваниях. Разрешение стоящих перед ними проблем они видят только и исключительно в завоевании новых земель, которые можно было бы заселить немцами. И что их задача, их миссия должна заключаться прежде всего в том, чтобы убедить немецкий народ: будущие цели состоят в том, чтобы открыть себе возможности прилежного труда на новых землях, которые завоюет немецкий меч[2].

Русских (и вообще славян) Гитлер за людей не считал и участь им готовил незавидную. «Русский человек – неполноценен», – определенно заявил он на совещании 5 декабря 1940 года в ходе подготовки плана "Барбаросса". Его установки в полной мере проявились в ходе геноцида и этноцида русских, белорусов, украинцев, в культурной политике на оккупированных территориях Польши и СССР и т.д. Не говоря уже о цинично людоедском плане «Ост», варианты и подготовительные материалы которого сегодня тщательно исследованы, стоит вспомнить, что писал генерал-фельдмаршал Рейхенау в приказе по армии от 10.10.41 г. «О поведении войск на восточном простран­стве»: «Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полное уничтожение ее власти и истребление азиатского влияния на европейскую культуру... Никакие исторические или художественные ценности на Восто­ке не имеют значения» (выделено мной. – А.С.). Интересно, что другие генералы и мар­шалы – Рундштедт, Браухич, Манштейн, Гудериан – распрост­раняли этот текст почти без изменений, поскольку он, во-первых, соответствовал их представлениям о целях и методах войны, а во-вторых – отражал официальную установку, идущую с самого верха. Листовку с этим приказом нес с собой в ранце каждый солдат вермахта, отправлявшийся на Восточный фронт.

Гитлеру вторил Гиммлер, к примеру, в речи перед высшими руководителями СС и полиции на юге СССР в сентябре 1942 г.: «В следующем году мы окончательно завоюем и те территории Европейской России, которые остались еще не занятыми… В ближайшие 20 лет мы должны заселить немцами германские восточные провинции от Восточной Пруссии до Верхней Силезии, все генерал-губернаторство (т.е. Польшу. – А.С.); должны онемечить и заселить Белоруссию, Эстонию, Литву, Латвию, Ингерманландию (т. е. Ленинградскую, Новгородскую, Псковскую области. – А.С.) и Крым… Германский восток до Урала… должен стать питомником германской расы, так что лет через 400-500… немцев будет уже не 120 миллионов, а целых 500-600 миллионов».

23 мая 1939 года на совещании с высшим командным составом вооруженных сил Гитлер говорил: «Предмет спора вовсе не Данциг. Речь идет о расширении нашего жизненного пространства на востоке и об обеспечении нашего продовольственного снабжения. Поэтому не может быть и речи о том, чтобы пощадить Польшу. Нам осталось одно решение: напасть на Польшу при первой удобной возможности».

В том же духе высказывались и иные руководители Рейха. Многие подробности можно найти, в частности, в статьях и книгах[3] автора этих строк, занимавшегося данным вопросом, а также в материалах конференции «Геноцид русского народа в XX-XXI вв.», проведенной в феврале 2005 года под эгидой Института философии РАН.

Подчеркну еще и еще раз: агрессия Гитлера, его захватнические планы изначально были направлены исключительно на славянские земли, расположенные к Востоку от Германии. Западноевропейским державам нечего было опасаться: все свои мечты и нужды Гитлер с лихвой мог и должен был удовлетворить отнюдь не за их счет. Вот лишь одно из множества свидетельств тому, но весьма значительное. Меньше чем за месяц до нападения на Польшу, 11 августа 1939 года, Гитлер заявил Верховному комиссару Лиги Наций профессору Буркхарду с предельной откровенностью: «Я ничего не хочу от Запада ни сегодня, ни завтра... Все намерения, которые приписывают мне на этот счет, – досужие вымыслы. Но я должен иметь свободу рук на Востоке… Все, что я предпринимаю, направлено против России. Если Запад слишком глуп, чтобы понять это, я буду вынужден добиться соглашения с Россией, разбить Запад, а затем, после его поражения, собрав все силы, двинуться на Россию».

Гитлер, повторюсь, был идеократом, власть идеи, мечты над ним всегда была чрезвычайно велика. Нетрудно видеть, что в дальнейшем события развивались в точности по изложенному им варианту, от которого он не отступил ни на йоту…

Сказанным полностью объясняется тот факт, что для начала без войны отобрав землю у чехов (сперва издавна онемеченные Судеты, а там и остаток: Богемию и Моравию) и максимально усилившись за счет добровольного присоединения словаков[4] и воссоединения с немецкой в целом Австрией, отнесшейся к этому восторженно, Гитлер первым делом разгромил вечного врага немцев – Польшу. Отняв у нее не только онемеченную, как Судеты, Силезию, но и прочие земли за исключением тех, что входили некогда в Киевскую и Галицко-Волынскую Русь и на которые наложил руку Сталин.

Все шло по заранее не только намеченному, но и обнародованному плану. «Дранг нах Остен», прописанный в "Майн Кампф", продвигался вполне триумфально. Задача первого уровня была Гитлером решена: чешские и польские земли стали немецкими. Немецкие войска в 1939 году вышли непосредственно к границам исторической России.

Предстоял последний, окончательный этап этнической германо-славянской войны: разгром и захват Югославии и СССР; сербские и русские земли должны были разделить участь чешских и польских.

Но тут «некстати» вмешались Англия и Франция, объявив Гитлеру войну. Тем не менее, весной 1941 года войска Германии вошли в Югославию (т.н. «Апрельская война»), оккупировав ее вплоть до 1945 года.

Однако о прыжке на территорию Советов пришлось на время забыть.

Гитлер не хотел войны с Англией

А что же Англия, война Германии с которой стала одной из основных пружин, вращавших гигантскую мясорубку, перемоловшую десятки миллионов жизней, и не только в Европе?

Уж с ней-то Гитлер никогда и никак воевать не собирался. Он обожал Англию, преклонялся перед англичанами, считая их не только братьями по расе, в отличие от славян, но и образцовыми европеоидами. Он вырос на расовых теориях английского естествоиспытателя Хьюстона Чемберлена (не путать с премьером-однофамильцем) и, в свою очередь, вырастил сотни тысяч своих единомышленников и поклонников в Великобритании. В своей откровенной и искренней книге, ставшей путеводителем для всей Германии, Гитлер делился мечтами о том, как Германия разделит огромные пространства России – с Англией и Японией, которых он ставил наравне с фашистской Италией.

С одной стороны, Гитлер не хотел воевать с Англией, с другой – был абсолютно уверен, что Англия сама не осмелится начать войну, будучи совершенно к ней не готова. И между прочим, Англия тоже с самого начала не хотела воевать с Германией и удерживалась от любых резких шагов в течение долгих лет, демонстративно проводя «политику умиротворения», ярче всего проявившуюся в Мюнхене в 1938 году. Миролюбие Англии совершенно понятно: на случай боевых действий она могла предоставить сразу лишь две дивизии, а погодя – еще пять (катастрофа под Дюнкерком в 1940 году обнаружила, чего стоили английские дивизии в деле)[5].

Кстати, континентальная Франция, которая могла выставить целых 130 дивизий, еще больше не хотела воевать, чем островная Англия. Тоже понятно: ведь основ­ной удар врага пришлось бы вынести ей, и кто знает, чем бы все это кончилось. (Практика показала: кончилось всего за сорок дней страшным разгро­мом и оккупацией Франции, при трусливом предательстве Англией общего дела, то есть опасения были справедливы, силы Франции были слабы на деле, и лезть в войну ей явно не следовало[6].)

За одиннадцать месяцев, прошедших после раздела Чехословакии, у Англии и Франции причин и оснований воевать с Германией стало не больше, а гораздо меньше. Германия за год замечательно окрепла, усилилась, чего никак не скажешь о союзниках, потерявших, между прочим, мощную ли­нию укреплений в Судетах и 35 хорошо обученных чешских дивизий. Гитлер был прекрасно осведомлен о слабых англо-французских военных возможностях, которые гарантировали ему мир и спокойствие с Запада.

Неудивительно, что 3 сентября внезапное решительное объявление Англией войны, в ответ на вторжение немцев в Польшу, выбило Гитлера из колеи, ошеломило. Он до последнего свято верил, что этого никогда не произойдет, он был убежден, что это никому не нужно ни в Англии, ни в Германии, что это невозможно, нелогично, немыслимо, безумно. Он жаждал и ждал дружеского и равноправного союза с Англией, а вовсе не войны, и прямо не раз выражал это. Тихий, бледный, задумчивый, он сказал своему верному Гессу в тот день: «Всё мое дело рушится».

Вскоре верный Гесс был уполномочен выполнить весьма щекотливую миссию. В мае 1941 года, когда Франция была уже захвачена гитлеровцами, Англия, испытавшая год назад тотальный разгром под Дюнкерком, переживала теперь ежедневные бомбежки Лондона, а Германия была в угаре подготовки нападения на СССР, Гитлер тайно отправил старого товарища в туманный Альбион. Отправил на одноместном «Мессершмите» как бы в частном порядке – официально войну двух стран никто ведь не отменял, – чтобы в доверительной беседе вначале с лордом Дугласом Гамильтоном (камердинером королевской семьи, с которым Гесс познакомился в 1936 году на Олимпийских играх), а затем и лично с королем изложить гитлеровский план полюбовного мира и последующей, как то и планировалось в "Майн Кампф", совместной войны против СССР. Король же, согласно этому плану, должен был склонить к согласию парламент[7].

Но… Рудольф Гесс попал в плен, не найдя нужный аэродром.

Черчилль был заинтересован в том, чтобы истинные цели этого визита как можно дольше оставались в тайне, ибо совершенно не хотел скорого, достойного и почетного окончания войны даже со всеми последующими выгодами от раздела СССР. Не для того он годами не только добивался от Англии войны с Гитлером, но и вел большую работу по вовлечению в эту войну США. Ему, по определенной причине, было жизненно важно продолжать ее до конца во что бы то ни стало. Он не мог допустить, чтобы «партия мира», усиливавшаяся по мере военных неудач, взяла над ним верх в Британии. Поэтому многое, что связано с визитом Гесса, было засекречено правительством Черчилля (и его преемниками) на долгие десятилетия, а сам Гесс был убит английскими секретными агентами в тюрьме Шпандау в возрасте 93 лет.

Несмотря на то, что война с Германией, развязанная Англией, была в разгаре, Гитлер вел ее максимально мягко, «по-джентльменски». К такому «врагу поневоле», как расово близкие англичане, Гитлер относился – не найду другого слова – любовно. Исключительно этим объясняется его величайшая военная ошибка, когда, после чудовищного разгрома союзных англо-французских войск при Дюнкерке (май 1940), тремстам с лишним тысячам английских солдат и офицеров была предоставлена возможность, побросав военную технику, эвакуироваться восвояси через Ла-Манш живыми и невредимыми. Издав свой знаменитый «стоп-приказ», остановивший победоносные немецкие танки, Гитлер не довершил разгром англичан ликвидацией живой силы и даже не стал брать их в плен, хотя имел все возможности для этого. Он не добил, не уничтожил врага вопреки военному опыту тысячелетий. Просто разоружил – и отпустил подобру-поздорову. Это очень дорого обошлось впоследствии Германии, ведь англичане лишь ожесточились, не оценив такого джентльменства и проявления расовой арийской солидарности. (Которая не менее ярко выявляется также при сравнении тех условий, в которых жили пленные англичане – и пленные поляки, русские, украинцы, белорусы.) Они не простили Гитлеру подобного демонстративного унижения…

Гитлер также не довел до конца свой план завоевания Англии путем высадки десанта (операция «Морской лев», июль 1940), хотя его подводный флот и авиация вполне могли перекрыть ради этой цели Ла-Манш, отрезать остров от материка. А там и раздавить остатки британской военной машины – почти сразу же после катастрофы Дюнкерка, пока американцы еще не компенсировали англичанам потерю почти всей военной техники. Но Гитлер, легкомысленно бросив в своем тылу раздавленную, но недодавленную Британию, решил осуществить мечту всей жизни – теперь или никогда! И кинулся с целью блиц-крига на СССР. И проиграл войну, свою судьбу и будущее своей страны.

Загадка Польши как предлога для войны

В конечном счете война закончилась поражением Германии, не выдержавшей войны на два фронта. Но предвидеть в 1939 году такой счастливый для себя результат Англия, бросившая вызов Третьему Рейху, конечно, никак не могла. Напротив, его ничто не предвещало, объективный прогноз мог быть только пессимальным. Это понимали все трезвые и ответственные политики, руководители Англии и Франции – Чемберлен и Даладье – в первую очередь. Политика «умиротворения», долгое время проводившаяся ими в отношении Гитлера и Германии, была столь же мудрой, сколь и вынужденной: они не обольщались насчет своих возможностей и справедливо боялись и не хотели ввергать свои народы в пучину неизбежных поражений, бед и страданий. Они не хотели мировой войны. Да к тому же: кому другому, а этим-то странам Германия не угрожала, несмотря даже на старинные счеты немцев с французами[8]…

Но почему же тогда не Германия – «ужасный агрессор» – объявила этим странам войну не на жизнь, а на смерть, а наоборот, они – не ожидавшей того Германии, бросившись на эту, ничего плохого им не сделавшую и даже не сказавшую страну, как бешеные псы?! Это кажется совершенно необъяснимым.

Необъяснимым прежде всего потому, что нет более нелепого и глупого объяснения, чем официально принятое во всем мире: они-де решили наказать Гитлера за вторжение в Польшу, будучи связаны с этой обреченной страной некими обязательствами. Можно подумать, кому-либо в мире действительно важна была судьба поляков, да еще настолько, чтобы за них нести кровавые жертвы! Об этом смешно и думать. Помилуйте, мы же не дети и не идиоты от рожденья…

Напомню, что Польша как самостоятельное государство появилось на карте Европы ХХ века только в результате Первой мировой войны, Гражданской войны в России и поражения Германии и Австрии. Воспользовавшись временной слабостью названных трех держав, поляки смогли освободить свои исторические территории от их владычества и восстановить свою давно утраченную государственность. К 1939 году этой государственности еще не было и двадцати лет. Припомните, как всего за десять лет до того в "Стихах о советском паспорте" (1929) Маяковский едко издевался над главным документом польских граждан, их паспортом: «На польский глядят, как в афишу коза, / На польский выпячивают глаза / В тупой полицейской слоновости: / Откуда, мол, и что это за / Географические новости?». Вот так и смотрела на Польшу вся тогдашняя Европа.

Чрезвычайно показательно отношение к полякам Уинстона Черчилля, который, спустя уже годы после войны писал о них с упреком и застарелой обидой: «Героические черты характера польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания. В 1919 году это была страна, которую победа союзников после многих поколений раздела и рабства превратила в независимую республику и одну из главных европейских держав. Теперь, в 1938 году, из-за такого незначительного вопроса, как Тешин, поляки порвали со всеми своими друзьями во Франции, в Англии и в США, которые вернули их к единой национальной жизни и в помощи которых они должны были скоро так сильно нуждаться. Мы увидели, как теперь, пока на них падал отблеск могущества Германии, они поспешили захватить свою долю при разграблении и разорении Чехословакии. В момент кризиса для английского и французского послов были закрыты все двери. Их не допускали даже к польскому министру иностранных дел». В другом месте своих послевоенных мемуаров Черчилль наделил поляков, бросившихся в 1938 году «дербанить» Чехословакию вместе с немцами, словаками и венграми, «жадностью гиены».

Понятно, что никакой внутренней мотивации для спасения «безрассудных и неблагодарных» поляков не было даже у такого сторонника войны с Германией, как Черчилль, и его воинственные побуждения имели совсем иную подоплеку (какую – поймем в дальнейшем). Что же говорить о сторонниках мира, бывших еще в большинстве?

Да, Англия и Франция публично давали Польше гарантии, обещали ее защищать в случае, если кто на нее нападет. Некоторые историки считают, что тем самым они поселили в поляках излишнюю уверенность и самонадеянность, в результате чего Польша бросилась укреплять свои рубежи с Советами, открыв Германии незащищенный, по сути, тыл. Но когда Гитлер ввел танковые колонны в этот разверстый польский тыл, ни Франция, ни Англия не смогли ее защитить, хоть и объявили зачем-то немцам войну. Ни денег, ни вооружений, ни войск, ни иных средств давления у них не нашлось. Всей польской дутой независимости пришел очень скорый конец: 1 сентября война началась, а уже 6 октября она закончилась капитуляцией остатков польских войск.

В этот знаменательный день своего полного торжества Гитлер выступил в рейхстаге с речью, в которой на весь мир прозвучал призыв к замирению с Англией и Францией. Фюрер-победитель великодушно давал этим странам последний шанс. Он не хвастал и не шантажировал проявленной только что грозной силой, он не давил на них, он по-хорошему уговаривал:

«У Германии нет никаких претензий к Франции… Я даже не буду касаться проблемы Эльзаса и Лотарингии. Я не раз высказывал Франции свои пожелания навсегда похоронить нашу старую вражду и сблизить эти две нации, у каждой из которых столь славное прошлое…

Не меньше усилий посвятил я достижению англо-германского взаимопонимания, более того, установлению англо-германской дружбы. Я никогда не действовал вопреки английским интересам. Даже сегодня я верю, что реальный мир в Европе и во всем мире может быть обеспечен только в том случае, если Германия и Англия придут к взаимопониманию».

Фюрер был искренен и говорил правду. Вторую мировую войну со всеми ее чудовищными последствиями для всего белого человечества еще можно было остановить. Все еще было поправимо, обратимо. Но на призыв Гитлера к миру Даладье и Чемберлен ответили отказом. На следующий день, 7 октября, первый официально заявил, что Франция не сложит оружия, пока не будут получены гарантии «подлинного мира и общей безопасности». А чуть позже, 12 октября Чемберлен назвал предложения Гитлера «туманными и неопределенными» и заявил, что если Германия хочет мира, то нужны «дела, а не только слова», и Гитлер должен представить «убедительные доказательства» и дать гарантии своего стремления к миру, уйдя из Польши и Чехословакии. Увы, вот это именно и была пустая болтовня вместо дела.

Тут терпение Гитлера, казавшееся бесконечным, лопнуло, и тогда подошла очередь тех, кто безрассудно дергал тигра за усы: французам и англичанам пришлось дорого платить по тем счетам, что сами же и подписали, гарантируя полякам то, чего не могли и не должны были гарантировать[9].

Зачем же, почему же они это сделали?!

Вот тут-то и всплывает фигура сэра Уинстона.

Как Черчилль встал на тропу своей войны

Почему Чемберлен, вынужденный объявить Германии войну от лица Англии, тут же назначил своего политического оппонента Черчилля первым лордом адмиралтейства, на ту самую должность, которую тот как никуда не годный военный с позором покинул в 1915 году? Почему как только Чемберлен, все же, покинул свой пост, 10 мая 1940 года на должность премьера оказался триумфально возведен королем Георгом Шестым все тот же Черчилль?

Потому что к концу 1930-х годов все от простого солдата до короля в Соединенном Королевстве уже знали, как "Отче наш": война – это Черчилль, Черчилль – это война. Не как лидер победившей на выборах партии, а как лидер «надпартийной партии войны», как человек, известный своей непоколебимой решимостью воевать до конца, занял Черчилль высший пост в государстве военного времени.

Но таким Черчилль был не всегда. Поведение его в отношении Германии менялось в течение всего предвоенного десятилетия.

В самом начале 1930-х гг. Черчилль еще довольно индифферентен, хотя уже начинает выражать свою обеспокоенность положением евреев в Германии. Он внимательно отслеживает рост антисемитских настроений в этой стране, его беспокоит возможность возвышения Гитлера, о взглядах которого он достаточно наслышан. Черчилль даже хотел встретиться с Гитлером и пытался эту встречу организовать через Эрнста Ханфштенгеля, которому пенял на гитлеровский антисемитизм. Он самонадеянно думал при встрече изменить образ мысли фюрера, призвать его не обижать евреев. Но Гитлер пренебрег Черчиллем, не захотел и не стал встречаться. Эта попытка повлиять на немецкого лидера, укротить его антисемитизм сорвалась осенью 1932 года.

В январе 1933 года Гитлер стал канцлером Германии. В марте был издан нацистский манифест, который предписывал мест­ным организациям партии по всей Германии «проводить антисемитскую пропаганду среди населения». А уже в апреле 1933, после первого запрета на профессии в Германии, направленного против евреев, Черчилль произносит в палате общин речь, которая стала заметной вехой для нашего исследования.

Черчилль подчеркнул в своей речи, в частности – и нам важно это отметить, что не только «военные и агрессивные проявления в Гер­мании, но также те преследования евреев, о которых говорили многие почтенные члены па­латы, привлекают внимание каждого, кто чувствует, что мужчины и женщины имеют право жить там, где они ро­дились, и имеют право вести образ жизни, ранее гаранти­рованный им законами страны их рождения».

Надо отдать должное предусмотрительности Черчилля, который уже тогда заглядывал далеко вперед, выдавая главную суть своей обеспокоенности: «Есть опасность, что отвратительные условия, го­сподствующие теперь в Германии, путем завоевания рас­пространятся на Польшу и новые преследования и погро­мы начнутся на новой территории». Эту обеспокоенность Черчилля судьбой польских евреев задолго до захвата Польши следует отметить и запомнить.

Как пишет Гилберт, «нацистов, старательно заигрывавших с общественным мнением Запада, разозлила речь Черчилля, особенно та ее часть, в которой он резко осуждал антиеврейские дей­ствия фашистов. 19 апреля корреспондент “Бирмингем пост” сообщал из Берлина: “Сегодняшние газеты полны резких предупреждений по отношению к Англии. Один газетный заголовок упрекал Черчилля в “бесстыдстве”» (129).

Так началась история нового, после Палестины, треугольника «Гитлер (и Германия) – евреи – Черчилль (и Англия)», развитие которой стало стержнем истории всего мира тех лет. Ибо с этого момента Черчилль развязывает безудержную антигилеровскую кампанию, сжигая все мосты. И при этом ратует за перевооружение Великобритании, как бы проча, накликая в будущем военное столкновение с немецким государством. Таким стал лейтмотив его выступлений на всю предвоенную перспективу. Начав свою персональную войну с Гитлером и Германией, он отныне бил и бил в одну точку. Причем, как мы видим, война сразу приобрела сугубо личный характер с обеих сторон. И это обстоятельство стало пагубным для всего мира. Потому что свою персональную войну Черчилль всеми силами стремился превратить во всеобщую. Мировую. И превратил.

Возможно, в глубине души самолюбивый Черчилль, которму Гитлер отказал некогда во внимании, затаил личную обиду. Она довольно явно проявляется в той необъективности, пристрастности, с какой он публично судил о вожде немецкого народа. Черчилль был о Гитлере подчеркнуто низкого мнения: «одинокий, замкнувшийся в себе, маленький солдат…», «ничем не примечательный пациент», «руководимый лишь своим узким личным опытом», который в Вене «вращался среди членов крайних германских националистических групп», от которых набрался вздорных идей насчет «зловредных подрывных действий другой расы, врагов и эксплуататоров нордического мира – евреев». И в результате «его патриотический гнев и зависть к богатым и преуспевающим слились в единое чувство всеподавляющей ненависти». Психопат и комплексующее ничтожество, одним словом. Случайно оказавшийся на самом верху человечишко, не достойный уважения, которому почему-то поверили оболваненные массы.

Порой Черчилль не принимал Гитлера всерьез, воспринимал как курьез, как недоразумение. А порой норовил демонизировать противника, представить его врагом всего рода человеческого, ничтожным и ужасным одновременно: «Злой дух, поднявшийся из нищеты, пламенеющий при мысли о поражении, сжигаемый ненавистью и обуреваемый жаждой мщения, преисполненный намерения сделать германскую расу хозяином Европы, а быть может, и всего мира».

А вот для сравнения несколько иные оценки.

Уильям Ширер, американский корреспондент, работавший в те годы в Рейхе, автор фундаментального исследования "Взлёт и падение Третье­го рейха": «Без Адольфа Гитлера, личности демонической, обладавшей несгибаемой волей, сверхъестествен­ной интуицией, хладнокровной жесткостью, незаурядным умом, пылким воображением и... удивительной способностью оценивать обстановку и людей, не было бы и Третьего рейха». Ширер одно­значно признавал за Гитлером гениальность.

Главный архитектор Рейха, впоследствии министр вооружений Альберт Шпеер вспоминал: «Перед глазами еще и сейчас сцены энтузиазма, связанные с Гитлером, который – со своими заманчивыми призывами и гран­диозными планами – был в глазах немцев гигантской лично­стью».

Бальдунг фон Ширах, глава Гитлерюгенда, сидя в тюрьме в ожида­нии Нюрнбергского суда, признал: «Идентичность Гитлера с го­сударством была настолько полной, что нельзя было выступить против одного, не выступив против другого».

Британский экс-премьер Ллойд Джордж, один из авторов Версальского договора, побывав в наци­стской Германии, был потрясен увиденным и услышанным. В своем отчете, опубликованном в "Дейли Экспресс", он писал, что «Гитлер в одиночку поднял Германию со дна», что он «прирож­денный лидер, динамическая личность с решительной волей и бесстрашным сердцем, человек, которому верят старые и перед которым преклоняются молодые».

Примеры можно множить бесконечно. Лаконичнее и точнее всех высказался Карл Юнг, известный психиатр, ученик Фрейда: «Гитлер – это нация».

Несмотря на невысокое мнение о Гитлере, Черчилль, однако, как и все мало-мальски значительные политики его времени, конечно же, внимательно проштудировал "Майн Кампф", и даже писал о ней вполне объективно и серьезно: «Ни одна книга не заслуживала более тщательного изучения со стороны политических и военных руководителей союзных держав в ту пору, когда Гитлер пришел в конце концов к власти. В ней было все: и программа возрождения Германии, и техника партийной пропаганды, и план борьбы против марксизма, и концепция национал-социалистского государства, и утверждения о законном праве Германии на роль руководителя всего мира. Это был новый коран веры и войны -- напыщенный, многословный, бесформенный, но исполненный важных откровений».

Какие же «важные откровения» почерпнул в этом источнике Черчилль? Он довольно верно все понимал и излагал главные геополитические идеи Гитлера так: «Двумя единственно возможными союзниками Германии являются Англия и Италия… Во внешней политике Германии не следует проявлять никакой сентиментальности, Совершить нападение на Францию исключительно по эмоциональным мотивам было бы глупо. В чем Германия нуждается -- это в расширении своей территории в Европе. Довоенная колониальная политика Германии была ошибочной, и от нее следует отказаться. В целях своего расширения Германия должна обращать свои взоры к России и в особенности к Прибалтийским государствам. Никакой союз с Россией недопустим. Вести войну вместе с Россией против Запада было бы преступно, ибо целью Советов является торжество международного иудаизма».

Изложив все это совершенно адекватно, Черчилль точно резюмировал: «Таковы были "гранитные основы" его политики».

Почему же он, так все правильно понимавший относительно гранитных основ политики Гитлера, не следовал этому верному пониманию? Почему, зная наверняка, что фюрер мечтает не о войне, а о союзе с Англией, годами нагнетал параноидальный страх перед Германией[10], страх, который в конечном итоге подчинил себе все слои английского общества – от короля и членов парламента и до последнего обывателя – и обернулся в массовом сознании тем, что психологи называют «оборонительной агрессией»?!

Черчилль делал это виртуозно и даже, я бы сказал, высокохудожественно. Посудите сами, вот образчик его красноречия: «Для врага мы легкая и богатая добыча. Ни одна страна не является столь уязвимой, как наша, и ни одна не сулит грабителю большей поживы... Мы – с нашей огромной столицей, этой величайшей мишенью в мире, напоминающей как бы огромную, жирную, дорогую корову, привязанную для приманки хищников, – находимся в таком положении, в каком мы никогда не были в прошлом и в каком ни одна другая страна не находится в настоящее время».

Подобные речи сопровождались настойчивыми призывами к перевооружению Англии и к максимально жесткой политике по отношению к немцам. Черчилль все время подчеркивал, что война с Гитлером неизбежна, и что Англия отстает в перевооружении от потенциального врага, а значит также должна ускоренно и усиленно вооружаться.

Вообще-то, Гитлер не делал ничего, выходившего за рамки вполне естественного воплощения в жизнь его политических мечтаний: он объединял разделенный немецкий народ, волею судеб оказавшийся в разных государствах, он готовился к войне на Востоке за жизненное пространство. Это были первоочередные задачи, выполнить которые он всегда считал своим долгом, своей миссией. Естественно, что для этих целей он перевооружался, готовил силы. Но ничто не говорит за то, что эти силы он собирался использовать против Англии.

Между тем, даже спустя годы, освещая далекие предвоенные события, Черчилль норовил представить их в ложном свете. К примеру, повествуя о введении Гитлером войск в Рейнскую область Германии, область, демилитаризованную по Версальскому договору, он откровенно признает: «Лорд Лотиан сказал: "В конце концов они просто вступают в свои собственные владения". Такая точка зрения была характерной для англичан». Однако вот как определяет это событие сам автор: «Гитлер наносит удар». Какой удар?! Перед нами лишь один образчик черчиллевской необъективности, его манеры вести пропаганду, промывать мозги публике. А ведь он занимался этим неустанно более пяти лет.

А вот еще один образчик той же технологии: «Надругательство над Австрией и покорение прекрасной Вены со всей ее славой, культурой и ее вкладом в историю Европы явились для меня большим ударом». Но ведь это снова пропагандистская бессовестная ложь и извращение реальности. Ведь никакого надругательства на деле не было в помине. Был праздник немецого единения. В своей статье "Уроки Гитлера" (1995) я пересказывал заслуживающие доверия аутентичные источники:

«12 марта 1938 года, когда германские войска по приказу фюрера пересекли границу, настал момент истины! В ряде мест пограничные заграждения были разобраны самими австрийцами. Не было сделано ни едино­го выстрела. По воспоминаниям генерала X. Гудериана, немецкие танки, украшенные флагами обеих стран и зелеными ветвями, забросанные цветами, двигались, руководствуясь туристскими путеводителями и заправляясь на бензоколонках. На домах сель­ских и городских жителей развевались флаги со свастикой. "Нас везде принимали с радостью... Нам пожимали руки, нас целовали, в глазах многих были слезы радости", – пишет генерал. В тот же день Гитлер во главе колонны машин медленно и торжественно въехал на свою родину. Ликующие толпы всюду окружали его, люди стремились хотя бы притронуться к его машине. В Линце, где он жил юношей, бедным и одиноким, 100-тысячная толпа на площади была вне себя от восторга. Фюрер, по щекам которого текли слезы счастья, вышел на балкон ратуши вместе с новым канцлером Австрии, приветствуемый неистовым взрывом радо­сти. Таким же безумным ликованием были встречены войска фюрера и в Вене. Гудериана отнесли в его резиденцию на руках, оборвав на сувениры все пуговицы с шинели... 14 марта англий­ский посол в Вене докладывал по начальству: "Невозможно отри­цать энтузиазм, с которым здесь воспринято объявление о вклю­чении страны в рейх. Герр Гитлер имеет все основания утверждать, что население Австрии приветствует его действия"… 10 апреля на плебисците 99,02 % германских и 99,73 % австрийских избирателей одобрили аншлюс».

Вот вам и «надругательство»… Но информационные войны имеют свои законы, и Черчилль их отлично знал и ими пользовался.

Черчилль, повторюсь, читал "Майн Кампф" и, как всякий, кто знаком с содержанием этой искренней исповеди-проповеди, не мог не понимать, что Гитлер никогда и в мыслях не имел ни нападать на Англию, ни угрожать Англии, а напротив, рассчитывал на союз с ней, мечтал о нем. Черчилль прекрасно знал, что Англии ничто не грозит, что ей не надо бояться Германии; тем не менее он повел означенную кампанию против Гитлера лично и против Третьего Рейха.

При этом с самого начала главным мотивом, подвигшим Черчилля на оголтелую антигитлеровскую кампанию, а там и на войну, была ужасная опасность для евреев, с которыми к 1933 году его уже слишком многое связывало. Это касается не только личных отношений, о чем было рассказано выше, но и обустройства еврейского центра в Палестине, будущего Израиля, о чем речь шла в предыдущей главе.

Преданность делу евреев и сионизму, защита их интересов зашла у Черчилля к началу 1930-з гг. уже слишком далеко. Она стала частью его жизненной программы, руководила его мыслями и поступками. Поэтому он, во-первых, тщательно отслеживал еврейскую ситуацию в Германии, реагируя на развитие антиеврейского законодательства и вообще все подобные перемены[11]. А во-вторых, не упускал случая привлечь внимание и сочувствие англичан к тому факту, что «евреи Германии, ко­торых насчитывается много сотен тысяч человек, лишены какой-либо власти, лишены всех позиций в общественной и социальной жизни, изгнаны из профессиональной дея­тельности, им заткнуты рты в прессе, и они объявлены не­чистой и отвратительной расой» (132-133).

При этом Черчилль, конечно же, «не заметил» идеологию «дранг нах Остен», которой дышит вся книга Гитлера, «не заметил» его планов передела земель на востоке, планов раздела СССР между Германией, Англией (!) и Японией. Судьба Польши, России – какая ерунда! Разве это могло его волновать? Нет, только судьба евреев занимала его, только она его беспокоила. Чтобы спасти их, «Черчилль выдвинул лозунг: “Оружие и Устав Лиги На­ций”». Что это значило? В те дни для Черчилля «единственным способом остановить продвижение нацизма было вооружение всех стран, которым могла угрожать Германия, и их совместные действия в рамках механиз­мов коллективной безопасности под эгидой Лиги Наций» (137).

Итак, Черчилль еще в 1935 году повел дело к войне. О каком «способе остановить продвижение нацизма» шла речь? Куда? В Англию? Но на Англию Гитлер нападать никогда не хотел, преклонялся перед английской цивилизацией, мечтал о союзе… К Франции у немцев были старые счеты (Гитлер их отставил в сторону), но не к Великобритании. И Черчилль отлично это знал. В то же время война Германии и СССР вполне соответствовала планам и интересам Англии (напротив, вступив в войну, Англия отсрочила бы германо-советскую схватку). Судьба Польши по большому счету была всем безразлична. А больше «двигаться» было некуда...

Зачем же Черчилль готовил войну? К кому были его призывы? Ради чего? Ради кого? Ответ только один: ради евреев, ради их спасения.

Все предвоенное десятилетие Черчилль посвятил еврейским делам: защите от нацизма на континенте и сионизму вне его. Ради этого он, не находя понимания и достаточной поддержки у себя на родине, развернул широкую международную работу, чтобы объединить усилия непримиримых противников Гитлера по ту сторону границы Англии. Вот некоторые эпизоды этой деятельности.

«Во Франции Черчилль встречался с премьер-минист­ром Леоном Блюмом, вскоре навестившим его в Чартуэлле, и с одним из старших коллег Блюма в правительстве Жоржем Манделем. Они оба были евреями и оба резко противились политике умиротворения Германии». В результате договоренностей, в Париже, по словам Черчилля, «был образован Комитет за мир и свободу, концентрирующий усилия всех миролюбивых организаций и обществ вроде “Нового со­дружества”, Союза Лиги Наций и любых других, готовых выступить в поддержку действенных военных акций для противодействия тирании и агрессии» (174). Вот образец политической демагогии: Комитет за мир, выступающий в поддержку военных действий – как характерно!

Черчилль пытался даже вмешиваться во внутренние дела Германии. На словах заявляя порой о показном безразличии («эти действия, пока они происходят внутри Германии, не наше дело» ["Ивнинг стандарт" от 17.09.1937]), на деле он обманывал, усыплял бдительность немцев, одновременно делая все для поджигания войны, для подготовки военного противодействия Гитлеру, в том числе у него же в доме. Так, 19 августа 1938 года у Черчилля в Чартуэлле побывал майор гер­манского Генштаба Эвальд фон Клейст. «Он был одним из тех немецких офицеров, которые противились экспансио­нистским планам Гитлера. … После ви­зита Клейста Черчилль публично призвал германский офицерский корпус свергнуть Гитлера» (186-187). Ни много ни мало! В ответной речи (Веймар, 06.11.1938) Гитлер обрушил на него негодование и едкие насмешки: «Если бы мистер Черчилль меньше общался с внутренними эмигрантами и оплачива­емыми из-за границы предателями, а больше с истинными немцами, он бы увидел весь идиотизм и глупость того, что он говорит. Я могу только уверить этого джентльмена, что в Германии нет такой силы, которая готова действовать против нынешнего режима»… Гитлер, конечно, знал что говорил. А вот Черчилль выступил как провокатор, притом не очень умный. Представляю, сколькими жертвами антигитлеристов обернулся в Германии этот его призыв!

Умно или нет, но Черчилль действовал безоглядно, настойчиво, неотступно, яростно, вкладывая всю свою незаурядную энергию в подготовку войны с Гитлером. Мотивировка его деятельности яснее ясного выражена в личном письме сыну Рэн­дольфу от 13 ноября 1936 года. В котором сэр Уинстон объяснил, что в основе идео­логической позиции Антинацистской лиги, которую он недавно помог учредить, «лежало неприятие чудовищных преследований евреев, учиненных нацистами» (174).

К этому добавить нечего.

Чего хотел Хаим Вейцман

В связи с изложенным нельзя не сказать несколько слов о человеке, с которым судьба связала Черчилля еще в начале Первой мировой войны и на всю жизнь: о Хаиме Вейцмане. Пока мы знаем лишь о том, насколько тесно пересекались их жизненные пути, как много значили они в судьбе друг друга. Ведь не случайно именно Вейцману Черчилль дал судьбоносное обещание за политическим обедом, в присутствии Джеймса де Ротшильда и пресловутых англичан – «тигров сионизма»: «Англия в конце концов проснется и победит Муссолини и Гитлера, и тогда придет и ваше время» (158).

Англичане, разумеется, ничего не знали об этих и им подобных закулисных встречах, разговорах и обещаниях, о тайных пружинах Черчилля-политика. О существовании секретного комплота британских «тигров», обязавшихся защищать еврейские интересы…

Пора поэтому рассказать читателю поподробнее, что собой представлял лидер мирового сионизма. Для этого есть интересный источник: популярная работа известного отечественного филолога и историка Вадима Кожинова "Германский фюрер и “Царь Иудейский”", неоднократно опубликованная в российских СМИ и в интернете. Вот что он пишет о Хаиме Вейцмане как главном сионисте эпохи:

«Виднейшая сионистская деятельница Голда Меир (в 1969-1974 гг. – премьер-министр Израиля) писала в своих мемуарах “Моя жизнь” о Хаиме Вейцмане: “Для евреев всего мира это был “царь иудейский”... он был живым воплощением сионизма... и влияние его было огромно”[12].

…Он являл собой, если воспользоваться вместо “царь иудейский” более скромным определением, человека № 1 в сионизме, причем занимал это место в течение более тридцати лет и, в частности, во время мировой войны 1939-1945 гг.

…В книге американского раввина М. Шонфельда “Жертвы Холокоста обвиняют. Документы и свидетельства о еврейских военных преступниках” (Нью-Йорк, 1977) Вейцман аттестуется как главный из этих самых преступников. Особое внимание обращено здесь на заявление Вейцмана, сделанное им еще в 1937 году: “Я задаю вопрос: “Способны ли вы переселить шесть миллионов евреев в Палестину?” Я отвечаю: “Нет”. Из трагической пропасти я хочу спасти два миллиона молодых... А старые должны исчезнуть... Они – пыль, экономическая и духовная пыль в жестоком мире... Лишь молодая ветвь будет жить”[13]. Таким образом, предполагалось, что четыре миллиона европейских евреев должны погибнуть[14].

…Он был… в числе последовательных сторонников “селекции” евреев и полагал, что так или иначе осуществлявшие “селекцию” нацисты делают – по крайней мере с объективной точки зрения – необходимое и полезное дело... Могут сказать о чрезмерности и несправедливости такого вывода, однако эта убежденность была присуща вовсе не только Вейцману, но и многим другим сионистам. Например, венгерский раввин В. Шейц, как бы развивая мысль Вейцмана, писал в 1939 году: “Расистские законы, которые ныне применяются против евреев, могут оказаться и мучительными, и гибельными для тысяч и тысяч евреев, но все еврейство в целом они очистят, разбудят и омолодят”[15].

…Важно и даже необходимо сослаться на мнение “гуманитарных” сионистов… Этих “гуманитариев” никак невозможно обвинить в антисемитизме, и тем не менее они заявили в своей газете “Herut” от 25 мая 1964 г. об уничтожении миллионов евреев во время второй мировой войны следующее: “Как объяснить тот факт, что руководители Еврейского агентства, вожди сионистского движения... хранили молчание? Почему они не подняли свой голос, почему не закричали на весь мир?... История еще определит, не был ли сам факт существования предательского Еврейского агентства помощью для нацистов... история, этот справедливый судья... вынесет приговор и руководителям Еврейского агентства, и вождям сионистского движения... Потрясает тот факт, что эти вожди и деятели продолжают по-прежнему возглавлять еврейские, сионистские и израильские учреждения”[16].

Еврейское агентство и Всемирную сионистскую организацию возглавлял в годы войны, о чем уже сказано, Хаим Вейцман. И следовательно, именно к этому “царю иудейскому” относилось прежде всего столь убийственное обвинение.

Через два года, 24 апреля 1966 г., израильская газета “Маарив” опубликовала дискуссию, в ходе которой один из бывших командиров Хаганы (сионистская военная организация), депутат кнессета Хаим Ландау заявил: “Это факт, что в 1942 году Еврейское агентство знало об уничтожении... Правда заключается в том, что они не только молчали об этом, но и заставляли молчать тех, кто знал об этом тоже”.

…Взаимодействие сионизма и нацизма – очевидная реальность, которую невозможно опровергнуть. Так, например, историк сионизма Лионель Дадиани, которого никто не обвинял в “антисемитизме” (напротив, он сам резко выступает против ряда исследователей сионизма, обвиняя их в “антисемитских” происках) писал в своей книге “Критика идеологии и политики социал-сионизма”, изданной в Москве в 1986 году, что вскоре после прихода Гитлера к власти сионизм “заключил с гитлеровцами соглашение... о переводе из Германии в Палестину в товарной форме состояния выехавших туда немецких евреев. Это соглашение сорвало экономический бойкот нацистской Германии и обеспечило ее весьма крупной суммой в конвертируемой валюте” (с. 164).

Понятно, что в результате выиграл и сионизм, но так или иначе это сотрудничество в условиях всемирного экономического бойкота нацизма говорит само за себя. Помимо того в 1930-х годах, как сообщает Давид Сойфер, “сионистские организации передали Гитлеру 126 миллионов долларов”[17] – то есть, согласно нынешней покупательной способности доллара, намного более миллиарда.

Но дело вовсе не только в экономической “взаимопомощи” сионизма и нацизма, Дадиани в своей книге сообщает, основываясь на неоспоримых документальных данных: “Один из руководителей Хаганы Ф. Полкес... в феврале-марте 1937 г. вступил в контакты с офицерами гестапо и нацистской разведки, находясь по их приглашению в Берлине... Полкес, передав нацистским эмиссарам ряд интересовавших их важных сведений... сделал несколько важных заявлений. “Национальные еврейские круги, – подчеркнул он, – выразили большую радость по поводу радикальной политики в отношении евреев, так как в результате ее еврейское население Палестины настолько возросло, что в обозримом будущем можно будет рассчитывать на то, что евреи, а не арабы станут большинством в Палестине” (с. 164, 165). И действительно: в 1933-1937 гг. еврейское население Палестины возросло более чем в два раза, достигнув почти 400 тысяч человек.

…В составленном нацистской службой безопасности (СД) документе о переговорах с Полкесом (документ этот был опубликован в № 3 немецкого журнала “Horisont” за 1970 год) приводится данное знаменитым палачом Адольфом Эйхманом посланцу сионистов Фейфелю Полкесу заверение, согласно которому на евреев “будет оказываться давление, чтобы эмигрирующпе брали на себя обязательство отправляться только в Палестину”.

Точно известно (см. документы, опубликованные в упомянутом номере журнала “Horisont”), что сотрудничеством Эйхмана с Полкесом непосредственно руководил Гейдрих, а за ним, понятно, стоял сам Гитлер. Полкес же действовал по заданию Еврейского агентства, возглавляемого Вейцманом. Сотрудничество это продолжалось и в 1942 году, уже после провозглашения так называемого “окончательного решения еврейского вопроса”. Словом, речь идет о несомненном взаимодействии царя иудейского и германского фюрера.

В свете всего этого становится целиком и полностью оправданным вывод, сделанный в 1966 году на страницах одного из авторитетнейших журналов Запада “Шпигель” (№ 52 от 19 декабря): “Сионисты восприняли утверждение власти нацистов в Германии не как национальную катастрофу, а как уникальную историческую возможность реализации сионистских планов”…

Нацистское уничтожение миллионов евреев было в целом ряде отношений исключительно выгодно сионистам. Начать с того, что оно представляло собой, по их убеждению, своего рода благотворное воспитание подлинных – с их точки зрения – евреев. Так, преемник Вейцмана на посту президента Всемирной сионистской организации Наум Гольдман без обиняков сказал в своей “Автобиографии” (1971), что для победы сионизма была совершенно необходима еврейская “солидарность”, и что именно “ужасное истребление миллионов евреев нацистами имело своим благотворным результатом пробуждение в умах, до того времени индифферентных, этой солидарности”[18].

Во-вторых, “катастрофа” как бы сама собой (но также – о чем шла речь – и при прямом и необходимом содействии нацистов) гнала евреев в Палестину, куда ранее приток иммигрантов был весьма слабым.

В-третьих, еще, пожалуй, более важная и поразительная сторона дела: нацистский террор представлял собой, пользуясь определением Жаботинского, селекцию, отбор – конечно, совершенно чудовищный, вспомним хотя бы суждения Вейцмана о “пыли” и “ветви”. И нельзя не обратить внимания на удивительный, даже с трудом понимаемый, но бесспорный факт: погибли ни много ни мало миллионы евреев, однако, среди них почему-то почти не оказалось сколько-нибудь выдающихся, широко известных людей.

…Неизбежно получается, что Гитлер “работал” на Вейцмана, и последний уже в 1937 году об этом “проговорился”»[19].

Не берусь судить, вполне ли прав Кожинов, формулируя свой вывод с такой определенностью. Но приходится, все же, задуматься о том, что во Второй мировой войне свои скрытые интересы были, пожалуй, у всех сторон. Политика изведения евреев из Германии, а затем и Европы была не слишком последовательна (по некоторым сведениям, оккупационные власти еще застали в Берлине 1945 года еврейскую общину в 200 тыс. чел.), но в целом соответствовала планам сионистов. В этой связи нелишне напомнить, что высокопоставленным ге­стаповцем Адольфом Эйхманом еще в 1940 году в Лиссабоне было широко заявлено немецкое предложение ко всем странам о приеме эмиграции всех европейских евреев из Германии. Предложение было повторно и официально представлено Берлином в 1941 году. Это была реальная альтернатива тому, что потом получит название Холокоста: прежде чем приступить к уничтожению евреев, Германия просила другие государства предоставить евреям убежище. Но никто – ни Англия, ни Америка, ни другие завзятые страны-юдофилы – на это не откликнулся[20] (только Советский Союз принял большое количество еврейских беженцев, но… из Польши). Чем и был предопределен тот вариант «окончательного решения еврейского вопроса», который вошел в историю как самая известная трагедия ХХ века.

К сказанному следует добавить, что до самого конца 1930-х годов даже единовер­цы немецких евреев из других стран зачастую комментировали немецкие события в духе терпимости. А палестинские евреи, заинтересованные в притоке еврейских иммигрантов на Ближний Восток и имевшие свои особые отношения с Гитлером, так прямо заявили, что национал-социализм спасет Германию. Во время нацистской кампании после поджога рейхстага в поддержку гитлеровского правительства и его репрессивных мер выступил «Еврей­ский национальный союз». Посвященные знают также о колоссальной финансовой поддержке, оказанной американскими евреями Гитлеру в период его восхождения к власти[21].

Непростой человек – верховный сионист Хаим Вейцман, 6 сентября 1939 года объя­вивший войну Германии от лица всех евреев мира[22], – был в течение более тридцати лет главным конфидентом Черчилля по многим вопросам вообще, его главным консультантом по проблемам сионизма и главным партнером по практической политике, сколько-нибудь связанной с еврейской проблемой (а с ней мало что не связано). Как мы помним, Черчилль смотрел на Вейцмана вечно восхищенным взором, ни в чем не отказывал, заверял его в своей полной преданности как «тигр сионизма», поддерживал постоянный контакт. Если вдуматься, влияние Вейцмана очень многое объясняет в тех методах, которые использовал Черчилль для достижения своих целей. И еще больше – в той политике, которую Черчилль неуклонно проводил в течение всей жизни в плане трех самых главных жизненных задач: сокрушения гитлеровского Третьего Рейха (удалось), создания Израиля (удалось) и сокрушения России (не удалось).

И еще одно. Во «Введении» я рассказал о статье Станислава Кожеурова, Ивана Фадеева и Алека Д. Эпштейна под названием «Уинстон Черчилль и сионизм: история метаний», в которой авторы намекают, что Черчилль-де недостаточно защитил евреев от Холокоста. Они, в частности, пишут:

«Уже находясь на посту премьер-министра, он игнорировал множество докладов чиновников МИДа, призывавших предпринять какие-либо конкретные действия по предотвращению Холокоста. Маковский упоминает о том, как в 1943 году Черчилль отклонил предложение министра иностранных дел Идена начать переговоры с немецким правительством и руководством других держав Оси о разрешении нескольким тысячам евреев покинуть эти страны и перебраться в Палестину… Многие военные предлагали Черчиллю проведение специальных операций, дабы помешать нацистам проводить уничтожение евреев или, по крайней мере, уменьшить его масштаб. Глава польского правительства в изгнании Владислав Сикорский в конце 1942 года обратился к премьер-министру Великобритании с просьбой санкционировать и поддержать материально и технически акцию польских военно-воздушных сил по уничтожению подъездных путей к ряду концлагерей на территории Польши – Черчилль своего согласия на этот шаг не дал. В 1944 году, через несколько дней после высадки союзников в Нормандии, британские военные представили проект уничтожения железных дорог, ведущих к Освенциму. Черчилль и Иден также отклонили этот план...»[23].Авторы статьи делятся своими соображениями о причинах того или иного действия или недействия Черчилля. Но при этом ни словом не упоминают о принципиальных установках сионизма вообще и Вейцмана в частности, которые раскрыты Кожиновым. Я не могу углубляться здесь в детализацию проблемы, но и закрыть на нее глаза себе и читателям тоже не могу.

Антисемитизм американцев и англичан малоуступал немецкому

Если исходить из только что рассказанного, то можно бы подумать, что преследования евреев в Германии, начавшиеся с приходом Гитлера на пост канцлера, были скорее предлогом, чем причиной антигитлеровской и антигерманской кампании, которую повел Черчилль, начиная с 1933 года. Однако, если иметь в виду чисто личные мотивы нашего героя, то выбранная им роль защитника евреев и гонителя их гонителей, безусловно, каждый день подвигала его к усиленной и максимально публичной деятельности. Произвольно выйти из этой роли, забыть о ней хоть на мгновенье было уже невозможно. Если это и была маска, то она приросла к лицу.

Тут полезно понять следующее.

Обострение антисемитизма в Германии 1920-1930-х годов было напрямую связано с огромным, лавинообразным наплывом туда евреев из СССР и Польши, где проживало их абсолютное большинство в мире перед Первой мировой войной. Именно судьба российских и польских евреев-ашкенази, соответственно, вставала в центр проблемы (как в самой Польше, так и в Германии[24]). А они бежали из России от прелестей Гражданской войны (погромов) и большевизма (нищеты и разрухи), а из Польши – от крутых польских националистов, «пилсудчиков», правивших бал в этой новообразованной стране. Польский национализм, вдохновляемый с самого верха, был не слабее немецкого, и поляки не меньше, если не больше самих немцев были заинтересованы в окончательном решении еврейского вопроса[25]. Милая подробность: еще незадолго до Второй мировой войны правящие круги Польши всерьез и подробно обсуждали с лидерами Германии, Англии и Франции предложение о депортации всех польских евреев на остров Мадагаскар (французский протекторат). Поляки здесь явно опережали немцев, вот евреи и бежали от них к немцам, не подозревая еще, что их ждет. Немцы кусали губы, наблюдая этот поток…

Как уже говорилось выше, лавина еврейских переселенцев докатилась и до Англии: с 1881 по 1906 гг. в страну из царской России (куда в то время входило и большинство польских земель) въехало более 370 тысяч евреев, немедленно образовавших целые еврейские анклавы. С послед­ней трети XIX века в Восточном Лондоне появляются пер­вые синагоги: в 1874 г. в Дэлстоне, в 1887 г. в Сток Ньюинг­тоне, в 1892 г. в Хэкни. Самая большая еврей­ская община проживала в Лондоне – 230 тыс. человек, из них около 150 тыс. – в восточной части столицы (Ист-Энде).

Такой же участи, только в еще большем масштабе, подверглись США, куда только с 1881 года (когда еврейские революционеры-народовольцы приговорили к смерти и организовали убийство царя Александра Второго, вызвав в ответ волну погромов) и по 1910 год прибыло не менее 765.536 евреев[26]. Этот поток еще усилился в предвоенные и первые военные годы.

Не следует думать, что англо-саксонское население Англии и Америки спокойно и равнодушно или, паче чаяния, радостно встречало еврейских пришельцев на своей земле. Нет, оно возмущалось и сопротивлялось, как могло (в основном по-демократически, конечно). Антисемитские настроения были очень сильны в обеих странах, где с евреями однозначно связывали сразу три немалые опасности: коммунистическую угрозу, экономическую экспансию и подрыв расовой гигиены.

В США против обвальной еврейской иммиграции подняли протест так называемые нейтивисты, «активизировавшие свою деятельность на рубеже XIX-XX вв. в условиях роста национализма. Они опирались на идею англосаксонского происхождения американской нации и рассматривали итальянцев, славян и евреев как угрозу для ее ядра, генетического кода. По мнению американских нейтивистов, американское общество не могло “абсорбировать” такое количество иммигрантов, к тому же отличавшихся от “коренных” американцев настолько, что сам факт их массовой ассимиляции создавал угрозу для традиций, ценностей и политических институтов Соединенных штатов. Проводником программы нейтивистов стала “Лига по ограничению иммиграции”, созданная в 1894 г. в Бостоне группой выпускников Гарварда…

На страницах американской прессы развернулась напряженная дискуссия между противниками и сторонниками “новой” иммиграции. В своих статьях сенатор Г. Лодж, секретарь “Лиги по ограничению иммиграции” П. Холл, лидер рабочего движения Т. Паудерли, генеральный уполномоченный по делам иммиграции Ф. Сарджент, доктор А. Маклофин, представлявший медицинскую инспекцию Элис-Айленда, известный экономист Дж. Коммонс, Р. де Уорд и и другие призывали ограничить “нежелательную” иммиграцию, дабы не превращать Америку в “выгребную яму Европы”, сохранить американские традиции, обеспечить здоровье нации и гарантировать ее будущее»[27].

Так обстояло дело уже к концу XIX – началу ХХ века. Но к концу 1930-х годов ситуация в Америке резко радикализировалась, поскольку коренные американцы, по преимуществу белые христиане-протестанты, стали в знак протеста против размывания их расово-этнической и культурной идентичности массово создавать многочисленные антидемократические организации, лояльные по отношению к фашизму, как немецкому, так и своему, американскому; таких организаций в начале 1930-х г. в США насчитывалось не более десятка, но в конце – уже более 750[28].

Англия ответила на угрозу и вызов не менее круто, создав свои фашистские организации, во многом могущие дать фору немецким национал-социалистам. К примеру, выше уже рассказывалось о резко антисемитской Британской Имперской фашистской лиге и ее главе Арнольде Лизе. А еще более популярный и не менее антисемитский Бри­танский национальный союз, возглавляемый аристократом Освальдом Мосли, насчитывал в Англии едва ли не больший процент своих сторонников, чем НСДАП в Германии перед приходом к власти – своих[29]. Евреев члены Союза не жаловали; правительство неда­ром вынуждено было изолировать девять тысяч (!) его наиболее активных членов и упрятать в тюрьму самого Мосли, когда началась война с Германией: в этой войне английские нацисты вполне могли принять сторону противника, ибо расовый взгляд на вещи мог взять верх над взглядом национальным. Но о необъявленной англо-еврейской войне я расскажу ниже в отдельной главе. Кстати, евреев в той Англии не допускали в многие пре­стижные клубы и отели.

В США – тоже, и вообще там были нередки таблички типа «евреи не допускаются». Многолетняя кампания в прессе, которую вел автомобильный король Генри Форд, разобла­чая скрытое господство евреев в средствах массовой информации, торговле и финансах, тоже не прошла, разумеется, бесследно. Антисемитизм в довоенных Штатах, как и во всей Европе, был вполне заурядным явле­нием. В 1938 г. США скандально отказались предоставить убежище для евреев, бежавших от Гитлера, заставили развернуться обратно уже подплывшие суда с эмигрантами! И даже узнав о событиях «Хрустальной ночи», Америка, несмот­ря на бурю, поднятую еврейской прессой, продолжала торговые отношения с Германией. (Отчасти это было обусловлено, как можно понять, позицией американских сионистов, мечтавших направить поток еврейских беженцев из Европы в Палестину, а вовсе не в США.)

Особо подчеркну, что еще в 1938 году, за год до начала войны, в Штатах проходили красочные и многолюдные демонстрации в поддержку нацистской Германии, чья расовая политика встречала у белого европейского населения Америки, состоящего тогда, в основном, из англо-саксов и немцев, полное понимание и одобрение. В 1939 году Гитлер был провозглашён в Америке человеком года. Между другими профашистскими организациями особо выделялся германо-американский "Бунд" ("Союз"; не путать с одноименной организацией еврейских революционеров в дореволюционной России). К 1939 году он имел 71 отделение в крупнейших городах США, издавал четыре газеты (в Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии и Лос-Анджелесе); число членов «Бунда» достигало 200 тыс. человек, руководили им открытые симпатизанты немецких нацистов[30].

Итак, мировая англо-саксонская общественность отнюдь не торопилась осудить и покарать Германию за антиеврейскую политику. Но Черчилль никогда не считался с естественной юдофобией английских масс и вел свою персональную войну с Гитлером как ни в чем не бывало, без оглядки. Любопытно, что в 1930-е годы, развивая тему об угрозе перевооружения нацистского рейха и критикуя политику умиротворения Германии, Черчилль вообще проходил молчанием агрессивные акции фашистской Италии, Испании и Японии. Понятно, ведь там евреям ничего не угрожало, а сам по себе фашизм его нисколько не волновал, ведь это была, можно сказать, европейская, если не мировая, мода, своего рода мейнстрим. Но Гитлер – иное дело, его следовало покарать, уничтожить.

Ради того, чтобы защитить евреев, польских в первую очередь, Англия должна была вступить в войну с Германией. Это стало идеей фикс Черчилля. Находившийся под сильным влиянием Хаима Вейцмана и других еврейских политиков, полностью зависящий от еврейских денег и еврейского благоволения, увлеченный собственным мифом о евреях, Черчилль не мог поступать иначе.

В результате сложился своеобразный парадокс: под усиленным нажимом, напором Черчилля и его «партии войны», вдохновленным непримиримой борьбой с антисемитизмом, Англия неуклонно сползала к войне с Германией, несмотря на господство антисемитских настроений в самой себе.

Англия не хотела воевать с Германией

История объявления войны Германии со стороны Англии (3 сентября 1939 года в 09.00 ч.) и Франции (в 12.00 того же дня) до сих пор толком не написана. Этот поступок доныне предстает как необъяснимый.

Конечно, Черчилль в подобных случаях, когда надо было продавить или объяснить решение, принятое вопреки не только интересам Англии, но и элементарной логике, любил взывать к ценностям морали и долга. Чего и ждать еще от человека, чей отец умер от сифилиса[31], а мать не упускала случая попасть в объятия очередного представителя сильных мира сего. В частности, сей строгий моралист неизменно апеллировал к таким мнимым или действительным обязательствам Британии, как Декларация Бальфура в отношении еврейского центра в Палестине или договор о взаимопомощи с Польшей, подписанный 25 августа 1938 года. Поговорим об этом странном документе. Я буду ссылаться и опираться, в частности, на первый том шеститомного сочинения Черчилля о Второй мировой войне, вышедшего у нас под редакцией и с предисловием генерала-историка Дмитрия Волкогонова[32].

Начать стоит с того, что бывший вице-король Индии и будущий (с 1938) министр иностранных дел в правительстве Чемберлена лорд Галифакс, лидер палаты лордов, будучи принципиальным сторонником «умиротворения», частным образом отправился в ноябре 1937 года в Германию как «магистр по лисьей охоте». Тогда все еще было впереди – и аншлюс с Австрией, и раздел Чехословакии, и раздел Польши, и все могло бы быть по-другому, но… После спортивных развлечений лорд Галифакс был приглашен в Берхтесгаден и имел неофициальную беседу с Гитлером. «Беседа оказалась лишь пустой болтовней и оставила чувство недоумения», – раздраженно откомментирует спустя десять лет этот факт Черчилль. Отнюдь. Именно в ходе этой беседы (19.11.37) Галифакс дал понять Гитлеру, что Англия готова предоставить ему свободу действий в Центральной и Восточной Европе, в частности в отношении Австрии, Чехословакии и Данцига. В тот момент лорд еще не обладал нужными полномочиями, говорил как частное лицо, но вес его слов возрос в определяющей степени, когда в самом скором времени он получил министерский пост. Именно при нем Гитлер осуществил все вышеназванные меры без противодействия Англии.

Чемберлен, ставший премьером в том же 1937 году, не случайно вскоре определил Галифакса в министры иностранных дел, ведь их обоих причисляли к т.н. «кливлендскому кружку» сторонников дружбы с резко антикоммунистической Германией. В этом неформальном, но очень влиятельном сообществе, куда с середины 1930-х годов входили крупные финансисты и предприниматели, с одной стороны, а политические деятели, в том числе члены правительства, – с другой, обсуждались, в том числе, проблемы английской внешней политики и вырабатывались планы сотрудничества с Гитлером. В Германии эти люди вполне обоснованно видели защиту от всемирной коммунистической заразы, от глобальных притязаний Коминтерна. И готовы были ради этого на многое.

Замечу, что и правительство Чемберлена (в котором из 21 министра 11 были аристократами), и фракция консерваторов в парламенте (где 181 депутат в общей сложности занимал 775 директорских постов)[33] состояли в основном из единомышленников премьера. А ведь это были, в лучшем смысле слова, хозяева Англии…

Подобным образом в то время думало большинство в Великобритании, не только ее политический класс. Даже спустя более двадцати лет после начала войны генерал-майор Джон Фуллер, автор первого в мире танкового прорыва, впоследствии военный историк и теоретик, убежденно писал: «Не могло быть никакого сомнения, что в 1939 г. лучшей политикой для Великобритании было остаться в стороне от войны, предоставив Германии и СССР возможность ослаблять друг друга»[34]. А порой политический мейнстрим формулировался гораздо жестче: «Только объединившись, Англия и Германия могут бросить вызов врагу. Англосакство оживлялось как концепция расовой и этической солидарности. Зло находилось на Востоке. Англия и Германия вместе могли воздвигнуть защитную линию»[35].

На волне подобных настроений в довоенной Англии были созданы и вели активную, в том числе пропагандистскую, деятельность организации, названия которых говорят сами за себя: Общество англо-германского содружества, Англо-германское товарищество. Они получали немалую финансовую поддержку от ведущих банков и крупных промышленных концернов Британии. Деловые круги были в этом прямо заинтересованы, поскольку к концу 1930-х годов англо-германские экономические отношения развивались весьма интенсивно: в июле 1938 г. было подписано англо-германское платежное соглашение, расширявшее возможности торговли, а в конце года дошло и до обсуждения главного – создания англо-германского экономического союза. Первая задача которого состояла в полюбовном разрешении основного, если не единственного, противоречия между Англией и Германией: в перераспределении колоний и новом разделе мировых рынков, удовлетворявшем обе стороны[36].

Наконец, в качестве верхушки прогерманского (скажем прямо: прогитлеровского) айсберга английской политики можно рассматривать так называемую группу "Линк" ("Звено"), насчитывавшую около тысячи членов, принадлежавших в основном к высшим лондонским кругам. Туда входило немало депутатов из консервативной партии. Некоторые участники были связаны с немецким посольством в Лондоне, многие были членами вышеупомянутого Англо-германского товарищества. По словам немецкого поверенного, общество Линк «посвятило себя полностью защите немецких интересов»[37], будучи тесно связано с работниками гитлеровского посольства в Лондоне[38].

Итак, своей политикой «умиротворения» Чемберлен полностью соответствовал интересам Великобритании, как их понимали в равной мере и политический истеблишмент страны, и ее народ, что, вообще-то, редко совпадает. Не случайно с именем Чемберлена связана также британская политика «невмешательства» в Испании, позволившая Германии и Италии помочь Франко покончить с коммунистами у себя на родине, несмотря на действие красных (советских в том числе) «интербригад». Чемберлен и его многочисленные единомышленники «вверху» и «внизу» понимали: коммунистический пожар, угрожавший человечеству, надо остановить любой ценой.

Более того: чтобы урегулировать разногласия с Муссолини, Чемберлен был готов признать захват Италией Абиссинии, а Гитлеру был готов предложить уступки в вопросе о колониях, более всего напрягавшем германо-британские отношения (идея, находившая широкую поддержку у политического класса Англии[39]). Таким образом, сомневаться в искренности и выверенности позиции Чемберлена оснований нет.

1938 год: Чемберлен – миротворец, Черчилль – отщепенец

Тем временем Гитлер планомерно осуществлял свою заветную мечту по объединению всех немцев в едином Рейхе. Один народ – одна страна. Весной 1938 года он воссоединил Германию с Австрией. К осени он был готов воссоединить с Германией Судетскую область Чехословакии, более чем на 60 % населенную немцами.

Чемберлен, конечно же, тоже, как и Черчилль, был знаком с главной книгой-исповедью Гитлера, но из ее прочтения сделал совсем другие выводы. Он увидел свой долг в том, чтобы помочь Гитлеру усилиться максимально перед броском на Восток, на цитадель мирового коммунизма: на Советский Союз. Чемберлен верил Гитлеру в том, что этот бросок неотвратим. Он стал вторым, после Галифакса, высокопоставленным британским политиком, посетившим Гилера в его горной резиденции – Берхтесгадене. Об этом визите имеется «отчет Шмидта», из которого следует, что в беседе Гитлер всячески упирал на то, как много сделал он для дела мира, для англо-германского сближения, но при этом был совершенно откровенен в отношении своих планов в отношении Чехословакии и демонстрировал решимость идти до конца. А Чемберлен дал понять, что лично он ничего не имеет против, но должен заручиться согласием кабинета.

Напомню, что раздел Чехословакии отвечал интересам не только Германии: в нем с энтузиазмом приняли участие и Словакия, и Венгрия, и Польша (две первые страны станут союзницами гитлеровской Германии в войне, последняя, отвергшая союз, – жертвой). И никто из народов мира не хотел и не собирался проливать кровь за интересы чехов, англичане в том числе.

Более того. Наиболее дальновидные и начитанные из английских политиков понимали, что Германия сделала лишь первый шаг того «Дранг нах Остен», который был твердо обещан всем читателям и почитателям Гитлера в главной книге его жизни. Теперь как Польша, так и Советская Россия должны были встать на очередь в планах германских агрессоров, и европейцам оставалось только ждать, сложа ручки, когда «две гадины», оказавшись лицом к лицу без всякого буфера, наконец начнут «жрать друг друга». Неудивительно, что такие солидные, респектабельные газеты, как "Таймc", "Обсервер", "Дейли экспресс", "Дейли мейл" и др., ежедневно писали о целесообразности и безальтернативности политики «умиротворения», поддерживали курс на сотрудничество с гитлеровской Германией.

Поэтому, когда по возвращении в Лондон вечером 16 сентября Чемберлен провел совещание кабинета, то кабинет, заслушав его самого и специально вызванного из Праги посла лорда Ренсимена (он выступил за передачу Судетской области Германии даже без плебисцита и вообще горячо отстаивал интересы Германии), принял решение согласиться с требованиями Гитлера. Это было коллективное мнение правительства, решение не отдельной личности, Чемберлена, а государства Великобритании.

Через два дня в Лондон прибыли премьер Франции Даладье[40] и министр иностранных дел Жорж Бонне. Совместное решение было простым и рациональным: все территории, население которых более чем на 50 процентов состояло из немцев, отходили к Германии «для поддержания мира и охраны жизненных интересов Чехословакии». Чехов, конечно, не спросили о том даже для приличия: 19 сентября английский и французский послы в Праге вручили свои совместные предложения (по сути дела, ультиматум) чешскому правительству. Судьба этой страны была полюбовно решена правительствами «старших» стран. Правительство Чехословакии капитулировало.

В Мюнхене все прошло как нельзя лучше, гладко, без эксцессов. И после Мюнхена, кстати, тоже: ни один инцидент не омрачил вступления немецких войск в Судеты. Генерал Рейхенау доло­жил: «Мой фюрер, сегодня армия приносит величайшую жертву, на которую могут пойти солдаты перед своим командующим: они вступают на вражескую территорию без единого выстрела». Это – сильное свидетельство в пользу правильного понимания ситуации и правильного решения со стороны Даладье и Чемберлена.

Но Чемберлен сумел пойти намного дальше. Улучив минуту во время ожидания, пока эксперты готовили окончательный текст тройственного соглашения, он предложил Гитлеру встретиться один на один, без французского или какого-либо иного партнера. Гитлер мгновенно дал согласие и принял Чемберлена в своей мюнхенской квартире утром 30 сентября в присутствии лишь одного переводчика. У Чемберлена был заранее готов проект декларации, который он и предложил Гитлеру:

«Мы, фюрер и канцлер Германии и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.

Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга.

Мы полны решимости рассматривать и другие вопросы, касающиеся наших обеих стран, при помощи консультаций и стремиться в дальнейшем устранять какие бы то ни было поводы к разногласиям, чтобы таким образом содействовать обеспечению мира в Европе».

Как понимает читатель, данный проект полностью отражал давнишнюю заветную мечту Адольфа Гитлера, не раз ей публично присягавшего. Он немедленно подписал предложенный документ, ничего не добавив и не возразив.

Это был апофеоз англо-германских отношений того периода, когда народы еще не был ввергнуты в чудовищную бойню, – и это был апофеоз мира.

Чемберлен торжествовал, это был его звездный час. Вернувшись в английский аэропорт Хестон и едва только выйдя из самолета, он показал совместную декларацию толпе видных деятелей и других лиц, собравшихся приветствовать его, и заявил: «Я привез мир нашему поколению!». Прибыв в свою резиденцию, он, стоя в открытом окне перед морем народа, вновь сказал: «Из Германии на Даунинг-стрит привезен почетный мир. Я верю, что это будет мир для нашего времени».

Народ Англии, настроенный в целом пацифистски, был в полной эйфории, Чемберлена, принесшего англичанам мирное будущее, готовы были носить на руках. Уильям Ширер, американский журналист, на которого я уже ссылался, записал по горячему следу: «Даже официанты и таксисты, обычно люди разумные, разглагольствуют, как здорово, что удалось избежать войны, что это было бы преступлением, что они повоевали в прошлую войну и этого достаточно». Ну и, само собой, политика «умиротворения» получила полное одобрение влиятельного и многочисленного Британского союза фашистов (их газета "Акшэн" писала, что Чемберлен передал Судетскую область Германии, «руководствуясь здравым смыслом и мужеством»[41]).

В высшей степени показательной можно считать ратификацию мюнхенской договоренности парламентом: она была одобрена 366 голосами против 144. Даже часть лейбористской оппозиции поддержала Чемберлена, выражая «чувство глубокого удовлетворения по поводу того, что войну на какое-то время удалось предотвратить»[42]. А лейборист лорд Хартвуд, например, и вовсе заявил, что он «позволил бы Гитлеру делать все, что он хочет в Восточной Европе». И только трое депутатов, чьи надежды на возвращение в правительство всецело были связаны с войной, продолжали публично злобствовать против премьер-министра: Уинстон Черчилль, Энтони Иден и Дафф Купер[43]. Лично Черчилль даже выступил как подлинный «гарант войны», пообещав, довольно оскорбительно, всего через три дня после Мюнхена: «Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и теперь получит войну».

До этого момента в нашей истории все понятно и логично. Так же понятно и логично продолжение этой истории в виде превращения немцами в свой протекторат не только напросившейся на это Словакии, но и последнего остатка былой Чехословакии – Богемии и Моравии, испокон веку входивших в состав еще Священной Римской империи германской нации, впоследствии Австрийской империи. Протектором Богемии и Моравии был назначен фон Нейрат, занимавший до Риббентропа пост министра иностранных дел.

А вот далее начинается абсурд, разобраться в котором не так-то легко.

Подлинная причина Второй мировой войны

Казалось бы, абсорбция Богемии и Моравии должна была бы приветствоваться Англией и Францией ровно по тем же соображениям, что и в отношении Судет: усиление Германии перед броском на СССР отвечало общеевропейским интересам. Однако общее мнение историков состоит в том, что-де Чемберлен был «разочарован» этим поступком Гитлера, почувствовал себя обманутым в своих лучших надеждах и ожиданиях и «не простил» Гитлеру такого «ужасного обмана». И тогда, якобы, чтобы предотвратить повторение подобного номера в дальнейшем, Англия и Франция дали гарантии Польше, предопределив тем самым неизбежность Второй мировой войны.

Объяснение для детей, не для взрослых, умеющих думать людей.

Вряд ли надо растолковывать, что серьезные, ответственные политики, каким, без сомнений, был Невилл Чемберлен, не принимают важных решений под воздействием эмоций. Кстати, генерал-историк Дмитрий Волкогонов, написавший предисловие к шеститомнику Черчилля, наблюдательно подметил: «Читая написанные Черчиллем строки, видишь: все лидеры крупных европейских государств говорили в то время на одном циничном языке – языке недоверия, коварства и силы». Но именно на этом языке захват Богемии и Моравии не нуждался в переводе. Гитлер верно заметил в свое время австрийскому канцлеру Шушнигу: «Англия не пошевельнет ни одним пальцем ради Австрии». Не пошевелила она и ради Судет. Почему же бы вдруг она стала «шевелить пальцами» ради ничего не значащих Богемии и Моравии, ради мало что значащей Польши? С какой стати?

Как ни странно, именно этим недоумением козырял после войны не кто-нибудь, а сам Черчилль, демонстрируя редкостное здравомыслие задним числом и едко критикуя Чемберлена, например так:

«Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизий на Западном фронте, когда французы, располагая 60-70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рур. Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным современных взглядов и нравственности. И тем не менее теперь две западные демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах».

В самом деле: что это за дерзко-агрессивные поползновения со стороны бессильного субъекта? Черчилль не дает этому парадоксу никакого объяснения, словно хочет нас заставить усомниться в умственных способностях Чемберлена, внезапно потерявшего рассудок, как будто сам он не стоял во главе «партии войны» все предвоенные годы.

Но коль скоро Черчилль не выдает секретов британской политики, попробуем разобраться сами, что же произошло, почему эта политика вдруг «сошла с ума».

Для начала сопоставим некоторые даты.

Мюнхенское соглашение, отдавшее Гитлеру Судеты и спасшее Европу от большой войны, было подписано 30 сентября 1938 г. к удовлетворению сторон.

5 января 1939 года на почетном приеме, устроенном в Бертехсгадене для польского министра иностранных дел Юзефа Бека, Гитлер предложил Польше дружить с Германией «против СССР», в том числе в военном плане. Бек категорически отверг это предложение, немецко-польский антисоветский альянс не состоялся, история пошла по предначертанному пути к мировой катастрофе[44].

15 марта 1939 года декретом Гитлера был создан «Протекторат Богемии и Моравии». Окончательное поглощение Чехословакии произошло также бескровно. И, однако, в отношениях между Британией и Германией последовал настолько резкий перелом, как будто в Англии только и ждали для этого подходящего повода. Правительство внезапно объявило о «новом курсе» английской политики, и сам вчерашний миротворец-Чемберлен, выступая в палате общин уже 17 марта, восклицал: «Мюнхен умер и похоронен, ибо кто может питать надежду удовлетворить удава!». «Да ведь ты же только что сам ее питал и подпитывал!» – справедливо могли бы упрекнуть его свидетели столь крутого и неожиданного разворота[45]…

Практическим следствием этого перелома очень скоро стали англо-польские и франко-польские военные переговоры. Предваряя их, уже 31 марта Чемберлен от лица не только Англии, но и Франции (!) сделал в палате общин громкое заявление об оказании помощи Польше в случае нападения со стороны Германии: «Если будет иметь место действие, явно угрожающее польской независимости, и если польское правительство сочтёт необходимым оказать сопротивление собственными силами, английское правительство будет считать себя обязанным оказать польскому правительству всю возможную помощь в пределах своих сил». Никакого внятного объяснения, почему бессильная, «недоперевооруженная» в тот момент Англия в одностороннем порядке берет на себя такое тяжкое бремя, круто разворачивая свою же собственную политику от мира к войне, он не дал.

Вскоре, 6 апреля, во время пребывания польского министра Юзефа Бека в Лондоне, было наскоро подписано временное соглашение о взаимопомощи (впоследствии заменено англо-польским соглашением от 25 августа 1939)[46]. А через неделю, 13 апреля, последовало заявление Чемберлена о предоставлении таких же английских гарантий Греции и Румынии. И в тот же день с подобным заявлением выступил французский премьер Даладье. Через месяц, 12 мая, было заключено аналогичное по смыслу соглашение между Англией и Турцией об оказании друг другу взаимной помощи в случае войны на Средиземном море. Вскоре этот ход повторила Франция.

Ирония истории состояла в том, что Румыния и Турция в ходе Второй мировой войны станут сателлитами, а Румыния так даже и верным союзником гитлеровской Германии, частью пресловутой Оси (Турция готовилась ввести войска в СССР, но после Сталинграда так и не решилась на это). Ясно, что эти прогермански ориентированные в целом страны оказались лишь для отвода глаз в списке английских гарантий – единственной целью которых была на самом деле Польша.

В мае 1939 г. состоялись переговоры, на которых был поставлен конкретный вопрос оказания военной помощи Польше со стороны Англии и Франции в случае германской агрессии. Но поскольку все понимали, что таковая агрессия есть лишь дело короткого времени, фактически перед нами – декларация войны.

Наконец, за неделю до роковой даты 1 сентября 1939 года между Польшей и Великобританией был подписан пакт об общей защите, что не только не предотвратило Вторую мировую войну, но напротив, окончательно сделало ее необратимой, неизбежной.

Августовский пакт был прямым следствием мартовского демарша Чемберлена 1939 года, а тот формально был порожден мартовским декретом Гитлера о новом германском протекторате. Однако, как известно, «после» не значит «вследствие». Мы должны спросить себя: а не произошло ли что-то между сентябрем 1938 и мартом 1939 гг., заставившее Чемберлена развернуться на сто восемьдесят градусов и послужившее истинной причиной перехода от «декларации мира» -- к «декларации войны»?

Мой ответ, данный еще в статье «Уроки Гитлера» (1995), таков:

«9 ноября 1938 г. случилась “Хрустальная ночь” и последо­вавшие за ней мероприятия нацистов. Сам погром был страшным ударом по немецким (но не только!) евреям, их быту и собственности. Но еще страшнее были итоги заседания особой комиссии под председа­тельством Геринга, состоявшейся через три дня, 12 ноября. Было решено, и это решение в тот же день опубликовала “Рейхгазецблатт”, “изгнать евреев из германской экономики: передать все промышленные предприятия, принадлежащие евреям, их собст­венность, включая ювелирные изделия и произведения искусства, в руки арийцев с компенсацией в виде долговых обязательств, по которым евреи смогут получать только проценты, но не сам капи­тал”. На евреев, кроме того, налагался штраф в один миллиард марок.

Причины и значение всего произошедшего разъяснил главный (наряду с Герингом и Гиммлером) орга­низатор и вдохновитель “Хрустальной ночи” доктор Геббельс: “Влиятельные круги в экономическом руководстве партии утвер­ждали тогда, что невозможно устранить евреев из экономической жизни Германии. Поэтому мы решили: хорошо, тогда придется мобилизовать улицу и покончить с этой проблемой за 24 часа”. Гитлер, понимавший весь опасный, роковой авантюризм подобных скоропалительных мер, никогда не дал бы разрешения на “Хрустальную ночь”, но в данном случае товарищи по партии с ним даже не посоветовались. Он пришел в ярость, но вынужден был принять свершившееся как факт и пойти вслед за событиями.

Решениями 12 ноября нацистская Германия подписала себе смертный приговор. Евреи перенесли, стерпели запрет на про­фессии, запрет на смешанные браки, лишение гражданства и массу иных притеснений. Но тотальная экономическая казнь, затрагивающая интересы евреев всего мира, – это оказалось непереноси­мо. Отняв в один момент всю собственность у германских евреев, нацистский режим полностью обесценил всю вообще Германию в глазах мирового еврейства. “Эту страну” стало “не жалко”, отныне ее можно было обречь на тотальное разрушение: ведь евреям в Германии стало нечего терять. Парадоксально, но факт: колоссальная еврейская собственность в Германии играла роль своего рода “зонтика”, защищавшего страну от агрессии, – и вот теперь этот “зонтик” рухнул. Зато все выгоды, приносимые войной, сохранились. Риск войны для международного еврейства перестал быть неопределенно-бессмысленным, он приобрел цену – грандиозную, поистине мировую цену! С этого момента война была предрешена: нужен был только пристойный повод».

Таким поводом стал перевод Моравии и Богемии на положение немецкого протектората. Подчеркну: поводом – не причиной.

Поспешное ответное мартовское заявление Чемберлена о необходимости дать гарантии Польше и все последующие шаги в этом направлении имели еще один, но самый главный смысл, связанный, конечно же, с тем впечатлением, которое произвела на мировое еврейское (и не только) сообщество «Хрустальная ночь». Дело в том, что пример евреев Германии, сокрушенных и ограбленных, вытесняемых и уничтожаемых, самым острым образом поставил на повестку дня вопрос о судьбе евреев Польши, более многочисленных и не менее богатых. Стало ясно всем, какая судьба (в лучшем случае) их ожидает в случае захвата Польши немцами. А между тем, должен напомнить, еврейская община Польши накануне войны насчитывала свыше трех миллионов (!) евреев и считалась самой крупной в мире. Самое ее существование теперь было под угрозой – и время показало более чем серьезный характер этой угрозы. Все, читавшие "Майн Кампф", понимали, что Польшу ждет неминуемое поглощение Германией; текущие события резко и опасно приблизили этот момент.

Ларчик открывается просто! Не поляков, чья малосмысленная политика в отношении Германии, Европы вообще и СССР в особенности всех только раздражала и в которых даже Черчилль не видел ничего хорошего, бросились спасать добрые Англия и Франция. А три миллиона польских евреев, над которыми нависла смертельная угроза, – от тотального разгрома, разграбления и возможного уничтожения. Вот такое объяснение сразу все делает понятным и логичным, ставит все на свои места.

В свете сказанного становится до конца понятной реплика злосчастного британского премьер-министра Невилла Чемберлена, который, как свидетельствует его друг, американский по­сол Джозеф Кеннеди, однажды проговорился, что «американцы и евреи втянули его в эту войну». Чемберлен не расшифровал это скорбное признание, он унес свои секреты в могилу. Во всяком случае, мне не удалось найти его откровений на сей счет. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем подробности о том, как происходило это «втягивание»[47].

До глубины души трогает меня огромная личная трагедия этого человека, который всем сердцем ненавидел войну[48] и способен был пожертвовать даже личной репутацией, чтобы ее предотвратить[49], но попал, знать, в такие тиски, что пришлось эту самую страшную в истории войну объявить и начать. Хотел совершить подвиг, стать спасителем мира, а вынужден был стать его губителем.

Удостоверить Чемберлена

Итак, в войну Чемберлена, а с ним Англию и весь мир, втянули, оказывается, «американцы и евреи». Вторая часть этого утверждения британского премьер-министра остается пока хоть и обоснованной логически, но без документального подтверждения. Зато по поводу роли Соединенных Штатов в развязывании войны имеются вполне конкретные данные. Уместно сказать об этом несколько слов.

Вторая мировая война стала для Америки таким трамплином в будущее, который сделал ее уже в наши дни единственной сверхдержавой и, по ошибочному, но эффектному выражению политолога Збигнева Бжезинского, «последним сувереном». И это не случайность, а результат вполне осмысленной и целенаправленной политики США, задолго до войны предвидевших колоссальные возможности, которые эта война перед ними открывала.

Весной и летом 1939 г. между Англией, Францией и США состоялись предварительные тайные переговоры о сотрудничестве в случае войны. Вот характерное мнение американского историка Ч. Тэнзилла: «Президент вовсе не хотел, чтобы война, которая начнется в Европе, закончилась столь быстро, что Соединенные Штаты не успели бы вмешаться. В сентябре 1938 г. против Гитлера могли бы выступить французская, английская, русская и чешская армии, которые разгромили бы его довольно быстро. К лету 1939 г. обстановка коренным образом изменилась: Россия заключила договор с Германией, а чешская армия исчезла. Война, начавшаяся в 1939 г., могла бы затянуться до бесконечности»[50]. Это было именно то, что нужно американцам. И война длилась бы еще неизвестно сколько, если бы победы Красной Армии не поставили американцев перед необходимостью быстро включиться в игру, пока все лавры победителей не достались русским.

В американских мемуарах можно найти массу подробностей и свидетельств о намерениях, лелеявшихся различными представителями политического истеблишмента США тех лет. Практически все они мечтали о большой войне… чужими руками. К примеру, американский посол в СССР (до 1936) и Франции (до 1940) Уильям Буллит делился с министром внутренних дел США Икесом своим видением будушего в декабре 1938 г.: «Германия... в свое время попытается захватить Украину – богатейшую житницу Советского Союза. В ходе этого Германия истощит себя до такой степени, что не сможет выдержать напряжения и в конце концов рухнет под его бременем. Соответственно Япония завоюет или попытается завоевать Сибирь и в свое время также рухнет из-за перенапряжения»[51]. Вот тут-то, надо понимать, и должны были Штаты выйти на сцену, чтобы получить свое со всех.

Кстати, Америку в то время одолевали собственные экономические и социальные проблемы, разрешение которых несла с собой война за океаном. Другой мемуарист, Р. Тагуэлл, пишет по этому поводу: «В 1939 г. правительство не могло добиться никаких успехов... Впереди лежало открытое море до того дня, когда в Польшу вторгнется Гитлер. Туман мог развеять только могучий ветер войны. Любые иные меры, которые были во власти Франклина (Рузвельта. – А.С.), не принесли бы никаких результатов»[52]

В связи с этим приведу одно еще более важное признание. В 1951 году были опубликованы дневники военного министра США Форрестола, где имеется запись от 27 декабря 1945 года: «Сегодня играл в гольф с Джо Кеннеди (американский посол в Англии в 1938-1939 гг. – А.С.). Я расспрашивал Кеннеди о его беседах с Рузвельтом и Чемберленом в 1938 г. Он сказал об этом следующее. Положение Чемберлена в 1938 г. было таково, что Англия не имела ничего для того, чтобы отважиться на войну с Гитлером. Точка зрения Кеннеди: Гитлер поборол бы Россию, не вступая позже в конфликт с Англией, если бы Буллит (тогда – посол в Париже) вновь и вновь не внушал президенту, что немцев следует проучить в истории с Польшей. Ни французы, ни британцы не сделали бы Польшу причиной для войны, не будь это постоянным стремлением Вашингтона... Летом 1939 г. президент непрерывно предлагал мне подложить горячих углей под зад Чемберлену»[53]. Причина такого стремления будет раскрыта в следующей главе.

Как выяснилось к нашему времени, первоначально Даладье и Чемберлен намеревались пустить решение польского вопроса по чехословацкому мирному пути (через новые уступки Гитлеру и, возможно, через раздел Польши), но этому резко воспротивилось именно правительство США. Оно дало ясно понять Англии и Франции, что если в случае нападения немцев на Польшу они не объявят войну Германии, то в дальнейшем на американскую помощь могут не рассчитывать. Это был своего рода ультиматум или как минимум шантаж, и Англия с Францией были настолько не сильны в тот момент, что не смогли устоять против американского давления. Американцам была обязательно нужна большая война в Европе, и они ее получили. Как и какие дивиденды они из этого извлекли – об этом ниже.

Как видим, про американцев Чемберлен сказал Кеннеди чистую правду (да тот и сам ее отлично знал). Надо полагать, не соврал он и про евреев.

Черчилль – это война

Ну, уж если такое важное признание насчет роли евреев в развязывании войны прозвучало от самого Чемберлена, который до последней возможности пытался сохранить мир с Гитлером, то что же тогда говорить о всецело зависимом от евреев Черчилле, который все предвоенные годы только и делал, что наотмашь критиковал миротворца-Чемберлена, громил и честил на все корки Гитлера и призывал Англию готовиться к войне с Германией?! Черчилль сыграл далеко не последнюю роль в том, что Чемберлен изменил своей миссии миротворца.

В своих мемуарах Черчилль задним числом стремился подчеркнуть свою близость к давно покойному Чемберлену, а вовсе не разногласия с ним (так его позиция выглядит более объективной и убедительной). Однако в действительности к 1939 г. он возглавлял в английском парламенте самую ярую оппозицию Чемберлену среди консерваторов, в составе примерно 60-70 человек, которая требовала не только подготовки к войне, но и заключения антигитлеровского военного союза с Францией и СССР, а Чемберлена периодически подвергала травле. Эта относительно немногочисленная группа была, однако, настоящей клакой, владевшей, в том числе непарламентскими способами выражения своего мнения и обладавшая мощными связями с общественными организациями и средствами массовой информации тогдашней Англии. Это были, выражаясь современным языком, мастера пиара, среди которых на первом месте был сам Черчилль. По мере надобности они включали свои политические механизмы.

К примеру, Черчилль упоминает «картину страстей, которые разгорелись в Англии в связи с Мюнхенским соглашением». Но кто же, как не сами оппозиционеры разожгли эти страсти? Да он и не скрывал этого: «Мы, оказавшиеся в то время в меньшинстве, не обращали внимания ни на насмешки, ни на злобные взгляды сторонников правительства. Кабинет был потрясен до основания…». Застрельщиком выступал сам Черчилль: «Длительные прения не уступали по силе страстям, бушевавшим вокруг проблем, поставленных на карту. Я хорошо помню, что буря, которой были встречены мои слова: "Мы потерпели полное и абсолютное поражение", заставила меня сделать паузу, прежде чем продолжать речь». В то время конъюнктура сложилась для черчиллевцев неблагоприятно, но… «тридцать или сорок несогласных с правительством консерваторов могли только выразить свое неодобрение, воздержавшись от голосования. Так мы и сделали – дружно и официально». Что ж, обструкция – тоже метод.

В своем выступлении Черчилль прибегнул к нешуточным угрозам бывалого демагога: «Народ должен знать правду. Он должен знать, что нашей обороной недопустимо пренебрегали и что она полна недостатков. Он должен знать, что мы без войны потерпели поражение, последствия которого мы будем испытывать очень долго». На самом деле, в этих словах была совершенно несносная двойная ложь, и Черчилль отлично сам это знал. Ведь, во-первых, никто не сделал столько для перевооружения Англии, сколько Чемберлен, прилагавший к тому все усилия еще в бытность свою министром финансов в двух (!) предыдущих правительствах. А во-вторых, поражением-то для Англии станет вовсе не декларация мира, заключенная в Мюнхене, а «декларация войны», подписанная с поляками в Лондоне в августе 1939 года. Правда, чтобы понять это, народам понадобятся многие десятки лет, но такие информированные и понимающие люди, как Чермберлен и Черчилль, оценили все с самого начала…

Как уже говорилось, Черчилль привычно взывал к моральным ценностям, как всегда поступают те, кому не хватает реальных аргументов: «Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом, если только мы не встанем, как встарь, на защиту свободы, вновь обретя могучим усилием нравственное здоровье и воинственную энергию». Банальный, но неизбежный ход испытанного демагога, однако эти слова, широко растиражированные ангажированной прессой, воздействовали на сознание многих людей. Подобного рода воздействие Черчилль и его соработники не уставали возобновлять до самого начала войны. И они, как ни странно, преуспели: народ не вышел, как это было в случае с Чехословакией, на улицы с требованием защитить Польшу, но идея о том, что такая защита есть для Англии – дело чести, что надо следовать данным обязательствам, глубоко укоренилась в хорошо промытых мозгах масс. О том, что речь на деле идет о защите не поляков, а польских евреев, они и думать не думали.

Последующие события, неуклонно сдвигавшие мир к катастрофе, столь же не­уклонно продвигали самого Черчилля к вершинам власти и могущества. Сам же он продолжал вести искусную политическую игру, выбивая почву из-под ног Чемберлена. Козырным ходом оказалось выдвинутое им в марте 1919 года требование создать «национальное» (т.е. коалиционное) правительство. На это вынужденно соглашались консерваторы, уставшие от груза непосильной ответственности, к этому стремились лейбористы, мечтавшие разделить с консерваторами власть, но для этой цели совершенно не годился Чемберлен. И конечно же, все понимали, что выполнение этого требования открывало двери в кабинет самому Черчиллю.

Те, кто стоял за спиной интригана, оценили по достоинству данный ловкий ход и дали сигнал к началу кампании. Вот, как пишет об этом сам наш герой, разыгрывая политическую невинность и мило лицемеря: «С течением времени почти все газеты по инициативе "Дейли телеграф" (от 3 июля), подхваченной "Манчестер гардиан", отразили такую тенденцию общественного мнения. Я был удивлен, видя, что эта точка зрения находит ежедневное постоянное выражение. В течение недель на лондонских витринах для афиш висели тысячи огромных плакатов: "Верните Черчилля!" Десятки молодых добровольцев, мужчин и женщин, носили плакаты с такими же лозунгами перед палатой общин. Я не имел ничего общего с такими методами агитации, но я, без сомнения, вошел бы в правительство, если бы мне это предложили. Однако удача сопутствовала мне и здесь, и события продолжали развиваться своим логическим, естественным и ужасным путем». Воистину, кому война – а кому мать родна.

Спрашивается, откуда же взялись эти тысячи афиш, эти десятки добровольцев, эта газетная шумиха? Что тут гадать… Одно только участие в кампании газеты "Манчестер гардиан" о многом говорит[54]. Мы ведь не забыли, сколько самых искренних сторонников было у Черчилля в этом еврейском пригороде Лондона.

Чудес в политике не бывает. Нет сомнений, что «внезапный» взрыв народных симпатий к Черчиллю, приуготовлявший его вознесение на вершину британского политического Олимпа, не был случайным. История гласит, что такого рода массовые действа хорошо готовятся и еще лучше проплачиваются. В этой связи стоит вспомнить, что еще в 1930 году Черчилль «присоединился к неформаль­ному, но влиятельному комитету в парламенте, состоявшему из членов обеих палат, которые поддерживали сионистскую иници­ативу в Палестине. Среди членов комитета был известный лейборист Джозайа Веджвуд, бывший министр иностран­ных дел консерватор сэр Остин Чемберлен (1863-1937) и недавно избранный член парламента от либеральной пар­тии еврей сэр Джеймс Ротшильд. Молодой член парла­мента еврей Барнетт Дженнер, секретарь комитета, впо­следствии писал, что его члены “сделали защиту сионизма одной из своих обязанностей в парламенте”» (122). Так было положено начало хорошо организованному еврейскому лобби.

История имела свое продолжение и развитие. В 1936 году «Черчилль встретился с бежавшим из Германии евреем Эугеном Шпиром, который, спасаясь от нацистских преследова­ний, получил убежище в Великобритании… Шпир вспоминал, как 19 мая 1936 он “был свидетелем первого заседания новой группы, позднее названной “Фокус”, имевшей целью собрать воедино пред­ставителей всех партий и групп, являвшихся противниками нацизма”». В период между маем 1936 года и летом 1939 Шпир вложил 9600 фунтов (примерно 250000 фунтов или полмиллиона долларов на нынеш­ние деньги. – А.С.) в организацию деятельности группы «Фокус». Участники этой группы, как пишет Гилберт, «оказали Черчиллю значительную поддержку в его борьбе с нацизмом» (173).

Вот как оно было! Вот в чем был весь «фокус»! Шел еще только 1936 год, а Черчилль уже собирал свою неформальную, но могущественную партию на еврейские деньги. Черчиллю – 52 года, он вполне зрелый политик, он знает, чего хочет, что и, главное, как все нужно делать.

История тем временем продолжала лить воду на мельницу Черчилля и его покровителей. Первого сентября «естественным и ужасным путем» случилось то, что должно было случиться: Германия напала на Польшу. Для Черчилля пробил час славы, свершились его мечты, рубикон был перейден и жребий брошен. В тот же день Чемберлен пригласил его на Даунинг-стрит. По воспоминаниям Черчилля, это была настоящая капитуляция сломленного премьер-министра: «Он предложил мне войти в состав военного кабинета. Я принял его предложение без возражений». Все шло по плану, ведь Чемберлен «знал, что в случае войны ему придется обратиться ко мне, и правильно предполагал, что я откликнусь на призыв».

На самом деле, как признается Черчилль, в течение всего дня 2 сентября Чемберлен еще предпринимал судорожные попытки уклониться от войны и сохранить мир, но тщетно. За прошедшие десять месяцев черчиллевская клика разрослась и непрерывной пропагандой сумела переломить общественное мнение, а главное – изменить соотношение сил в парламенте, в палате общин. «Не было никакого сомнения, что палата настроена в пользу войны… Вечером группа видных деятелей от всех партий пришла ко мне на квартиру в доме, расположенном напротив Вестминстерского собора, и выразила глубокое беспокойство по поводу того, выполним ли мы свои обязательства перед Польшей. Палата должна была снова собраться завтра в полдень». Перед нами весьма важное свидетельство того, что квартира Черчилля уже всеми рассматривалась как некий штаб «партии войны», а сам он – как признанный глава этой партии. Так оно, несомненно и было.

Черчилль ковал железо, пока горячо, требуя в ту же ночь письменно от Чемберлена определенности и гарантий, давя на уже смертельно больного (ему оставалось жить чуть более года), лишенного физических и моральных сил человека: «До начала назначенных на полдень дебатов я считаю себя вправе просить Вас сообщить, каковы наши с Вами отношения, как общественные, так и личные». Он, впрочем, мог не беспокоиться, у Чемберлена уже не было возможностей отыграть назад[55]. Карьера главы «партии войны» силою вещей уже состоялась. О чем это говорит?

Определяющая роль Черчилля во внутрианглийской борьбе за и против войны выявилась вполне и во всем масштабе именно при его назначении вначале первым лордом адмиралтейства, а там и премьером воюющей страны. Когда понадобился самый энергичный, деятельный человек, для которого война с Гитлером уже задолго до войны стала едва ли не главным содержанием всей жизни, выбор пал на него. Во всей Великобритании не нашлось никого, кто мог бы потягаться с сэром Уинстонов в этом плане. Всякая случайность тут, понятное дело, исключена: уж он-то будет вести свою войну на совесть…

Совесть совестью, а способности способностями. Когда говорят, что советский народ выиграл войну не благодаря, а вопреки Сталину, этот тезис вызывает большие сомнения. Но если применить эту формулу к англичанам и Черчиллю, тут уж все именно так и есть. Вояка он был совершенно никудышный.

Военный министр Черчилль начал с того, чем закончил свою карьеру в 1915 году: с сокрушительного поражения. Вновь, как в Дарданелльской операции, проявилась профессиональная непригодность первого лорда адмиралтейства к войне. На этот раз в том, для начала, что он не сумел, располагая к тому всеми возможностями боевого флота, воспрепятствовать захвату Гитлером Норвегии, что было бы для немцев невозможно при наличии у англичан грамотной стратегии (эпизод детально исследован специалистами). Общественное мнение справедливо обвинило в скандальной и опасной неудаче Черчилля, но ему все это уже было – как с гуся вода. В палате общин 8 мая 1940 года пытавшийся защитить его Ллойд Джордж вынужден был прибегнуть к весьма обтекаемой формулировке: «Я не думаю, чтобы военно-морской министр был целиком и полностью виновен во всем происшедшем в Норвегии». Но Черчилль чувствовал себя слишком уверенно, чтобы нуждаться в защите, и охотно взял на себя полную ответственность «за все действия военно-морского министерства», иными словами, за провал. Он понимал, что родная страна уже никуда не денется от него, что у нее не осталось выбора.

Действительно, даже критика в те дни шла ему на пользу: хорошо отрегулированный парламент ополчился не столько на него, сколько на Чемберлена. Тем временем, Гитлер вторгся в Голландию и Бельгию и, пересекши границу, приступил к разгрому Франции. На повестку дня встал вопрос о срочном формировании коалиционного (т.н. «национального») правительства. Но лейбористы отказывались идти «под Чемберлена», а под Черчилля – соглашались. Соглашались они также и на лорда Галифакса, сторонника «умиротворения», в роли премьера. Судьба Европы решалась этим выбором: мир или война. Но лорд Галифакс, затравленный заодно с Чемеберленом, не выдержал характер и сделал роковой шаг, добровольно отказавшись от высшей должности в стране.

И вот 10 мая не справившегося со своей непосредственной задачей первого лорда адмиралтейства пригласил на тет-а-тет король Великобритании и предложил ему занять пост премьер-министра и сформировать правительство. «Таким образом, вечером 10 мая в начале этой колоссальной битвы я был облечен величайшей властью в государстве, которым я с тех пор и управлял во все большей мере в течение пяти лет и трех месяцев, пока шла мировая война», – удовлетворенно резюмирует наш герой.

Черчилль согласился без долгих раздумий, он ждал и жаждал этого назначения, был готов к нему, как некогда Керенский. Сам он рассказывает об этом с весьма трогательной интонацией: «Я не могу скрыть от читателя этого правдивого рассказа, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… С нетерпением ожидая утра, я, тем не менее, спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений».

Первой же задачей, с которой новый премьер-министр справился, восстав от сна, было пресечение любых попыток остановить войну и достичь соглашения с гитлеровской Германией, на чем настаивал ряд членов его кабинета, начиная с министра иностранных дел лорда Галифакса.

Первой же задачей, с которой новый премьер-министр не справился, было ведение военных действий. 10 мая 1940 года он получил этот пост из рук короля, а уже 26 мая, всего через две недели, последовал позор Дюнкерка. И как следствие -- разгром и оккупация немцами Франции. Французы недаром расценивают стратегию и тактику англичан в те дни как прямое и циничное предательство общего дела, как тотальное нарушение всех союзнических обязательств. Втравив Францию в сокрушившую ее войну, Англия тут же сама уклонилась от выполнения своего долга и постыдно ретировалась с театра военных действий, уползла и укрылась на своем острове, защищаясь по мере сил флотом и авиацией. Где и пребывала почти до самого конца войны.

При этом Черчилль со временем, конечно же, не упустил случая прокомментировать все это напыщенно и высокопарно, хотя и лживо: «В одиночестве, но при поддержке всего самого великодушного, что есть в человечестве, мы дали отпор тирану на вершине его триумфа».

Впрочем, это не спасло Англию от конечного ужасного поражения, от заслуженно жалкой судьбы, о чем подробнее я скажу ниже. Некогда Черчилль сетовал, что, уклонившись от войны, его политические противники предпочли бесчестье и все равно получат войну. Сам же он, ввергнув Англию и весь мир в величайшую бойню, доставил ей, конечно, честь, весьма сомнительную впрочем, но обрек притом на несомненную гибель. С чем этот поджигатель войны и войдет в конечном счете в мировую историю, когда вокруг нашей темы рассеется туман пропагандистской лжи.

***

[1] А. Гитлер. Моя борьба. – М., Витязь, 2000. Кстати, исключительно антиславянский пафос гитлеровской агрессии ярко демонстрирует тот факт, что следом за захватом Чехословакии в 1938 году и вторжением в 1939 году в Польшу произошел быстрый захват немцами Югославии весной 1941 года. После чего практически все европейские славяне, не входившие в СССР, оказались под немецким владычеством, под тевтонской пятой (Болгария и так уже была сателлитом Германии со времен Берлинского конгресса 1878 г.).

[2] Там же, с. 555-557.

[3] Александр Севастьянов: 1) Время быть русским. – М., Яуза, 2004; 2) Победу не отнять! Против власовцев и гитлеровцев. – М., Алгоритм, 2010.

[4] Словакия отделилась от Чехии сама, чтобы затем добровольно вступить в союз с Германией и стать ее протекторатом.

[5] Черчилль, ссылаясь на личную беседу со Сталиным в августе 1942 года, рассказывает, что на одной из встреч с английским представителем в августе 1939 года Сталин задал вопрос: "Сколько дивизий выставит Франция против Германии в случае мобилизации?" Последовал ответ: "Около ста". Сталин, помолчав, спросил: "А сколько дивизий выставит Англия?". Ответ английской стороны: "Две. И две позже". "А, две и две позже...", – повторил вполголоса Сталин. "Знаете ли вы, сколько дивизий нам придётся послать на фронт в случае войны с Германией? – он сделал паузу. – Больше трёхсот...".

[6] Со 2-й половины XIX века во Франции в отличие от Германии, наблюдается неуклонное снижение рождаемости. В 1900 г. в этой стране был отмечен уже «минусовой прирост» населения – минус 26 тыс. человек; в 1911 г. – минус 33 тыс. Окончательное обескровливание страны произошло в ходе Первой мировой войны: убитыми и без вести пропавшими французы потеряли 1.354 тыс. человек (не считая офицеров); искалеченными и тяжелораненными – 1.490 тыс.; превышение смертности из-за голода и эпидемий над рождаемостью в эти же годы составило 1.500 тыс. Это был конец, полное истощение нации, и к 1940 г. Франция так и не оправилась.

[7] Об этих милых подробностях рассказал в своей книге «Hess, Hitler and Churchill» английский историк профессор Питер Пэдфилд, в свое время приглашенный разведслужбой МИ-6, чтобы в составе группы перевести с немецкого для Черчилля привезенное Гессом мирное соглашение, напечатанное на бланках рейхсканцелярии. Пэдфилд уверяет: «Это не был предательский тайный сговор. Гитлер послал Гесса, и тот привез полностью составленное мирное соглашение, чтобы Германия вывела войска из всех оккупированных стран на Западе». Согласимся – более чем широкий жест во имя мира и расовой солидарности!

[8] Кстати, трудно было вести себя деликатнее, чем немцы-оккупанты в захваченной ими Франции. Об этом есть тьма свидетельств, начиная с визита Гитлера в Париж, которым он всегда восхищался. Французская столица всю войну прожила полноценною жизнью с устрицами и прочими деликатесами, шампанским, канканом, варьете и оперой… Но главное свидетельство: после окончания войны французское правительство наградило командующего отрядом Кюнстшутц во Франции графа Франца Вольф-Меттерниха орденом Почетного легиона. Орден оккупанту за по­мощь французской культуре, которую он бережно хранил от превратностей войны! Что значит братья по расе, юберменши…

[9] Чрезвычайно показательна судьба Франции: она во всей красе демонстрирует, почему этой стране следовало продолжать политику «умиротворения» Германии, а не лезть в пекло войны. Достаточно сравнить две мировые войны: Первую и Вторую. В Музее армии в Париже я обратил внимание на непривычную датировку: оказывается, французы ведут отсчет Первой мировой, как ни странно, со времен Франко-Прусской войны. По их представлениям, эта война растянулась на полвека, так сказать, от поражения в 1871 году до реванша в 1919. Но и без этого преувеличения признаем, что тяжелейшая, упорнейшая война продолжалась свыше пяти лет (1914-1919) и окончилась победой, пусть и обескровившей Францию. А во Второй мировой войне франко-прусский эпизод занял всего… сорок дней! Недаром его прозвали «странной войной». Таков был срок, за который французская армия был разгромлена влоск, а Париж капитулировал. Спрашивается: надо ли было Франции испытывать судьбу? Ответ однозначен: нет.

[10] В 1935 году британ­ский посол в Берлине сэр Эрик Фиппс переслал в Форин офис статью, написанную лондонским корреспондентом центрального органа нацистской партии, газеты «Фолькишер беобахтер», в которой говорилось: «Стоит только Черчиллю открыть рот, как можно биться об заклад, что оттуда польются нападки на Германию» (132). А когда еврейский террорист Гершель Гриншпан застрелил в Париже немецкого дипломата Эрнста фом Рата, то печатный орган министра пропаганды доктора Геббельса газета «Ангрифф» вышла с заголовком «Работа международного провокатора: прямая линия от Черчилля до Гриншпана» (187). Весьма проницательно!

[11] Например, Черчилля через Леонарда Монтефиоре, члена Центрального британского фонда, специально организованного для по­мощи евреям Германии, немедленно по выходе снабдили «Нюрнбергскими законами» (1935) в переводе на английский. А в 1936 году Гарольд Ласки, сын его манчестерского друга Натана Ласки, послал Черчиллю книгу объемом в 287 страниц, выпущенную Виктором Голланцем и называвшуюся «Желтое пятно: уничтожение евреев Германии» (135-136). Сотрудничавшие с Черчиллем политики и журнали­сты разных стран также держали его в курсе всех событий. К примеру, из Парижа Эмери Ривз (о нем см. выше) посылал ему полные отчеты о евреях в Германии. Иэн Колвин, британский журналист с обшир­ными связями в Берлине, присылал Черчиллю добытые секретные материалы. И т.д.

[12] Меир Голда. Моя жизнь. – Иерусалим, 1989. – Кн. 1, с. 220-221.

[13] Shonfeld М. The Holocaust Victims Accuse. Documents and Testimony on Jewish War Criminals. N.-Y., 1977. P. 25.

[14] Вейцман предсказал гибель 4 миллионов евреев, а между тем господствует мнение о гибели 6 миллионов. Но в ряде подсчетов 2 миллиона погибших засчитывались дважды – и как граждане Польши, прибалтийских государств и Румынии (Бессарабии), и как граждане СССР, который к 1941 году возвратил в свой состав издавна принадлежавшие России западные территории (см. об этом в моей книге: Россия. Век ХХ-й. Опыт беспристрастного исследования. 1939-1964. С.137-141). – Прим. В.В. Кожинова.

[15] Цит. по книге: Бродский Р.М., Шульмейстер Ю.А. Сионизм – орудие реакции. Львов, 1976. С .80.

[16] Указ. изд. С.118-119.

[17] Сойфер Д.И. Крах сионистских теорий. Днепропетровск, 1980. С. 9.

[18] Цит. по книге: Ладейкин В.П. Источник опасного кризиса. Роль сионизма в разжигании конфликта на Ближнем Востоке. М., 1978. С. 58

[19] http://kozhinov.voskres.ru/articles/furer.htm

[20] Яркий пример. Осенью 1940 года германский Комитет по от­правке евреев за море, организованный Адольфом Эйхманом, зафрахтовал в Румынии три корабля, на которых 3600 евреев, большинство которых составляли евреи из Германии, Австрии и Чехословакии, были отправлены в сентябре из румынского порта Тулча в Палестину. Но эти корабли с нелегальными еврейскими беженцами были перехвачены британским фло­том и пассажиры были переведены на четвертый корабль, «Патриа», для транспортировки на остров Маврикий, где они должны были быть интерни­рованы вместе с другими нелегальными иммигрантами-евреями.

[21] См. в кн.: A. Sutton. The Wall-street and the rise of Hitler. – N.-Y., 1970.

[22] В указанный день газета «Тайм» опубликовала его открытое письмо со знаменательными словами: «В эти дни тяжелейшего кризиса сознание того, что евреи обязаны внести свой вклад в защиту священных ценностей, побуждает меня написать это письмо. Я хочу подтвердить со всей однозначностью заявления, которые мы с моими коллегами делали в течение последних месяцев и особенно в последнюю неделю, о том, что евреи “поддерживают Великобританию и будут сражаться на стороне демократий”». Ряд современных историков, в т.ч. Израэль Шамир, признают это заявление формальным объявлением войны со стороны формального лидера неформализованного народа, не имевшего иного представительства.

[23] http://callofzion.ru/pages.php?id=1085. Источник: ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал. ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2009 ХЕШВАН 5770 – 11(211).

[24] Когда 28 октября 1938 года германское правительство начало массовое изгнание из страны всех граждан Польши еврейской на­циональности, постоянно проживавших на тот момент в стране, их в Германии насчитывалось 20 тыс. чело­век (187). Намного больше было евреев – бывших граждан России: от революции «за границу выехала почти полно­стью еврейская деловая, политическая и интеллектуальная элита... Только в Германии в 1925 г. среди 253 069 бывших подданных Российской империи насчитывалось 63 500 евреев. [!!! – A.C.] Союз русской присяжной адвокатуры в Герма­нии, основанный в 1920 г. по инициативе Б.Л. Гершуна, И.В. Гессе­на и И.М. Рабиновича, почти полностью состоял из евреев» (Будницкий О.В. Российские евреи между красными и белыми (1917-1920). – М., Росспэн, 2006. – С. 495). Вот и понятна реакция немцев! Кому бы понравился такой мощный обвал экономически, социально и политически активных и сплоченных евреев на его родину?!

[25] Характерный факт: Польша до сих пор лидирует в рейтинге антисемитски настроенных стран, хотя почти все евреи из нее давно повыехали, от бывших трех миллионов осталось насилу десять тысяч человек. Такой след оставило еврейское пребывание в душе польского народа!

[26] Журавлева В.И. Еврейская эмиграция из России в США на рубеже XIX-XX вв.: образ «чужого» в сознании американцев. – Новый исторический вестник, № 4, 2001. – http://cyberleninka.ru/article/n/evreyskaya-emigratsiya-iz-rossii-v-ssha...

[27] Там же.

[28] Сейерс М., Кан А. Тайная война против Америки. Пер. с английского. М., 1945, стр. 98.

[29] Черчилль в своих мемуарах отмечал: «Было известно, что в то время в Англии имелось двадцать тысяч организованных германских нацистов», в связи с чем он пригласил личного телохранителя и сам не расставался с пистолетом. В 1938 г. британские фашисты насчитывали 3 тыс. активных и 15 тыс. неактивных членов (С. Gross. The Fascists in Britain. – London, 1961. – Р. 131).

[30] Кан А. Измена Родине. Заговор против народа. – М., 1950. – С. 246.

[31] Некоторые биографы любили также подчеркнуть пристрастие Рэндольфа Черчилля к длительным путешествиям в компании молодых мужчин, без дам.

[32] http://lib.ru/MEMUARY/1939-1945/CHURCHILL/world_war_ii-1.txt

[33] Хэкси С. Английские консерваторы у власти. – М., 1940. – Сс. 94, 30.

[34] J. Fuller. The Conduct of War 1789-1961. – London, 1961. – Р. 264.

[35] M. Gilbert, R. Gоtt. The Appeasers. – Boston, 1963. – Р. 25.

[36] «The Times», December 20, 1938.

[37] http://www.istorya.ru/book/ww2/67.php

[38] С. Mowat. Britain Between the Wars. 1918-1940. – London, 1955. – Р. 633.

[39] «Щедрость, с которой консервативные круги обсуждали возможность покупки дружбы Германии путем возвращения ей бывших ее колоний, показывала циничное пренебрежение к судьбам населения этих территорий» (W. McElwee. Britain's Locust Years 1918-1940. – L., 1962. – P. 260). Что, впрочем, более чем естественно: кто же, решая национальные проблемы, исходит при этом из интересов и чувств других народов?

[40] Занятная деталь: еще недавно Даладье вручал золотую медаль известной кинематографистке Лени Рифеншталь за документальную ленту «Триумф воли», воспевающую нацистскую Германию.

[41] Цит. по: C. Cross. The Fascists in Britain, p. 187.

[42] «The Times», October 5, 1938.

[43] В военное время их расчеты полностью оправдаются: Черчилль станет премьер-министром, Иден – министром иностранных дел, Купер – министром информации.

[44] Читатель должен хорошо понимать, что как русский человек и националист автор радуется всему, что могло отсрочить войну Германии с СССР или осложнить ее для немцев. Будь то вышеупомянутый поступок Юзефа Бека, пакт Молотова – Риббентропа или объявление Англией и Францией войны Германии. (Хотя трудно определить, что для нас было важнее, лучше или хуже: с одной стороны два года мирной передышки для нашей подготовки к войне, с другой – консолидация всех сил покоренной Гитлером за эти два года Европы в схватке с СССР.) Однако исследование причин и обстоятельств возникновения Второй мировой войны как глобальной катастрофы предполагает для историка порой отрешение от национально-патриотического взгляда ради более объективной картины.

[45] Еще недавно, 27 сентября 1938 года Чемберлен вслух размышлял вполне разумно: «Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно». Слова, сказанные по поводу чехов, могли бы быть сказаны и по поводу поляков с абсолютно тем же основанием, но…

[46] Как понимает читатель, договор на деле был односторонним: Англия не нуждалась в услугах Польши по ее защите.

[47] Известная книга «Chamberlain, N. The struggle for peace» (London. [1939]) не проясняет эту ситуацию. И книги типа «Чемберлен и евреи», подобной книге Гилберта о Черчилле, пока не написано. Однако не подлежит никакому сомнению, что Чемберлен, долгое время занимая пост министра финансов в правительствах Д. Макдональда, а затем и С. Болдуина, теснейшим образом общался с еврейскими финансистами и предпринимателями, может быть, более тесно, чем даже Черчилль.

[48] Нарушив двадцатилетнее молчание, бывший советник премьера сэр Хорас Уилсон признал в интервью: «Наша политика никогда не была призвана отсрочить войну или позволить нам войти в нее более объединенными. Цель нашей политики была в том, чтобы не допустить войны в целом, навсегда» (D. Faber. Munich, 1938: appeasement and World War II. – NY, 2008. – Р. 427). Знаменита фраза Невилла Чемберлена: «В войне нет выигравших, все – только проигравшие» (The Times, 4 July 1938).

[49] Можно себе представить, как «славили» Чемберлена местные «доброжелатели», если даже пражские продавцы газет кричали в сентябрьские дни 1939 года: «Читайте про то, как могущественнейший человек Британской империи идет на поклон к Гитлеру».

[50] H. Вarnes (Ed.). Perpetual War for Perpetual Peace. – Caldwell, 1953. – Р. 171.

[51] Iсkes Н. The Secret Diary. – New York, 1952. – Vol. II, p. 519. Икес со временем прославится интернированием всех японцев США в особые лагеря после начала войны с Японией.

[52] Tugwell R. The Democratic Roosevelt. A Biography of Franklin D. Roosevelt. – New York, 1957. – Р. 477.

[53] The Forrestal Diaries. – New York, 1951. – P. 121 - 122.

[54] Напомню, что Гарри Сагер (Saher), подлинный, хоть и закулисный автор Декларации Бальфура, являлся членом издательского правления именно газеты «Манчестер Гардиан».

[55] Проблема была в том, что не только палата общин, но даже и члены кабинета были уже настроены на войну и/или не осмеливались противодействовать воле парламента. В тот же вечер они отказались разойтись, требуя от Чемберлена принять решение. Наконец припертый к стене премьер выдавил из себя через силу: «Да, джентльмены, это война».