демография Японии и США

Япония сейчас входит в число стран с наиболее высокой продолжительностью жизни (81 год для мужчин и 87 для женщин) и наиболее низкой рождаемостью в мире (1,4 ребенка на одну женщину). Однако в совсем недалекое по историческим меркам время эти показатели были совершенно другими. Почему же Япония превратилась в страну малодетных?

 

В результате поражения во Второй мировой войне Япония в одночасье лишилась колоний и отказалась от экспансионистских устремлений. Страна была оккупирована американской армией, лежала в руинах, большинство крупных городов было разбомблено, ощущалась острая нехватка всех жизненно важных ресурсов. Люди подголадывали. Если бы не поставки из Америки, в стране разразился бы настоящий голод.

Продовольственный кризис осложнялся демографической ситуацией. Из бывших колоний и с линии фронта на родину вернулось около 7 млн человек (конечно, в основном мужчины). Перепись 1947 года насчитала 78 101 473 японца. Их количество стремительно увеличивалось: с 1947 по 1949 год появлялось на свет около 2 млн 700 тыс. младенцев ежегодно. Эти «отложенные рождения» быстро компенсировали военные потери Японии (около 3 млн человек), но значительно влияли на уровень благосостояния (а в то время — скорее бедности) людей.

В других странах, принимавших участие в войне, рождаемость тоже резко повысилась. Поскольку это происходило на фоне экономической разрухи и нехватки продовольствия, стали часто говорить о перенаселенности земного шара. Это мнение активно обсуждалось и в Японии. В предвоенные и военные годы деятельность активистов движения за снижение рождаемости находилась под запретом. Официальная демографическая политика тоталитарной Японии состояла в поощрении рождаемости, ибо экспансионистские проекты государства требовали всё больше людей. Однако теперь обстоятельства изменились.

Решением стран антигитлеровской и антияпонской коалиции выезд за пределы страны был строго ограничен, поэтому Япония была лишена возможности решать свои демографические проблемы за счет эмиграции. Американская оккупационная администрация во главе с генералом Дугласом Макартуром внимательно следила за всем, что происходило в стране. Демографическая ситуация не была исключением. Во время неформальных контактов с местной политической элитой американцы убеждали ее в необходимости активной демографической политики, направленной на ограничение рождаемости.

Американцы не проводили масштабной чистки среди японских государственных служащих, многие сохранили свои должности и в государственном аппарате «новой» Японии. Хотя совсем недавно они ратовали за увеличение рождаемости, большинство из них поддалось уговорам и согласилось, что насущной необходимостью является совсем иная демографическая политика. Государственный Институт демографических проблем тоже не стал упрямиться: изменил свою демографическую ориентацию и приступил к разработке мер по сокращению рождаемости. Менялись времена, менялись и люди.

В 1948 году были разрешены аборты (раньше они допускались только в случае ограниченного круга наследственных заболеваний, главным образом психических). В 1949 году этот закон был дополнен: он разрешал прерывание беременности «по экономическим основаниям». Таким образом, Япония продемонстрировала небывалую смелость и стала первой страной в мире, где бедность признавалась достаточным основанием для аборта. С самых высоких трибун утверждалось, что снятие запрета на аборты самым благоприятным образом повлияет на состояние нации. Раньше дети рассматривались как будущие солдаты и рабочие, теперь на них стали смотреть как на обузу и иждивенцев, помеху для экономического развития и завтрашних нищих, требующих расходов и опеки со стороны государства.

Японкам в одночасье было даровано сверху то право, за которое на Западе феминистские движения боролись десятилетиями. Законопроект был одобрен единогласно, хотя в то время политические партии редко соглашались друг с другом. Одновременно развернулась и мощная пропагандистская кампания в пользу ограничения рождаемости.

Американская оккупационная администрация воздерживалась от официальных заявлений по поводу демографических вопросов, утверждая, что они находятся в компетенции самих японцев. По всей вероятности, такая «нейтральная» позиция была обусловлена особой деликатностью проблемы, решение которой предполагало не просто сокращение рождаемости, а разрушение дорогих сердцу японца поведенческих стереотипов. Главный из них состоял в том, что много детей — это хорошо.

В качестве советника американской администрации привлекли знаменитого ученого Уоррена Томпсона, одного из основных авторов теории демографического перехода, согласно которой индустриализация приводит к одновременному падению рождаемости и смертности. В марте 1949 года Томпсон выступил в Японии с заявлением о необходимости контроля над рождаемостью. Главный аргумент состоял в том, что многодетность мешает развитию страны, а именно развитие экономики и сопутствующее ей повышение жизненного уровня стали стержнем новой «демократической» Японии. Томпсон высказал и прямые угрозы: если японцы не снизят рождаемость, это может привести или к прекращению продовольственной помощи США, или к коммунизму, или к возрождению милитаризма.

Заявление Томпсона преподносилось оккупационной администрацией как «личное мнение», но справедливо воспринималось японцами как ее официальный курс. Если до этого времени крупные газеты позволяли себе публиковать разные точки зрения по демографическим проблемам, то теперь право голоса предоставлялось по преимуществу проповедникам идеологии «планирования семьи». Все они исходили из тезиса о перенаселенности Японии, которое имеет множество отрицательных последствий. Утверждалось, что понижение рождаемости предотвратит безработицу, поможет женщине обрести свое «я», лишит жадных капиталистов избыточной рабочей силы и избыточной прибыли, предотвратит «отрицательный отбор» (ввиду того, что «низы общества» сократят свое неконтролируемое размножение) и т. д. Иными словами, мыслители самого разного толка были уверены в окончательном выводе, но обосновывали его по-разному.

Реклама противозачаточных средств заняла видное место на страницах газет и журналов. Супружеские пары с двумя детьми ставились в образец, их называли «культурными людьми». Тех же, кто противился сокращению рождаемости, квалифицировали как «безответственных». Средства массовой информации утверждали: важен не размер семьи, а ее финансовая стабильность, здоровье, культурный и образовательный уровень детей. До войны многодетные семьи награждали грамотами, теперь эта практика была упразднена. Пособия и льготы для многодетных тоже отменили.

Пропагандистская кампания предусматривала участие акушерок и медсестер, которые обходили дома жителей, убеждая их в необходимости «планирования семьи». На крупных предприятиях в конверт с зарплатой вкладывали материалы, разъясняющие преимущества маленькой семьи. Члены движения за ограничение рождаемости торговали презервативами по оптовым ценам и рисовали образ счастливой семьи, состоящей из двух родителей и двух детей. Иными словами, произошел колоссальный отход от ценностей довоенного и военного времени. Тогда ценилась мощь государства, а «эгоистичного» японца пугали лозунгом: «Роскошь — наш враг». Те годы характеризовались в государственном дискурсе презрением к «гнилой» интеллигенции: считалось, что здоровые, послушные, многодетные и малообразованные крестьяне являются стержнем государства. Теперь же во главу угла поставили образование, а в экономической сфере был взят курс на уничтожение сельского хозяйства и крестьянства. Ставку сделали на развитие науки и наукоемкого производства с высокой добавленной стоимостью.

До войны рождение ребенка рассматривалось как служение родине, теперь же говорили о совпадении интересов семьи и государства. Разница в подходах была колоссальной, но не вызывает сомнения и преемственность: и в том и в другом случае государство выступало в качестве «мудрой» направляющей и дисциплинирующей силы.

Разумеется, разрушение привычного порядка не могло не вызвать и определенного противодействия.

Японские коммунисты поначалу поддерживали новую демографическую политику, но затем склонились к точке зрения, которая была распространена в СССР. Учение Маркса и Ленина предполагало, что абсолютной перенаселенности, о которой говорил еще Мальтус, не существует, есть лишь «относительная» перенаселенность, обусловленная «звериной» природой капитализма, заинтересованного в безработице. Эта перенаселенность легко преодолевается в «передовом» социалистическом обществе с помощью установления «справедливых» общественных отношений и «справедливого» распределения материальных благ. Понятие «мальтузианство» употреблялось в советском дискурсе исключительно как бранное и квалифицировалось как «система человеконенавистнических взглядов». На этом основании японские коммунисты, которые в то время еще смотрели на Кремль как на светоч, стали обвинять японскую политическую элиту в мальтузианстве, настаивая на том, что вопрос о количестве детей в семье является делом свободного выбора.

Однако курс правительства оставался прежним. Задачей номер один считался срочный подъем жизненного уровня. Он воспринимался не только как важнейший показатель «цивилизованного» государства, но и как щит против коммунистов, которые пользовались тогда большим влиянием.

Некоторые уважаемые и вполне «системные» люди тоже высказывали опасения относительно новшеств в семейной политике. Однако если рассматривать ситуацию в целом, оппонентов политики снижения рождаемости оказалось на удивление мало, и японцы в очередной раз продемонстрировали уникальную подверженность правительственной пропаганде. Даже после вчистую проигранной войны среди населения сохранялась исключительно высокая степень доверия к правительству и его инициативам — независимо от их качества.

Разъяснительная работа и пропаганда принесли ошеломляющие результаты: беби-бум удалось остановить по историческим меркам почти мгновенно. Всего через три года с начала кампании за малодетность, в 1952 году, суммарный коэффициент рождаемости (средняя фертильность женщины) упал с 4,6 до менее чем трех детей. Если в 1947 году рождаемость составляла 34 промилле, то в 1957-м — ровно вдвое меньше, а рождаемость к этому времени упала до уровня простого воспроизводства и составила чуть более двух детей на одну женщину.

Внедрение противозачаточных средств в повседневную жизнь происходило медленно. Так что уменьшение рождаемости произошло в первую очередь за счет увеличения числа абортов: их ежегодное количество возросло со 101 тыс. в 1949 году до 1 млн 170 тыс. в 1955 году. Злые языки утверждали, что молодые женщины расценивают поход в абортарий точно так же, как визит к парикмахеру.

Постепенно увеличивалось и применение противозачаточных средств, которые стали вытеснять аборты как средство планирования семьи. Если в 1950 году их использовали 19,5% женщин в возрасте до 50 лет, то в 1957 году таковых стало 40%. В основном они полагались на крайне ненадежные презервативы. Противозачаточные пилюли были разрешены только в 1999 году.

Ни в одной стране мира переход к обществу с низкой рождаемостью и низкой смертностью не произошел с такой скоростью, как в Японии. При этом правительство не прибегало ни к каким запретительным мерам (как это произошло впоследствии в Китае), дискриминации многодетных семей тоже не проводилось. Управление репродуктивным поведением населения ограничивалось словесным воздействием, своего рода лингвистическим программированием. «Демографической революцией» принято именовать стремительный рост населения. Под это определение подпадает Япония конца XIX — начала ХХ веков, когда всего за три десятка лет ее население возросло с 35 до 55 млн человек. В послевоенной же Японии случилась демографическая контрреволюция.

Радикальное снижение рождаемости сопровождалось экономическим подъемом, ростом благосостояния и продолжительности жизни. Если в 1947 году продолжительность жизни составляла 50 лет (мужчины) и 54 года (женщины), то в 1957 году эти показатели возросли до 64 и 68 лет. Япония совершила фантастический рывок в экономике. Но сама жизнь стала совсем другой.

Демографическая контрреволюция привела к колоссальным изменениям в японском обществе. Это касается не только численного состава семьи, но и картины мира в целом. В 1950 году 67% родителей рассчитывали на помощь детей в пожилом возрасте, в 1963-м — 33%, а в 1975-м — 26%. Поскольку детей становилось всё меньше, они становились всё более эгоистичными. Если раньше в паре родители — дети главенствующее положение занимали родители, о которых были обязаны заботиться выросшие дети, то теперь родители вкладывали всё больше средств в немногочисленных детей, главной обязанностью которых было хорошо учиться.

Прогресс восторжествовал, «косные» ценности были побеждены, количество домов престарелых постоянно увеличивалось. Послевоенная демографическая политика предполагала сокращение числа иждивенцев за счет снижения рождаемости. Однако в настоящее время число иждивенцев всё равно стремительно растет ввиду быстрого старения нации.

Распад традиционной семьи не означал, что семья как высочайшая идеологическая ценность перестала быть идеалом. Государство перестало восприниматься как семья во главе с императором (что было характерно для довоенной Японии), но эта семейная метафора перекочевала в производственные отношения. Именно после войны расцвела японская концепция менеджмента: фирма — это семья с пожизненным наймом и «родственным» участием в прибылях. Поскольку метафора распространялась прежде всего на мужчин (участие женщин в производственной деятельности оставалось ограниченным), то это было лишь подобие семьи, ее суррогат. Предназначение традиционной семьи — принесение потомства; псевдосемья порождает товары и услуги. В том числе и для детей, которые все-таки увидели этот свет.