Россия-США: холодная война стала заметно теплее…

Дмитрий Евстафьев, политолог, профессор НИУ ВШЭ, кандидат политических наук

 Чтобы ни у кого не возникло иллюзии безнаказанности, Москва время от времени вынуждена демонстрировать возможности своего оружия и показывать непрЕклонную готовность его применить...

***

В пользу того, что мир заходит на новый виток глобального противостояния, в частности, свидетельствуют заявления президента Джо Байдена, сохранившего в отношении России все элементы пропагандистской повестки, характерной для прошлой администрации, причём в более радикализированном ключе. А чего стоит заявление советника президента США по национальной безопасности Джейка Салливана о готовности к выходу в отношении России «за рамки чисто санкционной политики» и осуществления против неё «методов тайных операций»?..

Проще говоря, в отношении России происходит легитимизация более высокого уровня эскалации, то есть - «тёплая война», как уже успели окрестить подобную ситуацию. По аналогии с реальными боевыми действиями, это когда «главный калибр» пока ещё не заговорил, но исподтишка в ход пошло уже «стрелковое вооружение»...

 При этом администрация Байдена, чтобы не навлечь на себя реальную беду, старается не соваться в те сектора, которые Москва обозначила для себя приоритетными. Что свидетельствует о наличии у американцев элементов рационального поведения (или их остатков) и понимания, что и у США имеются собственные секторальные и региональные уязвимости. И нового здесь ровным счётом ничего - классическая американская политика «двух дорог» (double track): имитировать готовность к диалогу и одновременно готовиться к эскалации ситуации.

Подобный «сценарий действий» нетрудно отыскать в новейшей истории - это политика администрации Джимми Картера в отношении «закатного» брежневского СССР, основанная на сочетании «диалога» по одним направлениям, казавшимся руководству СССР крайне важными (закрепление итогов Второй мировой войны, ограничение стратегических вооружений и проч.), перекликающегося с резким ужесточением политики по другим: права человека, ситуация в странах-сателлитах СССР в Восточной Европе (именно тогда начался новый этап обострения ситуации в Польше), резкое ужесточение санкционной политики в отношении Москвы в связи с вводом войск в Афганистан и т.д. Вашингтон, не имея ресурсов для проведения стратегии прямого военно-силового противостояния, будучи внутренне ослаблен Уотергейтским скандалом, социальными проблемами и расовыми беспорядками, а также стремлением европейских союзников к самостоятельности, ведя диалоги по частностям, выигрывал время, готовя пространство для существенно более жёстких форм противостояния. А Москва, убаюканная перспективами партнёрства «по мелочам», не увидела подготовки США к переходу в стратегическое наступление, закончившееся полным разгромом Советского Союза.

 Россия ни в коем случае не должна допустить ошибку СССР второй половины 1970-х годов. Но одновременно нужно осознать и падение эффективности «стратегической обороны» в условиях перехода глобальных трансформаций в формат силовой геоэкономики. Вероятно, наиболее выигрышной была бы стратегия не «двух дорог» (переговоры по «конструктивной повестке» и жёсткая позиция по остальным направлениям), а «четырех»:

• Диалог по точкам заинтересованности США с пониманием, что США, как правило, стремятся ликвидировать элементы, если не превосходства России, то её силы. Это означает, что нам нужны не договорённости в рамках одного сегмента повестки, а симметрично значимые уступки во всех областях взаимодействия. Свою силу надо разменивать на чужую силу, а не на слабость, то есть необходимо заставить американцев договариваться не по тем вопросам, где они готовы сделать уступки, а по тем, где они уступки делать не хотели бы. Вот здесь и проявляется высокий класс дипломатии.
   
• Определение максимально болезненных уязвимостей у США, а не у их союзников, подразумевает создание потенциала гибридного воздействия именно на Америку. Россия должна убедить американскую элиту в способности и готовности к эскалации противостояния в некомфортные для США зоны.
   
• Предложение о прозрачном ограничении конфронтации в некодифицированных сферах - таких, как информационное общество, киберударные средства воздействия, новые типы вооружений, биологическое и генное оружие, использование природных ресурсов для политического давления (например, блокады водных ресурсов и проч.). Россия, в частности, заинтересована в существенном расширении прозрачности по военно-политической и политической составляющей международных отношений, причём не только в отношениях с США, но и с другими странами.
   
• Выдвижение со стороны России расширенного социально-гуманитарного предложения для стран, находящихся за пределами нравственно деградирующего «коллективного Запада» - например, инициативы последних дней по санитарной безопасности и вакцинированию. Задача России состоит в том, чтобы создать, не обязательно под своим монопольным контролем, альтернативу нарастающей геоэкономической и идеологической агрессивности современной Америки.

При этом надо отдавать отчёт, что сдерживать США России будет крайне сложно, если не удастся ликвидировать собственные внутренние уязвимости, главными из которых являются отсутствие устойчивого экономического роста и сохраняющиеся разрывы геоэкономической и социальной связности. Россия должна быть нацелена на решение задач внутренней социально-экономической и социально-политической модернизации, минимизации способности США вмешиваться в наши внутренние политические процессы - использовать объективно возникающие проблемы для дестабилизации ситуации и манипуляций настроениями общества. Кроме того, важным приоритетом становится форсированное обеспечения информационной безопасности, в частности - защищённость важнейших систем государственного управления. Штабы должны быть надёжно защищены при любых условиях конфронтации