Как крах коммунизма стал проблемой для капитализма

Суть: автор, Дарон Аджемоглу, один из самых известных американских экономистов, входящий в десятку наиболее цитируемых экономистов в мире, признаёт, что до падения СССР западные "элиты поддерживали социал-демократический общественный договор (так назыв. социальное государство - Прим.) [у себя] в качестве инструмента предотвращения коммунистической революции". От чего отказались, когда СССР не стало. Текст Аджемоглу далее:

Несмотря на все её позитивные последствия, эпоха, наступившая после Холодной войны, одновременно опрокинула западный социал-демократический порядок (общественный договор): система социальной защиты, регулирование, государственные услуги для всех, налоговая политика перераспределения доходов, наконец, институты рынка труда, которые длительное время защищали работников и малоимущих. По мнению политолога Ральфа Дарендорфа (его цитирует покойный Тони Джадт), достигнутый тогда политический консенсус стал «величайшим прогрессом, когда-либо наблюдавшимся в истории». Он не только позволил ограничить, а затем и снизить уровень неравенства в большинстве развитых стран; он способствовал ещё и десятилетиям устойчивого роста экономики.

Экономический рост в послевоенную эпоху обеспечивали достаточно конкурентные рынки, которые были созданы с помощью норм регулирования, сломавших хребет монополиям и могущественным конгломератам. Его обеспечивали также щедро финансируемые правительствами инновации и государственные системы образования. Быстрый рост числа хороших, высокооплачиваемых рабочих мест в тот период стал результатом деятельности институтов рынка труда, которые не позволяли работодателям злоупотреблять своей властью над работниками. Если бы таких ограничений не было, компании создавали бы низкооплачиваемые рабочие места с плохими условиями труда.

Социал-демократия играла столь же важную роль и в политике. Её институты перераспределения доходов и социальные программы не смогли бы выжить без осуществления политической власти неэлитой. Широкое политическое участие было достигнуто с помощью реформ, направленных на расширение избирательных прав и углубление демократических процессов. Оно поддерживалось влиятельными политическими партиями, например, Рабочей партией Швеции, и профсоюзами. И им двигали универсалистские идеи, мотивировавшие людей поддерживать и защищать демократию.

Во многих отношениях ситуация в США не отличалась от ситуации в западноевропейских странах. В период политики «Нового курса» и в послевоенное время Америка с энтузиазмом крушила тресты и ограничивала политическое влияние богачей. Она ввела администрируемую государством систему пенсий по старости и инвалидности (социальное страхование), пособия по безработице, а также перераспределительное налогообложение и различные меры, направленные на борьбу с нищетой. Хотя Америка использовала антисоциалистическую риторику, она, тем не менее, внедрила социал-демократию с американской спецификой. Среди прочего, это означало, что её система социальной защиты была слабее, чем в других странах.

Всё это невозможно понять без учёта коммунизма. Дело в том, что социал-демократические движения возникли из коммунистических партий, многие из которых, в том числе социал-демократы в послевоенной Германии и французская Социалистическая партия, не отказывались от социалистической риторики до 1960-х или даже 1980-х годов. Партии, оказавшиеся наиболее успешными в создании новых институтов рынка труда, обеспечении государственных услуг высокого качества и достижении широкого социального консенсуса (например, шведская Рабочая партия или британская Лейбористская партия), в основном отреклись от своего более раннего марксизма, но они до сих пор говорят на том же самом языке, что и их марксистские родственники. Но ещё важнее то, что сами элиты поддержали социал-демократический общественный договор в качестве инструмента предотвращения коммунистической революции. Именно этот антикоммунистический настрой социал-демократии мотивировал интеллектуалов, например, экономиста Джона Мейнарда Кейнса, одного из архитекторов послевоенного порядка, а также политических лидеров — от президента Франклина Рузвельта до Джона Кеннеди и Линдона Джонсона в США. Точно так же угроза коммунизма (со стороны КНДР) заставила руководство Южной Кореи заняться амбициозной земельной реформой и инвестициями в образование и одновременно с определённой степенью терпимости относиться к деятельности профсоюзов, несмотря на своё желание сохранять зарплаты на низком уровне.

Но крах коммунизма (и как экономической системы, и как идеологии) выбил ножки из-под социал-демократического стула. Левые внезапно столкнулись с необходимостью изобретать новую, столь же инклюзивную и столь же универсалистскую идеологию, но эта задача оказалась им не по плечам. (Всегда знал, что эти, ну, вы знаете, как их Ильич метко окрестил, в конце концов обвинят нас в чём-то подобном - Прим. М. С.) Между тем, лидеры уже находившихся на подъёме правых сил интерпретировали коллапс коммунизма как сигнал (и шанс) откатить назад социал-демократию в пользу рынка. По целому ряду причин выбор такой повестки в большинстве стран Запада стал ошибкой. Во-первых, она игнорировала тот вклад в послевоенный рост экономики, который внесли социальное государство, институты рынка труда и государственные инвестиции в исследования и разработки. Во-вторых, она оказалась не способна предвидеть, что разрушение социал-демократических институтов ослабит саму демократию, ещё сильнее укрепив позиции действующих политиков и богачей (которые стали намного богаче в ходе этого процесса). И, в-третьих, она проигнорировала уроки межвоенных лет, когда отсутствие широких экономических перспектив и сильной социальной защиты создало условия для подъёма экстремизма, крайне левого и крайне правого.