О национализме. Часть 4. Украинский национализм

Рассмотрев, кто подготовил почву, перейдем непосредственно к тем, кто посеял в нее зерна. Речь пойдет об идеологии украинского интегрального национализма. Право, повествование на данную тему могло бы быть довольно забавным. Можно было бы пошутить насчет того, что русский Генштаб придумал для Габсбургов чехов, а австрийский украинцев. Но, учитывая, какая гора трупов образовалась при прямом участии наших пациентов, желание шутить резко пропадает. Кстати, чтобы закрыть споры об этнониме «украинец», нужно провести контент-анализ исторических источников начиная с 14 века (начиная с Лаврентьевского списка), на предмет употребления термина «Украина», «украинец» и пр. Результаты подобного исследования многое поставят на свои места.

Гораздо более актуальным вопросом будет, какую точку выбрать отправной при рассмотрении данного явления. Даже не будучи поклонниками концепций А. Тойнби, сложно отрицать, что некая общность может формироваться при различных условиях, но ярче всего она себя проявляет на противопоставлении чему либо. Это могут быть природные условия, преодоление социально-экономических трудностей, военные конфликты и т. д.  Мы видим два турбулентных периода, которые можно принять как начальную точку отсчета. Во-первых, конец XVI – XVII вв., во-вторых, конец ХІХ – ХХ вв. Рассмотрим их по порядку.

Ярый католик Сигизмунд III Ваза, начал наступление на православную церковь. Особую роль в этом процессе играли иезуиты, проделавшие большую работу по подготовке Брестской унии. Смысл ее состоял (если сформулировать его в наших терминах), в формировании альтернативного культа для Православной церкви, которую необходимо было максимально ослабить, расчленить и включить в состав Римско-католической церкви. Подобные действия вызвали мощную ответную реакцию со стороны православных магнатов и шляхты, которые понимали, что речь идет о всестороннем наступлении на их интересы, которое, в случае успеха приведет, в том числе, к перераспределению их доходов и собственности между польскими католическими магнатами. Характер этой реакции был ограниченным, из-за нехватки материального ресурса и предательства, совершенного крупным православным духовенством. Поэтому процесс шел, пусть не так быстро, как хотелось бы Римской Курии. Одной из структур, поддержавших борьбу против польской и католической экспансии, было казачество, в котором конфессиональный признак был одним из определяющих (хотя и абсолютизировать его не стоит – барокковое сознание очень противоречиво). Владислав IV, сын Сигизмунда ІІІ, также увидел опасность в чрезмерном усилении магнатов и католической церкви. Чтобы усилить свою власть (которая в Речи Посполитой была очень ограничена) он поддержал претензии православной шляхты и казачества. Это закончилось для него печально. Он умер 20 мая 1648 года, вскоре после победы казаков под Желтыми Водами, так и не успев воспользоваться плодами своей комбинации. Его смерть толкнула Речь Посполитую в хаос гражданской войны, которая оказалась отягощена активным вмешательством соседних государств – России и Швеции. В этом хаосе и родилось (или ярко проявилось) то, что современные украинские историки гордо называют «українською ранньомодерною нацією». Явление противоречивое, нуждающееся в длительном, кропотливом и беспристрастном исследовании. Очевидно одно: в междоусобице, начавшейся после смерти Б. Хмельницкого,  победила Левобережная старшина, поддержанная Россией. В дальнейшем, она инкорпорировалась в состав российского дворянства, играя при этом значительную роль в системе государственного управления Российской империи. Правобережная старшина проиграла войну, осталась в составе Речи Посполитой, которая уничтожила все их вольности и привилегии. Поскольку сама Речь Посполитая постепенно теряла политическую субъектность, участь украинской политической элиты там была печальной, но ожидаемой и привычной. Особо отметим следующее. Войско Запорожское, которое нынешняя официальная пропаганда опрометчиво называет опытом украинской государственности, было достаточно своеобразным образованием. Основную роль в его формировании сыграло осознание общности по профессиональному и по религиозному признакам. Причем во втором случае идентификация шла от противного – острый антагонизм был по отношению к униатам и иудеям. Это можно прекрасно увидеть, глядя на требования старшины на многочисленных переговорах, отраженные в текстах мирных договоров.

Итак, нам необходимо понять, можно ли считать данный эпизод отправной точкой в развитии конструкции, аналогичной «гражданской нации» во Франции. Если да, то имеется ли генетическая связь между ней и аналогом из ХХ века? На первый вопрос довольно сложно ответить однозначно. Некая конструкция, скорее всего, была сформирована, но она была гораздо ближе к средневековым аналогам, чем к модерным. Отличает ее сложная система идентификации (сословная, прежде всего), общая децентрализованность, отсутствие унификации. На второй вопрос возьмем на себя смелость ответить отрицательно. Никаких прямых связей между носителями данной идентичности и идеологами интегрального национализма не найдено. Уже Поднепровские и Левобережные культурные и политические деятели использовали в своих построениях миф о казачестве. Этот миф имел примерно такие же связи с реальностью, как и миф о Римской Республике, созданный оппозиционными группами римской знати примерно во 2 в. н.э., в ходе борьбы за власть. Т. е, практически отсутствующие. Тем не менее, это не помешало в Новое время активно использовать данный миф для решения конкретных политических задач. Примерно так же обстояли дела и с украинским историческим мифом. Казацкая атрибутика была заимствована создателями украинского интегрального национализма. Заимствованный образ имел не много общих черт с идеологическими конструкциями XVII века. В частности, это яркая и неугасимая ненависть к евреям, а также, что гораздо важней, идентификация самих себя от противного. Только если у запорожцев таким объектом были униаты, то у украинских националистов им стала Российская империя во всех ее проявлениях. Если включить воображение на предмет гипотетической встречи носителей идентичности XVII века и века ХХ, скорее всего они признали бы позиции друг друга противоположными и взаимоисключающими.

Идеологи и практики. Галицкие практики и левобережные мечтатели.

Современная пропаганда искажает истинное положение вещей самым неожиданным образом. Так, например, обыватели почему-то считают украинский национализм родом из Галичины. Это грубейшая ошибка, проистекающая из плохого знания предмета (что для обывателя вполне простительно). С чего в начался украинский национализм самостийного толка в ХХ веке? С «Самостійной України» Николая Михновского. Родом он с Полтавской губернии. Значительную часть своей жизни провел в Харькове, покончил с собой в Киеве в 1924 году. Так может быть автор программного труда «Націоналізм» Дмитрий Донцов, которого считают отцом украинского интегрального национализма, коренной Галичанин? Нет, он родился в городе Мелитополь, учился на юридическом факультете Петербургского Университета. Николай Сциборский появился на свет в Житомире, подданный Российской Империи. Из видных идеологов украинского национализма только Петр Федун и Юлиан Вассиан родились на территории Австро-Венгрии в совр. Львовской области. Таким образом, можно сделать довольно парадоксальный вывод. У Харькова есть куда больше прав считаться родиной современного украинского национализма. Это, в значительной мере утрированное положение, можно легко обосновать. На территории Российской Империи был доступ к высшему образованию, достаточно либеральный режим работы силовых ведомств и, что очень важно, в том же Харькове было преобладание местного населения над другими этническими группами. Наверное, не стоит называть Харьков «украинским», но малороссийским (слобожанским) он определенно был. Если сравнить данную ситуацию с Львовом, то мы увидим расхождение буквально по всем пунктам. Малодоступное высшее образование, неукраинская городская среда не могли служить подходящим питательным бульоном для появления таких общественных течений. Напротив, те русины, которые пробились в различные органы управления, проявляли завидную умеренность и преданность правящему дому Габсбургов. Собственно, галицких русин можно назвать самыми рьяными шварцгельберами из всех славянских народов под властью Габсбургов. А еще в Бориславе была нефть.

Будучи не в состоянии вырастить с нуля идеологов украинского (антироссийского) национализма, Австро-Венгрия прекрасно пользовалась уже готовыми кадрами. У многих выдающихся «украинцев» (Михновский, Грушевский, Донцов) есть одна общая черта: после того как они громко заявляли о себе, на контакт с ними выходили «друзья из Львова», которые предлагали всевозможную помощь (издание брошюр и книг, трудоустройство, политическое убежище и т. д.).

Не стоит удивляться, что все идеологи украинского национализма были объединены антироссийской направленностью — кто платит, тот и заказывает музыку. Также не удивительно, что именно «наддніпрянська еміграція» сыграла важную роль в формировании современного украинского национализма. Как мы уже отмечали, для того чтобы делать золото нужно иметь золото. Галицкая интеллигенция не имела того опыта, память о котором была еще жива на поднепровье.

Закончим с историческими отступлениями. Что же представляла сбой идеология, изложенная в «Национализме» Дмитрия Донцова? Сама структура данного труда выглядит достаточно занимательно. Большую его половину занимает критика украинских идеологических течений, существовавших в ХІХ веке, которые стояли на достаточно умеренных позициях. После чего, автор раскрывает свое видение заявленной проблемы. Остановимся на этом подробно, т. к. это многое может объяснить.

С самого начала, нельзя не заметить какое огромное значение уделяет понятию will to power. Это краеугольный камень его построений, особенно, когда необходимо обосновывать предлагаемые методы и обуславливать существование самого конструкта. «На цій волі (не на розумі), на догмі, аксіомі (не на доведеній правді), на самостійнім, не на деривативнім постуляті, на бездоказовім пориві, мусить бути збудована наша національна ідея, коли ми хочемо утриматися на поверхні жорстокого життя.»

Обращаем внимание: все, что будет в дальнейшем предлагать автор, будет нужно для решения задачи выживания, которая сформулирована выше (жирным шрифтом). Возможность постановки некой позитивной задачи отбрасывается с порога. Более того, во всей книге речь заходит о созидании только в контексте создания новых объектов, способных к бескомпромиссной и фанатичной борьбе, либо способствующих оной. Это роднит данные идеологические конструкции с идеологией потребления, у которой также нет никакой позитивной задачи.

В приведенной выше цитате мы видим контрастно очерченную методологию построения новой конструкции в общественном сознании. Она определенно схожа с тем, что мы рассматривали ранее.

Цей «ідеалізм», ця «релігійність», ця «теологія», це той «романтичний дух», що ставляє вічне над дочасним; цінності, які нам «нічого не приносять» над «намацальними  інтересами»; підпорядковування інтересів «мене», «тебе», «нас» – ідеї великого цілого, яке в релігійнім житті зветься Церквою, в етичнім – моральними засадами, в політичнозорганізованих суспільствах – нацією або державою, як поняттям, відірваним від кожночасної суми живучих одиниць, що говорять однією мовою або заселяють спільну територію...

Собственно добавить к данной цитате нечего. Автор, не таясь, называет вещи своими именами. Нам не требуется строить сложную систему доказательств, чтобы связать Донцова с теми феноменами, которые мы рассматривали ранее.

Донцов выделяет в своей работе следующие качества:

1. волюнтаризм (антиінтелектуалізм)
2. войовничість (антипацифізм)
3. романтичний характер доктрини
4. догматизм, безсанкціональність
5. «фанатизм»
6. «аморальність»[1]

Это основные характеристики, которые должна иметь как идеология, так и индивидуумы, находящиеся под ее влиянием. Справедливости ради, можно было бы заменить романтичность на инфантильность. Это кажется нам куда более реалистичным.

Автором были подмечены также важные технические нюансы создания новых структур в общественном сознании. Например:

«Хто впроваджує в світ і здійснює якусь ідею? Провансальці, демократи і прочі народолюбці відповідали – завше народ! Ми відповідаємо – ніколи народ! Народ є для всякої ідеї, чи в її статичному, чи в динамічному стані – чинник пасивний, той що приймає. Чинником активним, тим, що несе ідею; тим, де ця ідея зроджується є – активна, або ініціятивна меншість (которая осуществляет творческое насилие).

Це група, яка формує, неясну для «неусвідомленої» маси, ідею, робить її приступною цій масі і, нарешті, мобілізує «народ» для боротьби за цю ідею.»
 

Напомним, первое издание этой книги произошло в 1926 году, поэтому обвинять Дмитрия Донцова в «гитлеризме» несколько неосмотрительно. Его уникальность в том, что он сделал подобный вывод во многом на основании собственного опыта.

Как мы помним, Донцов неохотно и очень своеобразно отвечал в своем произведении на вопрос «зачем?». Но изредко мы можем увидеть как он это делает:

«Всеобіймаючий ідеал, організація влади є конечною функцією кожного національного організму, для зовнішньої консолідації (боротьби з інтернаціоналізмом) і для внутрішньої (в боротьбі з атомізацією), для боротьби з зовнішнім окруженням, і з пасивним внутрішнім середовищем.»

Если с внешними врагами, для борьбы с которыми требуется консолидация, все более менее ясно, то на внутренней консолидации для борьбы с атомизацией следует остановиться подробнее. Можно заключить, что автор вполне осознает выполняемую работу по разложению и дальнейшему переформатированию общины, семьи, индивидуума. Вместе с этим, он выступает с антиклерикальных позиций. Это, в свою очередь наталкивает нас на ряд заключений. Чем глубже изменения, тем большее сопротивление они вызывают и, следовательно, больше времени занимают. Таким образом, для решения тактических задач допустимо использовать переформатирование крупных (внешних) формаций (речь идет об общине). Переформатирование «семьи», даст ощутимые результаты в среднесрочной перспективе. Момент когда выгоды этой операции перевесят потери, произошедшие в ходе ее осуществления, может наступить еще позже. По поводу коренного реформирования отдельного индивидуума у нас нет конкретных данных, на которые можно опереться.

При всей своей радикальности (в рамках своей эпохи, разумеется) Д. Донцов не затрагивал в своей работе вопросов, касающихся дальнейшей трансформации человеческого общества. Возможно, потому что ставил перед собой цели сугубо тактические, каковыми они являются, если взглянуть на них с позиций функционирования всего вида.

Касательно развития украинского национализма и его сущности можно писать еще довольно много, но это не входит в круг наших задач. Главное отметить следующее. Не имея позитивных задач на повестке дня, идеология украинского национализма была выстроена вокруг априорной непрекращающейся конфронтации с окружающими. Индивидуумы и общности, находящиеся под влиянием подобной идеологии, даже теоретически не могут гармонично развиваться. Самостоятельное и самодостаточное существование также затруднено, во-первых, потому что самоидентификация идет от противного (я тот, что борется против чего-то), во-вторых, без существенной поддержки извне, система либо коренным образом преображается, избавляясь от данной идеологии, либо погибает в борьбе с «ворогами», которых у нее предостаточно.

Подведем итог еще одной цитатой из «Национализма» Донцова.

«України, якої прагнемо, ще нема, але ми можемо створити її в нашій душі. Можемо й повинні опалити цю ідею вогнем фанатичного прив'язання, і тоді цей вогонь з'їсть у нас нашу рабську «соромливість» себе…, а в цім вогні спопеліють і чужі ідоли».

Возвращаясь в день сегодняшний, можно смело утверждать, что его мечта осуществилась.