Уважаемые читатели!

2 апреля президент Латвии подписал закон о полном переводе всего образования на латышский язык.

Что стоит отметить в этом контексте.

1. На самом деле действительно русского образования в Латвии не имеется уже около 14 лет. С сентября 2004 года 60% предметов в «школах нацменьшинств» преподавались на латышском. То есть даже «русские» школы уже более десятилетия преимущественно латышские.

2. О том, что так будет — было известно заранее. Закон об образовании, принятый двадцать лет назад, в 1998-м, предполагал в будущем перевод обучения на латышский язык — как в государственных, так и в частных учебных заведениях.

3. Местные русские ничего не могли этому противопоставить. Во-первых, потому что среди избирателей они составляли и продолжают составлять меньшинство (чему помогло лишение значительной части русскоязычного населения гражданства ещё на заре независимости).

Во-вторых, потому что Прибалтика изначально была вовлечена в сферу влияния Евросоюза, США и НАТО именно для того, чтобы аннулировать там какое-либо российское влияние. И наличие полноправного и «воспроизводящегося» русского меньшинства в данные планы никак не входило. Поэтому все нормы по защите прав национальных меньшинств в странах-лимитрофах Восточной Европы применительно к русским общинам не действовали. Ни ЕС, ни тем более НАТО никогда не требовали от Латвии соблюдения каких-либо прав русских, а жалобы представителей последних (числом, наверное, десятки тысяч) тонули в западной бюрократии без каких-либо последствий.

В-третьих, Россия девяностых (а именно в девяностые, повторим, всё решалось) отчасти по причине собственной тогдашней идеологии, а в основном по причине банальной слабости не ставила вопросы экономического взаимодействия с Прибалтикой в зависимость от прав русского населения этих республик. Россия действовала в рамках возможного. В 90-е выдавленным из Латвии русским было предоставлено российское гражданство. А «на месте» российская стратегия заключалась главным образом в том, чтобы избавиться от зависимости от прибалтийского транзита и принять меры в свете потенциального использования Прибалтики как плацдарма военной интервенции Запада. Эти задачи были выполнены.

В-четвёртых, сами латвийские русские были политически бессильны. Их представители в парламенте, всегда остававшиеся в меньшинстве, были надёжно изолированы от участия в правительствах (во всех подряд). Поскольку в Латвии, как и в прочих пост-советских лимитрофах, в качестве идеологии была принята «национал-демократия», полностью отвечавшая интересам Запада.

Поэтому латвийские «защитники прав нацменьшинств» занимались в основном риторикой — как в Москве на различных конгрессах соотечественников, так и в Европарламенте. Что касается русской латвийской буржуазии — то она, как правило, демонстрировала лояльность и надеялась встроиться в «европейский проект».

Единственным массовым выступлением были протесты весны 2004 года — протесты, осуществлявшиеся в основном школьниками и их родителями. Официальные же «борцы за права русских» главным образом заботились о том, как конвертировать всплеск пассионарности в будущие места на выборах и потому всячески призывали «не поддаваться на провокации». Латвийская власть, убедившись в мирном и неугрожающем характере протестов, их благополучно проигнорировала. Что любопытно — на ближайших парламентских выборах, состоявшихся весной 2006 года, партия защитников русских потеряла 19 из 25 мест. Разочаровавшиеся в «сливе протеста» русские избиратели проголосовали за другое, новое «русско-латышское» объединение — позиционировавшее себя как центристсткое, европейское и имеющее шансы на вхождение во власть. Этого, впрочем, не произошло: клеймо «русских» перешло на них, и изолировать от правительства стали уже это новое объединение. Его максимальным и потолковым достижением по сей день является мэрская должность в г. Риге (где концентрация русскоязычного населения максимальна), но мэр столицы, как легко понять, на языковую политику государства не влияет.

Фактически ещё в 90-е перед местными русскими встал выбор. Или отбывать на «Большую Землю» (переживавшую тогда плохие времена), или терпеть национал-демократические режимы, потому что «здесь не так плохо и всё же привычнее». Одни выбрали первое, другие второе.

4. В настоящее время «прибалтийская проблема» в плане прав местного русского населения объективно представляется нерешаемой. В военно-политическом смысле все три мини-республики, и Латвия в частности, плотно лежат под НАТО, а вернее под Соединёнными Штатами. В экономическом смысле все они, и Латвия в особенности, глубоко зависимы от европейского финансирования. Во внутренней политике там продолжает царить «национал-демократия» - то есть махровейший национал-романтизм образца позапрошлого века с элементами бюрократической олигархии.

5. Национал-романтизм эффективно уничтожает Прибалтику. Если в 1991 году население Латвии (вместе с «неправильными русскими») составляло почти 2,7 млн человек — то уже в 2011 году в ходе переписи (несмотря на то, что позволялось участвовать по интернету и записывать не только себя, но и всех членов семьи) удалось насчитать только 1,88 млн жителей (ещё полтораста тысяч позже просто приписали бюрократическим путём на бумажке - перед правительством стояла задача "дотянуть до двух миллионов", все очень смеялись). Реальная же цифра уже на тот момент, вероятно, составляла не более 1,6-1,7 млн человек. Сегодня, в обстановке непрерывной эмиграции (официальные цифры говорят об 1% отъезжающих в год, реальные цифры, безусловно, значительно выше), население Латвии едва ли превышает полтора миллиона человек — а со значительной долей вероятности находится ниже этой цифры.

Но это ещё не всё. По понятным причинам никакая этно-романтика не отменяет общего для всех европейцев «суженного» воспроизводства. То есть латвийское население — во всех этнических группах — продолжает естественным образом сокращаться.

Эмиграция этот процесс подстёгивает, причём в первую очередь в самом латышском народе (по данным латышскоязычной прессы, типовой эмигрант из Латвии сегодня — латыш мужского пола из депрессивного Латгальского региона в возрасте около 27 лет).

Падение численности населения подрывает местную экономику. Так, если в 2016 году официальная статистика насчитывала в Латвии 50 000 пустующих трудовых вакансий, то в 2017 году их стало 70 000. Средний возраст латвийца даже официально составляет около 44 лет (при том, что значительная часть эмигрантов фертильного возраста учитываются «живущими в стране»). Это помещает её — как и прочих «прибалтийских тигров» - в первую десятку пожилых наций мира. При этом, в отличие от прочих «лидеров старости», каких-нибудь Италии или Германии, восполнение населения Латвии путём его замены на иммигрантов невозможно — национал-романтизм запрещает. Да и ловить в данной державе нечего. Если, конечно, вы не пожилой российский бизнесмен, сохранивший со хмельной комсомольской юности воспоминания о распивании коктейлей в Юрмале и сексе в дюнах под соснами — и потому прикупивший себе за пару сотен тысяч евро шенгенский вид на жительство и домик в прибрежной зоне.

6. Стоит отметить, что катастрофические перспективы в самой Латвии на публичном уровне в принципе не осознаются. Местные демографы (естественно, получающие государственные зарплаты) банально врут читателям местных СМИ, уверяя, что надо немного потерпеть — и уже через двадцать лет начнётся естественный прирост латышской нации (эмиграция в демографических речах просто игнорируется). Кроме того, время от времени сообщается о запуске новой, ещё более крутой программы по ре-эмиграции латышей обратно на родину, поскольку предыдущая опять не сработала. Это сохраняет надежду.

7. У латвийских русских по-прежнему имеется выбор. Уезжать туда, где они смогут быть русскими; уезжать туда, где они смогут стать немцами, ирландцами, испанцами или британцами; или доживать среди приятно безлюдного национал-романтизма. Иные варианты могут возникнуть лишь в случае масштабных макрополитических перемен в Европе, связанных с прекращением американского доминирования и изменением политической ориентации ЕС. Но пока эти перемены представляются гипотетическими.