Уроки мартобря

Выборы президента в марте 2018 года прошли по сценарию власти. Администрация президента ещё за полгода до начала голосования потребовала от регионального начальства, чтобы оно обеспечило результат 70 на 70. Иными словами — явка 70 процентов и за Путина 70 процентов. Задание было выполнено. Но какой ценой? И главное: что произошло на самом деле?

Явка как сверхзадача

Стремление власти подогнать объективную на местах реальность под виртуальную картинку, предъявляемую телевизором, само по себе свидетельствует о весьма низком уровне адекватности людей, принимающих решения. В сущности, речь идет об институциональном и бюрократическом воплощении безумия. Однако с того момента, как административные механизмы начинают работать в качестве инструмента для успешного решения данной задачи, неадекватность отдельных сотрудников администрации превращается в проблему для всего общества.

Главной проблемой администрации на выборах была явка. В условиях, когда власть сама себе назначает оппозицию, сама отбирает кандидатов, блокируя всякого, кто имеет хоть малейшие шансы не то, чтобы на победу, но хотя бы на локальный успех, проиграть выборы было практически невозможно. Но в такой ситуации народный протест неминуемо выражается в нежелании участвовать в бессмысленных выборах. Уловив эту тенденцию, Алексей Навальный, после того как его лишили права выдвинуть свою кандидатуру, попытался политизировать неявку, объявив забастовку избирателей. С другого конца политического спектра сходный лозунг выдвинули левые, провозгласив «красный бойкот».

Такой поворот темы резко изменил политическую повестку, превратив именно обеспечение явки в главную, если вообще не единственную задачу властей. Сложилась абсурдная ситуация: не оппоненты правительства с помощью бойкота пытались сорвать выборы (они лишь хотели придать политический смысл массовому настроению неучастия в голосовании), а власть отчаянными усилиями стремилась… сорвать бойкот.

В значительной мере эта задача была решена. Только вот какой ценой?

Для того, чтобы обеспечить приход людей на выборы, прибегали к самым радикальным средствам: запугиванию, подкупу, шантажу. Служащим, учителям, почтальонам, работникам государственных и частных предприятий не только грозили увольнениями за неявку на участки, но и рассказывали, что в случае массового отказа от голосования целые предприятия будут закрыты, регионы лишатся субсидий центра и т. д. Приходится признать, что эта методика сработала. Явка повысилась. Причем… в значительно большей мере, чем готовы были признать сами власти.

С одной стороны, все наблюдатели отмечали невиданные толпы на избирательных участках утром 18 марта. А с другой стороны, если верить официальным данным, превышение явки 2018 года над явкой 2012 года составляло всего 3%. По утверждению Центральной избирательной комиссии мы имели сейчас 67% явки против 64% в 2012 году. Явно недостаточный прирос, чтобы создать столь мощный эффект.

Причина этой странности проста. В 2012 году никаких 64 процентов не было. Они были просто нарисованы. Не было их и в 2018 году. Реальная явка, по подсчетам оппозиционных наблюдателей, колебалась между 55 и 60 процентами, причем скорее ближе к нижнему уровню. Но и это был огромный прирост по сравнению с прежними выборами, где реальная посещаемость была на уровне 35 – 40 процентов. Просто запутавшись в собственном вранье, власть имущие оказались неспособны убедительно предъявить свой успех даже там, где он в самом деле имел место.

Однако у этого успеха есть крайне опасная оборотная сторона. То предельное напряжение административных сил и крайнее психологическое давление, с помощью которого был достигнут результат, невозможно поддерживать в течение длительного времени. При малейшем ослаблении административно-психологического пресса произойдет срыв, аналогичный тому, что уже имел место на муниципальных выборах в Москве, где аполитичные и лояльные избиратели не явились к урнам, а голосовать пришел в значительной степени протестный электорат. Не исключено, что те же тенденции проявятся по всей стране уже на региональных выборах осенью текущего года. Контролировать почти три десятка локальных гонок так же, как контролировали перевыборы Путина, власть будет не в состоянии.

Все, кто были на избирательных участках 18 марта, констатировали почти полное отсутствие молодежи среди голосующих. Учитывая демографическую реальность, не исключено, что эту политическую тенденцию усилила работа ЦИК, произведшего «зачистку» избирательных списков, из которых исчезло, по утверждению Навального, около 3 миллионов избирателей, главным образом — молодых.

В итоге выборы обозначили своего рода социально-демографический разлом. Система опирается на пенсионеров и «электоральных рабов», контрсистемные движения способны привлечь к себе молодежь и активных людей среднего возраста (включая ту часть рабочих или специалистов, которые способны отстоять свою самостоятельность по отношению к работодателю). Голосующая часть населения пассивна и аполитична, а политизированная и активная часть — не голосует. Часть избирательской массы и вовсе обновилась — принудили идти тех, кто не голосовал ранее, а те, кто голосовал ранее и понял бессмысленность этого дела, остались дома.

Украденные миллионы

В условиях массового принуждения к приходу на выборы вполне естественно было бы ожидать, что значительная часть «электоральных рабов» будет протестовать исподтишка, голосуя за кандидатов официальной оппозиции. Эта тенденция хорошо прослеживалась в прошлые годы, когда на участках, где имел место насильственный «пригон» избирателей, резко подскакивал результат Владимира Жириновского или КПРФ. Однако, если верить официальным данным, ничего подобного на сей раз не было.

Только стоит ли верить официальным данным?

Парадокс наблюдения за выборами в России состоит в том, что задачи наблюдателей от голосования к голосованию меняются. В прошлые годы, когда вопрос о явке не был политизирован, наблюдатели от официальной оппозиции внимательно следили за тем, чтобы при любом завышении явки у их кандидатов остался реально полученный ими процент. Это не требовало больших усилий, поскольку и сами власти настроены были на соблюдение того же принципа. И все были счастливы. Однако приход на участки 33 тысяч наблюдателей Навального изменил ситуацию. Основным вопросом наблюдения стала явка. Тем, как распределяются голоса между кандидатами, наблюдатели от Навального не слишком интересовались. А зря. Потому что на сей раз главной проблемой стало не завышение явки, а именно кража голосов.

О том, что голоса у их кандидата украдены, представители КПРФ заявили уже на следующий день после голосования. Но принципиальный вопрос в том, сколько именно голосов украли. Тут оценки расходятся. Геннадий Зюганов осторожно заявил, что у выдвинутого его партией бизнесмена Павла Грудинина украли 2,5% голосов. Обидно, конечно, но кража, проведенная в таких масштабах, ничего не меняет. А вот низовые активисты и наблюдатели от КПРФ говорили о совершенно иной ситуации.

Близкий к партии сайт KPRF.Social опубликовал статью Маргариты Образцовой, которая доказывала, что на Дальнем Востоке утром 18 марта Грудинин не только шел наравне с Путиным, но и опережал его по данным экзит-полов. В 16:00 по Москве данные неожиданно обнуляются, а затем экзит-полы начинают показывать совершенно иную картину.

Даже если не соглашаться с альтернативными подсчетами, согласно которым «на самом деле» победил Грудинин, есть все основания подозревать, что голоса у кандидата КПРФ были украдены. И не 2,5%, как говорил Зюганов, а минимум половина. Причем крали, судя по всему, не только у Грудинина, а вообще у всех, включая маргинальных кандидатов Максима Сурайкина и Сергея Бабурина (другое дело, что от них не особенно поживишься). Крали, похоже, и у Ксении Собчак, и у Владимира Жириновского. Это видно по результатам тех участков, где не зафиксировано особенных нарушений. Чем меньше явных приписок по явке, тем ниже получался результат у «главного кандидата». Как правило где-то около 60 – 65%. Тоже неплохо, конечно, но очень далеко от объявленных 76% голосов. В условиях же, когда выборы контролируются «на входе» и серьезные соперники заведомо отсекаются, выглядит уж совсем неважно.

В этом смысле избирательная кампания Павла Грудинина в полной мере соответствовала прогнозу, который сделали авторы «Рабкора», «Вестника бури» и другие левые, отказавшиеся поддержать КПРФ. Проблема не в том, что официальная оппозиция не может получить голоса избирателей (на безрыбье и рак рыба), а в том, что подобные деятели, являющиеся частью существующего режима, не могут и не хотят защищать свой результат. Смирившись с кражей голосов, отказавшись от активных форм протеста, они предали своих активистов и избирателей — о чем мы и предупреждали заранее.

В такой ситуации попытка Левого Фронта запустить акции в защиту Грудинина, которые не были одобрены и поддержаны самим Грудининым, завершилась вполне закономерным провалом.

А что бойкот?

Кампания бойкота проводилась, с одной стороны, сторонниками Алексея Навального, с другой стороны, левыми. Ни те, ни другие, никогда не утверждали, будто они смогут предотвратить самоизбрание Путина или сорвать выборы. Фальсификацию выборов в сложившейся ситуации невозможно предотвратить, но её можно разоблачить. Стратегия Навального, состоявшая в том, чтобы использовать каждое подобное разоблачение как фактор мобилизации протестных масс и организации своих сторонников, сработала до известной меры, но по итогам выборов обозначился явный стратегический тупик.

До тех пор, пока противостояние путинской электоральной повестке обеспечивало собственную повестку Навального и его сторонников, всё шло нормально. На этой волне ими была создана фактически единственная в стране массовая организация, действительно действующая на принципах добровольности и независимая от государства. 33 тысячи наблюдателей, мобилизованных навальнистами 18 марта показали, что речь идет об очень серьезном (и, по сути, для сегодняшней России — уникальном) политическом аппарате. Но что теперь с этим аппаратом делать?

Повестка самоизбрания Путина исчерпана. Соответственно, исчерпана и контр-повестка Навального. Поводов для сопротивления, для протеста, конечно, остается предостаточно. Но раньше у всей кампании был стратегический стержень. Теперь его нет. Возможно, именно сознавая ограниченность своих стратегических перспектив Навальный решил воздержаться 19 марта от крупных уличных выступлений, предпочтя взять паузу.

Дальнейшее развитие движения вполне возможно, но оно требует более четкого формулирования позитивной программы. Предвыборный документ Навального, представлявший собой механическое соединение левосоциалистической социальной программы с праволиберальной экономической стратегией, принес ему больше вреда, чем пользы. Попытка действовать на основе этой программы будет самоубийственна. Скорее, мы можем ожидать, что навальнисты сосредоточатся на серии локальных кампаний, выжидая, когда появится удобный момент для нового массового протеста.

Что касается «красного бойкота», то он в основном решил свои задачи, хотя надо понимать, что задачи эти оказались более, чем скромными.

Какие задачи мы перед собой ставили?

Во-первых, разоблачение политики КПРФ и кампании Грудинина как части официальной политики, направленной на сохранение существующего порядка.

Эта задача была решена не столько за счет нашей пропаганды, сколько в результате действий руководства КПРФ, которое само себя разоблачило гораздо лучше, чем могли бы это сделать любые левые критики. Зато критикуя Грудинина и Зюганова, привлекая к себе ответный огонь и внимание оппонентов, левые смогли донести информацию о своих идеях до куда большего числа людей, чем прежде. Тот факт, что масс-медиа вынуждены были уделять внимание полемике между «Рабкором» и Левым Фронтом, сам по себе показателен — раньше не замечали ни тех, ни других.

Во-вторых, ставилась задача привлечь внимание к собственной позиции, сохраняя самостоятельность левого движения, не давая возможности подчинить его ни партии Зюганова, ни движению Навального.

В-третьих, на базе «красного бойкота» происходила консолидация и налаживалось взаимодействие радикальных левых.

Эти задачи тоже в целом решены. Однако, как и в случае с навальнистами, остается вопрос о стратегии дальнейшего движения. Конечно, с позитивной программой у нас дела обстоят лучше (хотя бы в том плане, что нет таких вопиющих противоречий, как в программе Навального), но зато с массовостью всё, мягко говоря, неважно. Показательно, что многие молодые люди левых взглядов предпочитают сотрудничать не с местными социалистическими или коммунистическими группами, а с навальнистами — там есть организация, есть масса, есть реальное дело.

Кампания «красного бойкота» оказалась тактическим успехом, но никак не стратегическим прорывом. Предложение закрепить консолидацию левых, сотрудничавших в ходе кампании «красного бойкота», каким-то новым политическим объединением, конечно, закономерно, но недостаточно. Ведь такого объединения будет явно недостаточно ни для того, чтобы преодолеть дурные привычки сектантства, глубоко укоренившиеся в левых группах, ни для того, чтобы представит нас силой привлекательной для значительной части общества. Нужно обеспечить массовый приток в движение именно новых кадров, свободных от сектантской психологии и ориентированных на практическое и результативное действие. Иными словами, сделать именно то, что на предыдущем этапе сумел сделать Навальный.

Реализация такой перспективы возможна лишь при двух условиях: 1) речь должна идти не о механическом объединении левых, а о создании совершенно нового проекта, ориентированного именно на массовую аудиторию, причем в первую очередь на ту треть населения России, которая 18 марта выразила свою волю — не голосуя; 2) речь должна идти об организации, объединяемой не идеологическими догмами, а конкретной работой, включая борьбу за представительство социальных интересов на местном и региональном уровне. Выборы осенью 2018 предположительно могут дать такой шанс. Не потому, что электоральная политика как таковая должна стать нашей целью, а потому, что мы должны использовать её в качестве инструмента антисистемной мобилизации.

Можно сказать, что в некотором смысле все участники процесса успешно решили свои задачи. Власть хотела любой ценой обеспечить явку в процессе переназначения царя, и это было сделано. Грудинин и КПРФ хотели проиграть выборы и добились желаемого, несмотря на противодействие своих избирателей. Навальный хотел сформировать массовую добровольную организацию и сделал это. Сторонники «красного бойкота» заботились о том, чтобы их (в отличие от Левого Фронта) не утопил заранее запланированный провал Грудинина, и они не утонули, а даже улучшили свои позиции.

Но этот общий успех всех политических сил оборачивается катастрофической ситуацией общества, продолжающей двигаться по спирали деградации. И превращение (пусть и одноразовое) миллионов наших сограждан в «электоральных рабов» — ещё один удар, понижающий самооценку населения. Для того, чтобы вернуть себе адекватность, общество должно как-то найти способ поставить на место явно потерявшую адекватность власть.