ПОЛИГОНЫ ВДОХНОВЕНИЯ

СЕВЕР ГАНСОВСКИЙ

В декабре одному из замечательных представителей советской фантастики — прозаику, драматургу, сценаристу и художнику Северу Феликсовичу Гансовскому — исполнилось бы девяносто пять лет. Как и многие известные советские фантасты, Гансовский не писал объёмных циклов и пухлых романов — на его счету с десяток повестей и несколько сборников рассказов. Но, невзирая на это, Север Гансовский по праву занимает место бок о бок с грандами «советской фантастики». С писателями, на чьих книгах выросло не одно поколение отечественных любителей жанра.

В компании московских авторов-фантастов, которых ныне принято именовать «шестидесятниками», Гансовский был едва ли не самым старшим. За всю жизнь он не написал ни одного романа — только повести и рассказы, да и тех в конечном счёте оказалось не так уж много. Но именно этот писатель — волею судьбы и таланта — стал одним из первопроходцев сразу нескольких тем и направлений, важнейших для современной фантастической литературы.

ШАГ ПЕРВЫЙ. МАНИТ НЕИЗВЕСТНОЕ

Кем только не был Гансовский до войны! Искал себя, выбирал будущую профессию, никак не мог остановиться на чём-то одном. Жил в Мурманске и Ленинграде, работал грузчиком, матросом, электромонтёром. Любовь к технике сохранилась у него навсегда, и много позже, когда его литературные гонорары были скудными, он зарабатывал ремонтом мотоциклов. На них он, кстати, обожал гонять до самой старости — даже нешуточная авария, в которую он однажды угодил, не отвратила его от небезопасного увлечения.

Север Гансовский, начало пятидесятых: в дебютных книгах нет никакой фантастики, лишь пролетарская «правда жизни» о бедняках загнивающего Запада

В 1941 году будущий писатель ушёл на фронт добровольцем, был тяжело ранен. «Ранение он получил во время прорыва блокады Ленинграда, находясь в составе батальона морской пехоты на “Пятачке” — крохотном плацдарме под Невской Дубровкой. На этом плацдарме редко кто мог продержаться больше суток, а в живых оставались считаные единицы», — вспоминал коллега Гансовского, писатель Валентин Рич, который в ту пору был артиллеристом и сам воевал в полутора километрах от «Пятачка».

В начале 1970-х годов Гансовского, уже давно переехавшего в Москву, не захотели публиковать в ленинградском сборнике — на том основании, что у него-де нет ленинградской прописки. Свидетелем этого отказа стал Аркадий Стругацкий. «Тут я взвился, — писал он брату. — Схватил Севера за руки, задрал ему рукава, ткнул Дмитревского (редактор Лениздата. — Прим. МФ) носом в эти страшенные шрамы от разрывных пуль. “Это, — кричу, — где он заработал?

Кто из вас больше ленинградец?”» Впрочем, в том сборнике фантастики его всё равно так и не напечатали...

Однако не будем забегать вперёд. После ранения были госпиталь, инвалидность и демобилизация из армии (причём, пока Север лежал в госпиталях, родным успели отправить ошибочную похоронку). Едва закончилась война, Гансовский поступил на филологический факультет Ленинградского университета и тогда же написал свои первые рассказы. Фронтовые впечатления пригодились писателю, но не сразу. Сперва из-под его пера вышли произведения, темы которых были увязаны не столько с личным опытом, сколько с пропагандисткими клише начала 1950-х. Эти рассказы автор больше не переиздавал, и понятно почему: перелистайте его первую книгу «В рядах борцов» («Детгиз», 1951), и вы тоже ощутите неловкость. Всё в духе учебника по политграмоте и газеты «Правда». Тяжкая жизнь трудящихся США и Великобритании, нищета, безработица, расизм, произвол полиции, классовая борьба и прочая, и прочая. Тут пока нет даже следа фантастики — царствует мертвящий «обличительный реализм».

К счастью, будущему фантасту быстро наскучили иллюстративность и идеологическая заданность, и он возжелал иного — необычайного, странного, загадочного и сомнительного с точки зрения канонов соцреализма. Смена настроения совпала с хрущёвской «оттепелью», когда у фантастов появилось больше шансов увидеть свои вещи напечатанными. «Мне вдруг в голову пришла такая повесть, “Шаги в неизвестное” — повесть о фантастическом замедлении времени. Это произведение я принёс в издательство “Детская литература” в тот момент, когда, видимо, и надо было принести, было самое начало шестидесятых, — рассказал сам Гансовский в 1989 году нам с Андреем Чертковым — двум молодым фэнам, пришедшим в гости к живому классику отечественной НФ. — Я отдал редактору рукопись, а на следующий день он уже позвонил мне по телефону: “Север Феликсович, мне очень понравилось, мы берём повесть в альманах «Мир приключений»” (это был выпуск № 6 за 1961 год. — Прим. МФ). Потом он говорит: “Тут у нас ещё молодой сотрудник, Аркадий Стругацкий, передаю ему трубку...” Аркадий мне говорит: “Как тебя звать? Север? Ты приезжай...” Так мы познакомились».

ШАГ ВТОРОЙ. «ХОТИТЕ ПОСЛУШАТЬ ОДНУ ИСТОРИЮ?»

Знакомство Гансовского со старшим из братьев Стругацких переросло в дружбу и творческое сотрудничество. «Я очень сошёлся с Севером, отличный парень, много повидавший, интеллигентный и умница. Есть в нём такой светлый, мягкий, нерешительный юмор... — рассказывал Аркадий Натанович брату в июле 1962 года. — И писать стал необычайно интересные вещи. Просто приятно читать. Мы изредка собираемся и читаем друг другу». Всю свою фантастику, написанную в начале 1960-х, Гансовский показывал Стругацкому, и однажды Аркадий Натанович, штатный редактор «Детгиза», объявил ему, что этих вещей хватит на отдельный авторский сборник. Более того, грядущий сборник его стараниями уже попал в издательский темплан на 1963 год и он, Стругацкий, будет редактором. «Так книга и вышла, причём Аркадий ни одной запятой зря не изменил», — с благодарностью вспоминал позднее Север Феликсович.

СЛОВО ТВОРЦА

Если я сажусь и начинаю так: «Таня вышла из проходной, ей вспомнились озорные глаза комсорга Пети...» — вряд ли какая-нибудь читательская душа затрепещет сразу. А вот если я напишу: «Джон вышел из убежища, он вспомнил, что на этой планете баракудра нападает слева...» — парень любого возраста станет читать дальше и с большим интересом. Хотя литературно тут разницы никакой. Север Гансовский

Как и многие другие советские фантасты, Гансовский начинал печататься в сборниках и альманахах вроде «Искателя» или «Мира приключений»

Новеллы, вошедшие в сборник «Шаги в неизвестное», композиционно выстроены примерно по одной схеме: сперва читатель узнаёт о неком фантастическом происшествии, а в финале представлено резюме, где каждое из событий объяснено рациональным образом, с позиции науки. Большинство произведений стилизованы под житейские случаи — эдакие воспоминания очевидцев о встрече с мамонтом или с гостями из иной Вселенной, о спонтанных проявлениях телепатии или о невидимом хищнике — подводном «хозяине бухты». Через четверть века после публикации «Хозяина бухты» его автор не без гордости заметил, что идея, которая легла в основу рассказа, помогла подопечным писателя-изобретателя Генриха Альтова найти эффективное решение одной из инженерных задач. Хотя при этом Гансовский оговорился, что фантастика — в глобальном смысле — существует не для прикладных целей: она, как и всякая литература, «важна тем, что позволяет представить наш собственный внутренний мир в качестве объекта рассмотрения».

Сегодняшнему искушённому читателю многое в первом сборнике фантастической прозы Гансовского может показаться и наивным, и дидактичным. Тем не менее книга, вышедшая полвека назад, не потускнела от времени. В пользу автора — богатое воображение, раскованная фантазия, умение изобрести невероятную ситуацию и сделать достоверной, испытав её знакомым бытом и аранжировав живыми подробностями. В «Стальной змее», например, появление опасного угря — прежде всего катализатор дальнейших событий: как поведут себя обычные люди в угрожающих обстоятельствах, какие качества проявят? В рассказе «Миша Пёрышкин и Антимир» нам интересен не столько Антимир, сколько сам Миша, поставленный перед нелёгким выбором. Пробуждение телепатических способностей у Коли Званцева умело увязано с развивающимся военно-детективным сюжетом. Даже повесть, давшая заглавие сборнику, — это, несмотря на тематическую близость с «Новейшим ускорителем», не римейк рассказа Уэллса, но попытка изложить ту же историю заново, изменив обстоятельства места-времени и предложив иного героя.

Благодаря удачно выбранной доверительной интонации повествователи словно обращаются к нам напрямую: «рассказана история недавних событий на Финском заливе» (цитируем заглавную повесть), «хотите послушать одну историю?» («Младший брат человека»), «я знаю эту историю из первых рук» («Голос»), «перейдём к тому, что произошло с Колей Званцевым» («Новая сигнальная»). И так далее. Истончается барьер между рассказчиком и читателем, и тот сам невольно вовлекается в сюжет почти на правах персонажа (нечто вроде будущей интерактивности). Этот приём писатель ещё будет совершенствовать и доведёт его до блеска в повести «Винсент Ван Гог». Но мы опять забежали вперёд.

ШАГ ТРЕТИЙ. ЕСЛИ РАЗУМ — БЕЗ СОВЕСТИ...

Середина и конец 1960-х годов — время, когда вышли лучшие произведения Гансовского, ныне признанные хрестоматийными. Этот парад мини-шедевров открыл двадцатичетырёхстраничный рассказ, напечатанный в самом первом выпуске альманаха «НФ» (1964).

«Север написал изумительный рассказ — “День гнева”», — ещё за полгода до публикации поспешил обрадовать брата Аркадий Стругацкий. Фантастическая идея, лежащая в основе сюжета, обманчиво проста: в результате научного эксперимента, который восходит к опытам уэллсовского доктора Моро, удалось многократно развить разум плотоядных животных вроде медведей. Получились отарки — высокоразвитый человеческий интеллект минус собственно человечность. Опыт был признан неудачным, финансирование проекта прекратилось, лабораторию закрыли, а отарки разбрелись. И теперь зверолюди — чертовски умные и абсолютно безжалостные — держат в страхе всю округу. «Может быть, это и хорошо, что появились отарки, — с горечью размышляет один из героев. — Теперь станет яснее, что же такое Человек». Мыслящие существа, выведенные в ходе эксперимента, могут говорить как люди, могут решать в уме дифференциальные уравнения, но в их зверином мире этика заменена примитивными инстинктами выживания: для отарков убийство других мыслящих существ в порядке вещей. «День гнева» увидел свет менее чем через два десятилетия после разгрома нацизма, выпустившего в мир (притом безо всякой науки) тысячи двуногих хищников. Таким образом, традиционное повествование об ответственности учёных у Гансовского превращается в развёрнутую страшноватую метафору...

ДОСЬЕ

Север Гансовский (1937 год) Север Феликсович Гансовский родился 15 декабря 1918 года в Варшаве (по другим сведениям — в Киеве). Рано остался сиротой: отец умер в 1920-м, мать была репрессирована в 1930-х. В 1941 году добровольцем ушёл на фронт, был снайпером и разведчиком в морской пехоте. После возвращения с войны работал почтальоном, учителем, потом закончил филологический факультет Ленинградского государственного университета. В 1950-х печатался в журналах, писал рассказы и пьесы. Дебют в фантастике — рассказ «Гость из каменного века» (1960). Всего сочинил восемь фантастических повестей и несколько десятков рассказов, четыре его произведения были экранизированы. Фантастика Севера Гансовского переведена на многие языки, в том числе английский и японский. Лауреат премии «Аэлита» за 1988 год. Посмертный сборник «Стальная змея», изданный в 1991 году, был отпечатан тиражом 1 000 000 экземпляров. Гансовский также известен как художник-график, он иллюстрировал как свои, так и чужие фантастические книги. Дочь Гансовского, Илона, также была известным художником; её работы находятся в музеях, галереях и частных коллекциях разных стран мира. А сестра Гансовского, Вероника, была женой известнейшего советского писателя Валентина Пикуля. Север Феликсович Гансовский скончался 6 сентября 1990 года в Москве.

Год 1966-й: в журнале «Вокруг света» вышел рассказ «Полигон». На островке в океане идут испытания нового оружия — «умного» танка, чей электронный мозг, улавливая враждебность и страх потенциального противника, предугадывает его действия. Ныне, в эпоху компьютеров, когда автоматам противостоят другие автоматы, а «человеческий фактор» выведен за скобки, описанное в рассказе оружие не назовёшь абсолютным. Но ещё полвека назад придуманный фантастом убийца на гусеничном ходу, неуязвимый и неотвратимый, казался пятым всадником Апока- липсиса. Памфлет Гансовского стал квинтэссенцией антивоенной фантастики как разновидности жанра, а после выхода на экраны знаменитой десятиминутной анимационной ленты (1977, режиссёр Анатолий Петров) жёсткий повествовательный лаконизм был усилен за счёт «гиперреалистичного» визуального ряда. Впрочем, и без экранизации рассказ достиг цели, предложив читателю ещё одну ёмкую метафору — на сей раз тотальной войны, где выигравших не может быть в принципе. Испытание, которое, по замыслу Изобретателя, должно было обернуться актом мести одному конкретному Генералу, оказалось всеобщей бойней: от электронного монстра в итоге не спаслись и те, кто хотел его обуздать, и тот, кто его построил...

СЛОВО ТВОРЦА

Если честно, то фильм «День гнева», снятый по одноимённому моему рассказу, мне не нравится. Сейчас у меня написан сценарий для игрового кино по рассказу «Полигон». Написал и пока отложил его, чтобы немного отвлечься. Полежит, а потом, может, и пойдёт. «Союзмультфильм» сделал десятиминутный фильм по этому рассказу. А мне бы хотелось, чтобы был снят полнометражный фильм. Север Гансовский

Север Гансовский иллюстрировал как собственные книги...

...так и произведения других фантастов, прежде всего «Улитку на склоне» Стругацких

Год 1967-й: в ежегоднике «Фантастика» напечатан «Демон истории» — предшественник сотен российских «альтернативок». Как он увидел свет? Каким чудом? Скажем спасибо составителю — Роману Подольному. Характерно, что при жизни Гансовского рассказ не удалось включить ни в один его сборник. В СССР, где даже фантастам не позволялось рассматривать прошлое «в сослагательном наклонении», сам жанр «альтернативной истории» отсутствовал как таковой, а поиск развилок во времени считался предосудительным и немарксистским. Персонаж Гансовского, читая книгу о минувшей Второй мировой войне, убеждает себя: миллионы людей могли быть спасены от напасти, если бы заранее удалось устранить виновника всех бед — «Отца» Объединённых Земель Юргена Астера. Возникший из ниоткуда демон-искуситель тотчас же предлагает эксперимент, отправляя героя на несколько десятилетий назад. И вот будущий «Отец» повержен, но чудовищная историческая инерция, спрессованная из миллионов воль, с адским лязгом перемалывает благие намерения одиночки. Повозка движется по той же колее; никакая бабочка, раздавленная в мезозое, не изменит рокового курса. Фантаст гротескно реализует толстовский постулат об ограниченной роли личности в истории. Маятник, уйдя от гипотетической версии (убедительно описанной в рассказе), возвращается к привычному положению: бородатого Астера сменит усатый Шикльгрубер-Гитлер, Объединённые Земли превратятся в Третий рейх, а человечеству, как ни печально, всё равно придётся учиться не на чьих-то, а на собственных ошибках...

Следующее произведение Гансовского из числа знаковых вышло уже под конец славного десятилетия: в 1970 году в журнале «Химия и жизнь» и через несколько месяцев в десятом выпуске альманаха «НФ». Речь о повести «Винсент Ван Гог». Формально в произведении тоже присутствуют элементы «альтернативной истории», но всё же главное здесь — не гримасы хроноклазмов и не метаморфозы, вызванные путешествиями во времени. Главное — в другом.

ШАГ ЧЕТВЁРТЫЙ. ИСПЫТАНИЕ ИСКУССТВОМ

К повести о художн ике Ван Гоге мы вернёмся чуть позже, а пока — небольшое отступление: о том, как художником стал сам Гансовский. «Я совершенно случайно через Аркадия Натановича Стругацкого узнал, что умею рисовать», — вспоминал писатель. Началось всё в ЦДЛ, где представитель журнала «Байкал» предложил Стругацкому поискать иллюстратора для «Улитки на склоне», а тот, недолго думая, указал на сидящего рядом Гансовского: «Вот он!»

«Аркадий, ты что! — удивился Север Феликсович. — Я никогда не рисовал!» Стругацкий отмахнулся: «У меня есть твои рисунки, которые ты рисуешь, когда слушаешь». Гансовский попробовал — и, представьте, сделал восемь замечательных иллюстраций к главам о Переце; они до сих пор считаются лучшими. После того, как журналы вышли в свет, автор рисунков поверил в собственные силы и свою новую книгу «Идёт человек» тоже оформил сам. И тоже удачно...

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СТИЛЬ

После войны у Гансовского были искалечены запястья. Он не мог держать карандаш «щепотью», а зажимал его сразу всеми пальцами. Таким способом тяжело нарисовать линию, а вот поставить точку — запросто. Этим и объясняется стилистика его рисунков. Такой способ рисования называется пуантилизм (от фр. Pointillisme, буквально «точечность»). Основоположником стиля стал Жорж Сера, положивший в его основу теорию цвета и оптику. Цвета в таких картинах используют только чистые, но за счёт размера и частоты расположения точек, а также соседства цветов зритель может видеть на картине любые оттенки.

Случайность? Закономерность? Судьба? Этот реальный эпизод из жизни Гансовского рифмуется с одной из важнейших тем во всём творчестве писателя: он был одним из тех немногих отечественных фантастов, для которых едва ли не все виды искусства (живопись, музыка, театр) не оставались где-то на сюжетной периферии. Подчас они, наоборот, невольно отодвигали в сторону собственно фантастический посыл. Так вышло, например, с повестью «Шесть гениев» («Башня»), которая привлекала читателя вовсе не описанием коварного заговора германских реваншистов и не изобретением герра Кленка, а его глубокими рассуждениями о классических живописных полотнах — Пуссена, Дюпре, Джорджоне, Кипренского. В рассказе «Доступное искусство» главным оказывался не процесс материализации Бетховена, но попытки персонажей понять, чем отличается истинный шедевр от мёртвого суррогата, пусть и повторяющего шедевр один в один, молекула в молекулу.

Писателя всегда увлекала мысль о том, что для искусства ни один человек не безнадёжен: как расщеплённый атом таит в себе бездну энергии, так и человеческая личность хранит огромный творческий потенциал, который можно высвободить и обратить на пользу людям. В рассказе «Голос» не хирургическая операция делает безголосого горожанина великим певцом; она лишь открывает то, что до поры было спрятано от всего мира. В рассказе «Электрическое вдохновение» читатель наблюдает чудо превращения (каким образом это происходит? да неважно!) вроде бы бездарной провинциальной актрисы с двумя десятками стёртых штампов в новую Веру Комиссаржевскую, обладающую невероятным актёрским диапазоном. Фабула небольшой повести «Пробуждение» — ряд впечатляющих метаморфоз скучного и пресного обывателя, в котором вдруг прорастает универсальный гений, новый Леонардо, подлинный человек Возрождения. Увы, без внутренней «подпитки» чудо быстро отцветает. Но остаётся ощущение его возможности. Шанс есть, выводы делайте сами...

В повести «Винсент Ван Гог», построенной в излюбленной для Гансовского манере (рассказчик общается с читателем), отлично прописана вся «технология» путешествий во времени, а примеры того, какие последствия может иметь вторжение будущего в прошлое, явлены с подлинным артистизмом и остроумием. Однако читатель, настроенный на фантастический детектив, вскоре осознаёт, что формальный сюжетный стержень (сменяющие друг друга попытки героя вывезти из девятнадцатого века в двадцатый дорогие картины и сорвать куш) лишь оболочка, и сквозь неё отчётливо просматривается сверхзадача писателя — показать, как высокое искусство способно внутренне преобразить человека, которому, казалось бы, чужды души прекрасные порывы.

«Рембрандты, Моцарты, Пушкины не зря бодрствовали по ночам, бескорыстно добиваясь совершенства, исступлённо замазывая, перечёркивая, чтобы приняться снова», — эти слова, произнесённые в повести «Часть этого мира», мог бы повторить и рассказчик в финале «Винсента Ван Гога». На первых страницах он хладнокровный делец и махинатор, на последних — один из самых преданных поклонников творчества Ван Гога и просто хороший человек. Соприкасаясь с настоящим искусством и его создателем, невольно попадая в их «поле», герой словно бы мутирует. Всё худшее в нём истончается и обращается в труху, всё лучшее обретает опору. Изначальный план героя проваливается: ему не удаётся стать богачом. Но он об этом не жалеет. Духовный опыт, приобретённый им во время визитов к Ван Гогу, оказывается поистине бесценен...

ЭКРАНИЗАЦИИ СЕВЕРА ГАНСОВСКОГО

Владимир Этуш в моноспектакле «Голос» (1968) Всего было снято четыре экранизации фантастических произведений Севера Гансовского; для трёх из них он сам написал сценарии. В 1977-м на киностудии «Союзмультфильм» режиссёр Анатолий Петров снял по рассказу «Полигон» одноимённый мультфильм. По этому же рассказу Гансовский написал сценарий и для полнометражного игрового фильма, который так и не был снят. В 1985 году вышел фильм восточногерманской студии DEFA «Визит к Ван Гогу» (Besuch bei Van Gogh) по мотивам повести Гансовского «Винсент Ван Гог». Писатель сочинил основу сценария, который затем доработали режиссёр ленты Хорст Земан и два его помощника. В картине были заняты известные актёры Рольф Хоппе, Христиан Грасхоф и Гражина Шаполовска. В том же году киностудия имени Максима Горького экранизировала рассказ «День гнева», который критики окрестили первым советским НФ-хоррором. Ленту снял Суламбек Мамилов по сценарию Александра Лапшина, главные роли исполняли Юозас Будрайтис, Алексей Петренко, Анатолий Иванов, Владимир Ивашов. Кроме того, в 1968 году на основе рассказа «Голос» был сделан телевизионный моноспектакль Владимира Этуша, поставленный Александрой Ремизовой. А знатоки советской фантастики не раз замечали, что сценарий фильма «Области тьмы» как две капли воды похож на коротенький рассказ Севера Гансовского «Пробуждение», написанный в 1969 году. Отличаются, по большому счёту, только место и время действия. В 1977 году мультфильм «Полигон» смотрелся как самый настоящий ужастик

ШАГ ПЯТЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ. ДЕСАНТНИК ИЗ БУДУЩЕГО

В 1988 году вышел сбо рник Гансовского «Инстинкт?», состоящий из двух повестей. Наибольшего внимания сегодня заслуживает вторая повесть, «Побег». В обществе будущего нарушение этических норм ведёт к общественному остракизму. Главный герой-индивидуалист попрал нравственные законы (по нынешним меркам — пустяк, но в будущем к этому относятся иначе) и был изгнан из своего времени. Его перемещают из одной эпохи в другую, пока, наконец, он не оседает в России осьмнадцатого столетия, в царствование матушки Екатерины. Став помещиком, он решительно берётся за изменение жизни — своей и окружающих. Он отменяет барщину, развивает науки и ремесла, обучает крестьянских детей, пользуясь знаниями, привнесёнными из будущего. И, наконец, приходит к мысли о том, что ему, пожалуй, по плечу преобразить Россию...

Узнали? Ну конечно: Гансовский, предложив российскую версию марктвеновского «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», оказался у истоков попаданческой фантастики! Правда, в отличие от создателей нынешних попаданцев, готовых не оставить от привычного прошлого камня на камне, автор встраивает в повествование некий внутренний ограничитель. В миг прозрения герой понимает, чем может обернуться попытка загнать «клячу истории» раньше срока. И — отказывается от дерзновенного замысла. В финале ему, прощённому и возвращённому в свою эпоху, показывают компьютерную модель: его утопический проект, задуманный во благо, завершился бы большой кровью и всеобщим хаосом. Хотя в 1988 году писатель и понятия не имел, каким махровым цветом расцветёт в России эта разновидность фантастики через два десятилетия, он оказался и деликатнее, и мудрее, и прозорливее своих сегодняшних последователей.

Через год после выхода книги «Инстинкт?» Гансовский получил за неё премию «Аэлита», но не приехал в Свердловск на вручение: подвело здоровье. А ещё годом позже писатель умер. Премированный сборник оказался последним его прижизненным изданием.

Он говорил во время нашей встречи: «Я люблю фантастику-приём, которая может оторвать читателя от привычных точек зрения, таких систем мышления, к которым он притерпелся, показать ему нашу же родную действительность, но освещённую таким светом, чтобы читатель смог бы заметить то новое, что прежде никогда не замечал». Кое-что мы уже заметили. Но ещё многое заметим лишь после того, как вновь перечитаем книги Севера Гансовского.