Что мы знаем о белорусах?

          Белорусский лукашизм есть не что иное, как затянувшаяся на двадцать лет горбачевская перестройка. Условно говоря, если бы Союз был чуть-чуть поменьше, а белорусов в нем было побольше, то нами до сих пор правил бы Горбачев.

(Вон, он скачет по заграницам, как огурчик, хоть бы хны).  И мы наблюдали бы те же самые политические зигзаги слегка неадекватного говорливого лидера.

 

        Постараюсь сейчас более четко изложить обоснование этого исходного тезиса о режиме Лукашенко как хронически переходном состоянии между социализмом и капитализмом, авторитаризмом и демократией, Россией и Европой.

  А заодно показать корни этого уникального явления в психологии белорусской элиты.

         Начнем с самого простого, то есть сопоставления внешних рамок и смысла существования двух режимов – горбачевского и лукашенковского.

        Надеюсь, что в наши дни, спустя четверть века, будет гораздо легче объяснить читателям «чекистско-либеральную» природу режима, задуманного Андроповым и реализованного Чебриковым, Рыжковым и Яковлевым при поддержке Громыко с выставочным популярным лидером «из образованных аграриев», призванным обниматься и целоваться с Западом.

        Наиболее кратко формула этого «режима конвергенции» описывается так: попытка встроиться в глобальную капиталистическую экономику в качестве единой корпорации, используя преимущества коммунистического народно-хозяйственного комплекса для конкуренции на открытых внешних рынках.

           То есть советские руководители пытались честно повторить путь Дэн Сяопина. Не осознавая или пытаясь обойти самый острый угол глобальной политики. Потому как Китай был слаб в социальном, научно-техническом и военном отношении, но имел потенциал дешевой и дисциплинированной рабочей силы.

       А Советский Союз по всем этим параметрам был не естественным партнером, а главным конкурентом для мирового гегемона. Отсюда, и больше ниоткуда происходит разница между успехом китайцев и провалом советской элиты при реализации очень похожей стратегии выживания и попытки модернизации.

          Ясно, что и андроповскую элиту, как и дэновскую в Китае, ее западные партнеры по закулисному диалогу буквально втягивали на этот скользкий путь, используя каналы внешней разведки. Даже позволили на рубеже 80-х и тайно помогли провести пару-тройку очень успешных операций на глобальном рынке (морского фрахта, например).

      И кстати, Олимпиада-80, Чернобыльская АЭС (выход атомщиков на внешнеэкономическую кооперацию с подконтрольной Западу Югославией), глобальная кампания АнтиСПИДа – все это конкретные примеры постепенного втягивания ключевых групп советской элиты в меркантильное сотрудничество с Западом под эгидой либерального КГБ.

         Теперь сопоставим эту достаточно ясную картину с лукашенковской Беларусью. Точно такая же стратегия единого нархозкомплекса, государства-корпорации, но не на глобальном, а на общем с Россией рынке. Точно такая же идеология «конвергенции», только перманентной.

    Точно такой же «целовальник» из продвинутых аграриев на посту лидера, только обниматься надо было не с Западом, а с Россией.

         Опять же заметим, что белорусская политико-экономическая система, хотя и является наследницей андроповской системы, занимает в рамках постсоветского пространства позицию, аналогичную Китаю в глобальном раскладе. Как и Западу в Китае, российским олигархам нравится дешевизна белорусской рабочей силы. Достаточно благоприятным выглядел и полный контроль силовиков над внешнеэкономической деятельностью, включая транзит. Было с кем договариваться по чекистским каналам.

           Дисциплинированная военная машина Китая слабовата для противостояния с       Западом, но достаточно сильна как фактор сдерживания бывшего Союза. Аналогично и белорусская армия имеет значение только как проблема для восточноевропейских саттелитов США, но не для России или «старой Европы». Ну и так далее.

       Так что внешнеполитический расклад вполне объясняет относительный успех стратегии «перманентной конвергенции» в отдельно взятой Белоруссии.

         Другой, не менее важный фактор – уникальные особенности психологии белорусской элиты, обусловившие быстрый откат из национал-демократического хаоса начала 90-х назад, к андроповской либерально-чекистской дисциплине

          Во-первых, мы имеем дело именно с национальной, а не многонациональной элитой, а потому достаточно однородной и сплоченной. А во-вторых, доминирующей психологической чертой этой «когерентно реагирующей» элиты является Осторожность (с большой буквы)!

        Второй по значимости чертой, вытекающей из первой, является актуальная Методичность, которую можно еще назвать «рациональностью Здесь и Сейчас». Первая черта через бесконечное Терпение связывает психологию белорусов с русскими, вторая – с немцами.

        Напомню, что вплоть до ноября 1991 года, когда из российского правительства был выдавлен бывший вице-премьер Малей, замененный на Чубайса, главной внутренней стороной стратегии конвергенции была опора на директорский корпус, заинтересованный в именной «народной», а не ваучерной антинародной приватизации.

         Политической опорой изначальной «конвергенции», а потом «перестройки» был именно директорский корпус, которому Горбачевым было обещано отдать государственные предприятия в фактическое владение с последующей долгосрочной, но неминуемой приватизацией.

          Однако развал Союза привел к доминированию народившейся компрадорской финансовой олигархии, которая методами криминальной гиперинфляции и криминального террора (застрельщиком которого был Ходор и Ко) быстро унасекомили бывший передовой отряд советской элиты.

        Поглядев со стороны на это безобразие, белорусские директора и экономическая бюрократия, счастливо защищенные подаренной нами незалежностью, немедленно сплотились в едином порыве, и сделали единственно возможную в таких условиях ставку на возврат к стратегии «конвергенции» в рамках постсоветского пространства.

            Внутренняя стабильность и устойчивость «лукашистского режима» в очень большой степени связана именно с опорой на директорский и менеджерский корпус, причем на всю глубину иерархии – от крупнейших по местным меркам предприятий до хуторских отделений совхозов и мелких фермерских хозяйств, основанных на аренде госсобственности.

          В отличие от многих представителей российской «многонациональной элиты», белорусский директор (начцеха, мастер участка, сторож склада) рассматривает вверенный объект не как временный источник халявы, которую нужно конвертировать в «семейные ценности».

         Для белоруса психологически нет понятие «временное владение», если он фактический распорядитель хозяйства «здесь и сейчас», то он ощущает себя полноценным хозяином независимо от формального титула собственности. Этому ощущению вполне подыгрывает объявленная на перспективу, но не осуществляемая на деле «белорусская приватизация». То есть «синица в руке» выглядит и вовсе собственной.

         Отсюда и возникает невиданный феномен экономической устойчивости слабых постсоветских предприятий, работающих на слабый внутренний рынок. Потому что менеджеры, ощущающие себя хозяевами, не выводят, а наоборот – зачастую вкладывают свое кровное (как минимум, время и силы) в выживание своего хозяйства.

          Если кто-то вдруг посчитает, что я выдумываю или преувеличиваю, то милости прошу в журнал уважаемогоnikolamsu, описавшего исторический пример психологии западно-русской элиты на примере менеджмента средневековой крепости Смоленск. Западно-русским управляющим оказывается все равно, кому формально принадлежит крепость (завод, имение), потому что фактически «здесь и сейчас» на уровне текущего управления, ею владеют сами управляющие.

       И они будут стойко защищать свое владение от кого угодно, даже поучаствовав в формальном переходе собственности от бывшего союзника к бывшему формальному противнику. При этом внутренним моральным оправданием для такого перехода будет недостаточность усилий бывшего старшего союзника, «чэстно» до поры почитаемого за титульного хозяина, по сохранению и снабжению бывшей собственности.

         Вот эта неизбывная несколько шизофреничная двуслойность отношений собственности (владения) – на уровне управления «здесь и сейчас» и на прочих уровнях – есть некий уникальный устойчивый феномен для западно-русской элиты. Можно даже попытаться найти причину этой психологии в геополитическом положении на стыке европейской и евразийской цивилизации (или суперэтносов, если хотите).

        Любые опросы и фокус-группы неизменно показывают двойную самоидентификацию белорусов. Они равным образом почитают себя и русскими (но «со знаком качества» европейскости), и европейцами (но со сложной судьбой на краю высшей цивилизации).

        Всякая историческая цивилизация (кроме, возможно, русской, которая потому и не считается цивилизованной) базирует свое развитие на том или ином неврозе, то есть гипертрофированном проявлении неких базовых стереотипов (сложных инстинктов). Для европейцев таким невротическим стереотипом является агрессия ради добычи, сопровождаемая территориальной экспансией.

       Вообще говоря, агрессивность присуща всем людям и обществам, но не везде она является доминирующим фактором психики на уровне навязчивого стремления, невроза.

         Что такое невроз, если описать его не в клинических проявлениях, а во внешних социальных проявлениях? Это когда психологическая травма выбивает личность или даже сообщество из позитивной взаимосвязи с естественным окружением. В этом случае «посттравматика» не дает личности шанса восполнить запасы духовной энергии за счет общения с родной природой или выстраивания традиционных отношений.

       И тогда источником для восполнения психической энергии становится переживание такой же травмы. Типичный пример такого посттравматического поведения показан в фильме «Рэмбо». Или бывает что жертва насилия становится сообщницей насильника, тот же «стокгольмский синдром».

          Так вот, вся европейская цивилизационная идентичность возникла и распространилась еще в те незапамятные кельтские времена, когда личности были не индивидуальными, а коллективными, племенными. Вооруженная агрессия более сильного племени приводила к тому, что изнасилованные и ограбленные племена становились сообщниками насильников и участвовали в дальнейшей экспансии.

       Так складывались европейские «протонации», в которых невроз агрессии постоянно провоцировал все новые войны и все более сложную иерархию, разделение уровней, необходимое упорядочивание проявления агрессии.

          Однако, естественной границей для масштабной агрессии ради добычи была пресловутая гумилевская «нулевая изотерма января». Вообще говоря, агрессия за пределы этой естественной границы оказывалась нерентабельной, не окупала затраты и зачастую вела к гибели передовых отрядов носителей «стокгольмского синдрома». Так, например, примерно в те же времена, о которых написал Н.Кленов в посте о Смоленске, то есть в начале XIV века случилось едва ли не первое зафиксированное в анналах применение «кутузовского маневра» против немецких крестоносцев.

     И применили этот маневр стратегического отступления с одновременной эвакуацией людей и продовольствия именно белорусы, защищавшие свою тогдашнюю столицу. Кажется это было где-то в 1320 году.

           Более того, когда несколькими веками позже Центральная и Восточная Европа оказалась под влиянием другого цивилизационного невроза, поствизантийского, в лице кальвинизма, то и в этом случае торгово-финансовая экспансия как превращенная форма европейской агрессии остановилась примерно на тех же рубежах. Желающие могут и сегодня посмотреть на пустующую рыночную площадь замка «Мир», выстроенного Радзивиллами где-то на гуляющей туда-сюда линии «нулевой изотермы». Нерентабельно!

         Тем не менее, белорусская нация складывалась именно в таких условиях, когда агрессия с запада или с юга периодически прокатывалась по немногим проезжим путям. В этих условиях выживали или сохраняли место жительства только самые осторожные и приверженные своему месту.

        Неслучайна самоидентификация своих не по языку или иной части культуры, а по месту – «тутэйшие».

           Соответственно, титул формальной собственности на здешние земли и хозяйства периодически менялся, но никакого европейского смысла в обладании этим натуральным хозяйством никогда не была. Зато у фактических владельцев, получавших титул управляющих, был свой белорусский смысл в таком полном расщеплении права собственности.

       Другой стороной этого же явления является та самая Методичность, которая роднит уклонившихся от агрессии белорусов с европейскими агрессорами.

           Здесь будет уместно привести воспоминания нобелевского лауреата Конрада Лоренца, автора великолепной книги по теме - «Агрессия(так называемое «зло»)». Оказавшись в 1944 году в качестве военного врача на Восточном фронте, доктор Лоренц был настолько поражен увиденным в белорусской деревне, что включил этот пример в несколько своих книг и статей.

        Например, в популярной книге «Человек находит друга» читаем: «В окрестностях нашей деревни вы не встретите группы мальчишек, которых сопровождала бы собака… стоит им собраться большой компанией, как в ней непременно отыщется хотя бы один любитель мучить животных, и он подчинит своему влиянию всех остальных. Как бы то ни было, но средняя нижнеавстрийская собака, завидев среднего нижнеавстрийского мальчика, пускается наутек. Однако такое положение вещей отнюдь не обязательно, и существует оно далеко не везде. Например, в Белоруссии почти в любой деревне вы обязательно увидите на улице смешанную компанию мальчишек и собак… Собаки нисколько не боятся мальчуганов, а, наоборот, питают к ним глубочайшее доверие».

       Пожалуйста, вот вам вполне объективный и даже самокритичный взгляд австрийского ученого на различие психологии европейцев и белорусов, наличие врожденной невротической агрессии и ее полное отсутствие, можно даже сказать – врожденное подавление агрессии, уклонение от нее.

         Обе ведущие черты психологии – Осторожность и Методичность взаимосвязаны и рождены одним геоисторическим фактором – наличием обширного непроходимого для чужаков болота на краю европейской цивилизации. Поэтому можно согласиться с белорусами в том, что они являются продуктом европейской цивилизации, но при этом признать их вполне европейцами трудно, в отличие от прибалтов или поляков. Что-то я не слышал о массовом участии белорусов, даже мобилизованных в полицаи, в карательных экспедициях против соседей.

       Так что Белоруссия является АнтиЕвропой в том же смысле, в каком Польша является АнтиРусью. Она порождена наличием соседней цивилизации, но психологически находится в противофазе.

         Еще одним любопытным следствием антиевропейской психологии белорусов является существенная инверсия половой психологической дифференциации. В большинстве обществ женщины являются хранительницами очага, а мужчины – активными добытчиками вне дома

        . В белорусском обществе, как правило, активной стороной в случае каких-либо социальных катаклизмов выступают женщины, а мужчины партизанят в лесах и болотах. Это и понятно, женщинам проще уклониться от агрессии в прямом соприкосновении с «нетутэйшими»,а то и поучаствовать в чужом походе в качестве проводниц и маркитанток.

          Ну, да, отвлеклись мы на гендерные темы, можно бы уже перейти от общих соображений к конкретным следствиям, наблюдаемым в виде политики. Так, например курс Минска на экономическую интеграцию в рамках Таможенного союза с одновременным обострением политических отношений очевидно отвечает устремлениям белорусских директоров – держать открытой дверь для экспорта на российский рынок, но при этом уклоняться от перспектив агрессивной приватизации крупными российскими или европейскими ФПГ.

        Неплохо объясняется этим и структура внутренней политики

       До тех пор, пока на внешнем фронте не решен вопрос защиты активов от финансовой олигархии, вопрос о формальной приватизации в самой Белоруссии должен постоянно откладываться.

       А это предполагает, во-первых, круговую поруку всей директорской элиты, стремящейся к сохранению статус-кво, включая взаимопощь в виде межотраслевых трансфертов, а во-вторых, наличие постоянного гаранта этой круговой поруки. Отсюда несменеяемость гаранта и его публичная частичная неадекватность.

       Ибо лояльность только к адекватным действиям гаранта не дает представления о верности сформировавшемуся кругу элиты.

        Этот принцип круговой поруки вполне объясняет и имевшие место в конце 90-х эксцессы с устранением нелояльных политиков. Власть теперь повязана кровью, а элита напугана созданными прецедентами.

          В полной мере все вышесказанное относится и к так называемой «белорусской оппозиции». Речь идет о таких же мелких «директорах», стерегущих свой маленький «свечной заводик» по производству пиара на западные гранты, которые точно также перераспределяются в пользу прочей элиты через теневые чекистские каналы. Вообще, до тех пор пока в лидерах оппозиции мы не увидим белорусскую женщину, можно уверенно говорить о поддержании статус-кво, по крайней мере – на этом «прозападном» фронте..

          Однако, сложившаяся в Минске довольно устойчивая политическая система не может поддерживать статус-кво бесконечно. Во-первых, морально и физически устаревают основные фонды, нужны инвестиции, которые требуют определиться с правами собственности на предприятия.

         Во-вторых, стареет и желает передать владение по наследству сама директорская верхушка. В-третьих, гарантии стабильности, сконцентрированные в фигуре одного единственного президента, тоже не абсолютные. Куда как лучше было раньше, при президиуме Верховного Совета как коллективном гаранте.

      Из всех этих соображений вытекает необходимость и неизбежность отчасти косметического перелицовки, но отчасти и существенной реконструкции и даже реставрации политической системы.

         Все записные политические обозреватели почему-то обсуждают перспективу замены Батьки на кого-то другого. Однако, именно этот вариант менее всего устраивает белорусскую элиту. Реальным выходом для нее из сложившегося кризисного состояния является не «замена шила на мыло» с неизвестными последствиями для каждого директора или генерала, а формирование более устойчивого механизма политических гарантий, желательно основанного на представительстве тех самых директоров, то есть на существующей законодательной власти.

          Такое переформатирование президентской власти в парламентскую или, скорее, парламентско-президентскую республику вполне соответствует общей тенденции на постсоветском пространстве. Последним по времени событием в этой струе был провал молдавского референдума, следующим будет провал попыток затянуть переходный период в Киргизии.

       Но и в самой большой «постсоветской демократии» тенденция к обесцениванию президентского поста в пользу «партийного правительства» вполне ощутима, несмотря на отдельные флуктуации.

      В этом году уже на публичном уровне политики в Минске можно было услышать про «вариант Ярузельского» для Луки, который лично я активно пропагандирую в узких кругах политологов последние лет десять.

         Теперь, обозначив основные интересы и тенденции, можно задавать конкретные вопросы о текущей политике. Например, кому выгодно поджигать машину в минском посольстве РФ? Даже если это самодеятельность анархистов, степень контроля КГБ за неформалами и за центральными улицами Минска вполне достаточна для предотвращения подобных инцидентов. Почему именно сейчас «прошляпили»?

    И главное, зачем Луке понадобились неадекватные обвинения в адрес России?

        Можно заметить, что рост политической напряженности между Минском и Москвой на данном этапе вполне соответствует интересам белноменклатуры. Это необходимо, прежде всего, для сохранения ее единства, круговой поруки, чтобы по сигналу из Москвы значительная часть директората не предприняла сепаратных действий. И то, и другое (сигнал и действия) – из области фантастики, но в Минске судят о Москве по себе (по сигналу из Минска ведь действуют, а в кризисной ситуации переходного периода такой сигнал может на время пропасть, тогда у Москвы будет шанс).

          Поэтому происшествие у посольства и последующие телодвижения вполне объясняются укреплением внутренней дисциплины. Это сигнал своим – не дергаться. Но этот сигнал был слышен и чужим, как признак приближающегося переформатирования политической системы.

        Соответственно, это может объяснить последовательность происшествий – за поджогом посольского авто последовало гораздо более страшное преступление в отношении не просто журналиста, а владельца (директора) ведущего оппозиционного Интернет-ресурса? Кому же выгодно это безобразие?

       Во-первых, лично меня, прожженного циника, Вы никогда не убедите, что управляющий таким ресурсом не работал под контролем минского КГБ. Скорее всего, даже сотрудничал, не обязательно в форме агентурной подписки, но в форме дружбы с кем-то влиятельным – обязательно. Поэтому одним из мотивов убийства может быть устранение чекистского контроля над штабом ведущего оппозиционного кандидата. Но этот мотив явно не единственный, и не главный.

         Потом, оцените стиль белорусских чекистов – исчезновение политиков, но не столь явное публичное убийство. Тот факт, что МВД сразу выдвинуло версию о самоубийстве – тоже из разряда инстинктивного уклонения от агрессии. Явная агрессия, между тем, налицо. И этот факт исключает московских или киевских чекистов тоже, их всех вместе после 1956 года партноменклатура старательно отучала от агрессивного стиля.

         Попытка соратников погибшего оппозиционера перевести стрелки на московских чекистов тоже вполне характерна и объяснима. Во-первых, это означает, что они сами не верят в белорусский след, ибо чувствуется рука «нетутэйших». \

         А во-вторых, инстинкт уклонения от агрессии диктует «белоппам» сознательное или бессознательное, но «хование в бульбе» от жестокой действительности. Настоящие белорусы никогда не выдвинули бы прямое обвинение в адрес настоящего агрессора, изобразили бы, что смотрят в другую сторону.

       Следовательно, чутье подсказывает «оппозиционерам», что ветер дует откуда-то с Запада. Откуда точно неизвестно, поскольку таких потенциально заинтересованных заказчиков может быть несколько – Сорос, британская разведка, израильские спецслужбы. Кто-то из них, но кто?

         В любом случае, речь идет о попытке извне сломать консервативный сценарий трансформации власти в Минске, выдавить или отодвинуть от принятия решений умеренных политиков, вроде Макея. Кстати, белорусская директорская элита находится сегодня ровно в той же фазе, что и российская директорская элита в ноябре 1991 года, во главе которой были Скоков и Малей. (Рифма, однако).

      Жестокое политическое убийство резко понижает политический статус не только Луки, но и всей белорусской директорской элиты в Европе. Бенефициаром резкого ослабления директорской элиты всегда является финансовая элита. Российская финансовая элита самостоятельным субъектом глобальной политики не является, поэтому и заказчиком быть не может.

          В общем, ситуация в Минске и вокруг Минска резко обострилась и вполне может выйти из-под коллективного контроля белноменклатуры. Самым опасным для нее может стать не сигнал из Москвы, а «сигнал из Москвы», когда «пятую колонну» Запада в Москве используют для дезориентации минской элиты. Поэтому спасительный инстинкт «круговой поруки» не помешает, но нужны и трезвые консервативные политики в Минске, которые будут вести свою линию, независимо от попыток дестабилизации. Однако, именно на выдавливание таких политиков и будет направлены усилия супостатов.

        Возвращаясь к двум главным чертам белорусской элиты – Осторожности и Методичности, можно отметить, что так они называются лишь в случае адекватности ситуации. При неадекватной оценке реальности они получают другие имена – Трусость и Занудство.

         Отказ белорусов от обвальной приватизации по-чубайсовски был похвальной осторожностью. А вот отказ от поддержки России в юго-осетинской войне был именно неадекватной Трусостью всей белорусской элиты, страхом перед политическим сближением с Кремлем из-за той самой стремительно обесценивающейся собственности

        . В результате белорусская элита отдалилась не от Кремля, а от русского народа, который мог бы всегда поддержать ее в защиту от Кремля. А теперь, может статься, и не станет.

         Боюсь, что за свою Трусость белорусской элите придется заплатить немалую цену по белорусским меркам. И вообще, есть подозрение, что свой интерес белорусская директорская элита профукала еще в марте 2003 года, когда под прикрытием багдадской канонады после целенаправленной провокации из Кремля Лукашенко совершил свой антироссийский разворот. В этот момент белорусская номенклатура оказалась в заложниках у батьки и его клана, получившего свободу действий для закулисного торга с Западом.

      При сохранении общего интереса и единства между властной верхушкой и политическим классом, никакие взрывы и политические убийства не давали бы шансов внешним игрокам. А потому их просто не было бы. Однако, властную верхушку сначала подсадили на оффшорную нефтяную иглу, а потом устроили ей «ломку».

       Ну что же, посмотрим, какими еще сюрпризами этот торг, подкрепляемый агрессивными угрозами, в ближайшее время завершится.