Далекие зеркала: 1913 -2013 (Фурсов). Первая и вторая часть.

В синусоиде русской истории можно найти подсказку, что делать с нашим Временем

 «Хотел бы я, чтобы это случилось не в мое время», — сказал Фродо. «Я тоже, — сказал Гэндальф. — И многие из тех, кому выпадает жить в такие времена. Но это не им решать. Все, что мы можем, — это решить, что делать со временем, в которое живем».

Дж.Р.Р. Толкин «Властелин колец»

Большую эпоху затеял нам 1913 год. В 1913-м были завязаны многие узлы истории. Одни из них незаметно, но чаще с кровью разрубались, другие затянуты до сих пор, будь то Ближний Восток, Германия или Россия; третьи не распутаны и поныне, а по мне так их лучше вообще не трогать. Ситуация 1913 года, при всей ее внешней несхожести с годом 2013-м, чем-то неуловимо напоминает наши дни, а потому внимание к ней, к ее узлам, к тому, как они завязывались и развязывались, может оказаться небесполезным.

Наступил 2013 год, который окрестили годом Змеи (как будто мы китайцы и живем по их календарю). Год еще ничем себя не отметил — не успел. Но с точки зрения столетних юбилеев этот год весьма символичен. Речь идет о столетии, которое прошло с 1913 года — последнего года перед Первой мировой войной. А точнее, перед Большой войной ХХ века, которая закончилась в 1991 году разрушением СССР, красной России — единственной из четырех евразийских (европейских) империй, которую поджигателям войны — англосаксам по обе стороны Северной Атлантики — не удалось уничтожить, хотя в какой-то момент, казалось, почти удалось. Но пришлось ждать до 1991 года, когда очередное поколение российских продавшихся и простаков грохнули собственную страну, как это уже произошло однажды в феврале 1917-го.

2013-й, который пришел за так и не наступившим концом света в 2012-м, — хороший повод порассуждать на самые разные темы. Например, как Россия начала ХХ век и Россия/РФ начала XXI век — подобия и отличия, мир начала прошлого столетия и мир начала нынешнего, механизм подготовки Первой мировой войны, то есть дебюта Большой войны ХХ века, борьба глобалистского и имперского принципов, определившая и эту «длинную» войну, и историю «короткого» (1914–1991 гг.) ХХ века, и многое другое. Перекличка эпох — интересная штука: порой удается услышать-подслушать то, что скрывают, и понять, что именно нужно прочесть между строк истории.

Последний год старого мира

1913 год был последним годом Старого мира. Таким, каким мир был до 1914 года, до начала мировой войны, ему уже не суждено было стать никогда: век вывихнулся, и никто его не вправил. Консервативные тридцатые, последовавшие за революционными двадцатыми, лишь внешне и отчасти прозвучали репликой довоенного мира. Символично, что 11 января 1913 года по Лондону в последний раз проехал омнибус, запряженный лошадьми. Он отбывал в прошлое вместе со старым миром, большая часть которого жила в «гордой башне» и никак не ожидала услышать грохот «августовских пушек»*. По иронии истории именно в 1913-м Марсель Пруст романом «По направлению к Свану» начал издавать свой 16-томный цикл «В поисках утраченного времени». Это утраченное время старого мира, «время-1913» уже никогда не удастся найти и вернуть. «Весна священная» Стравинского, впервые прозвучавшая в 1913-м, была своего рода опережающей реакцией на приход совсем другого мира, возвещая хмурое утро реального ХХ века — кроваво-оргиастического, разглядываемого хищным глазом с вершины пирамиды.

Для России 1913 год особенно важен. Во-первых, для многих живших тогда это была значимая властно-династическая дата — 300 лет дома Романовых, год подведения трехвековых итогов. Празднования начались в четверг, 21 февраля, день этот был объявлен нерабочим, его отметили 21 пушечным выстрелом и молебном в Казанском соборе. Торжества растянулись чуть ли не на весь год. Праздновали — и не видели знаков на стене, захваченные синдромом «Сидония Аполлинария». Инстинкт не подсказывал им, что скоро явится черный человек, причем не есенинский, из зеркала и с тростью, а лермонтовский — страшный и с булатным ножом в руке. Высший класс России предпочитал наслаждаться. Как сказано в Коране, «пусть наслаждаются — потом они узнают» (часто употреблявшийся имамом Хомейни по отношению к верхушке шахского Ирана 66-й аят 29-й суры).

Торжества Романовых затмили или почти затмили другие события 1913 года: «мертвую петлю» в исполнении Петра Нестерова (27 августа), столетие торговой династии Елисеевых (22 октября), дело Менделя Бейлиса (в суде рассматривалось 26–29 октября), первый полет «Ильи Муромца» И. Сикорского (10 декабря), публикацию «Петербурга» Андрея Белого и многое другое.

Начав праздновать 300-летие своей династии, Романовы и представить не могли, что История изогнется лентой Мёбиуса и что февральский переворот 1917 года прекратит правление династии, которая пришла к власти в результате февральского переворота 1613 года: казаки и еще кое-какие силы, спрятавшиеся за потешное и нелегитимное собрание, провозглашенное ими Земским собором, провозгласили царем Михаила, который на тот момент юридически был подданным Владислава и целовал ему крест.

Еще более трагическим вывертом времени стала симметрия слезы невинно убиенного ребенка. Часто забывается, что правление династии Романовых началось с казни, а точнее, с убийства путем повешения 4-летнего ребенка — Воренка, сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II (по крайней мере, официально; настоящим отцом, скорее всего, был Иван Заруцкий). Романовы убирали того, кто некими силами считался претендентом на престол. Иными словами, у основания (в прямом и переносном смысле) династии Романовых — слезинка и кровь ребенка, чужого. А в конце их пути, «в конце дороги той», где «плаха с топорами», — слезинка и кровь уже и своего ребенка, расстрелянного. В конце — то же, что и в начале. Тут поверишь и Трисмегисту, и в мистику истории, и в тяжелую карму. И произойдет этот расстрел (я не разбираю, где и когда конкретно, в любом случае в 1918 году, но с большей вероятностью не летом, а уже после революции в Германии и свержения кайзера) всего лишь через 5 лет после торжеств 1913 года. Есть и другие интригующие параллели: например, фальшивый патриарх в начале правления династии и фальшивый маг, колдун в конце.

Во-вторых, по показателям именно 1913 года впоследствии оценивались достижения царской России, с ними сравнивались достижения СССР. С этой точки зрения сегодня интересно сравнить «достижения» РФ, которой в этом году стукнет 22, с показателями Российской империи, которую с ее царями так любит «либеральная» власть и обслуживающая ее «либеральная» «интеллектуха», ощущающие классовое родство с дореволюционным режимом. Сравнение это явно не в пользу РФ.

Россия-1913 — рф-2013: перекличка эпох

В 1913 году Россия была одной из пяти великих европейских держав — в военном, экономическом и демографическом плане. РФ благодаря ядерному оружию, унаследованному от СССР, сохранила лишь военный аспект великодержавности; в экономическом плане РФ не четвертая страна, как Россия в 1913-м, а девятая (по крайней мере, если исходить из официальной статистики). Численность населения РФ не только меньше, чем в России, но она еще и постоянно сокращается. В конце XIX века население России составляло 125,6 млн человек, в 1913 году — 165 млн (без Польши и Финляндии). Прирост за полтора десятка лет — 40 млн. За 20 «эрэфовских» лет мы потеряли, по разным подсчетам, около 15–20 млн, поскольку смертность превышает рождаемость. «Около» — потому что точной статистики нет. Нет даже точной цифры населения РФ, и если правду говорят участники последней переписи, что им настоятельно рекомендовали завышать численность населения на 30%, то выходит, реально нас может быть не 140 млн, а 100–110 млн. В любом случае налицо демографическое отличие РФ-2013 от России-1913, причем не в пользу первой.

Территориально РФ существенно уступает Российской империи, а в геополитическом и военно-стратегическом плане ее положение хуже, чем у империи Романовых. У тех не было потенциальных угроз ни с исламского Юга, ни с Дальнего Востока (Япония после Русско-японской войны не была угрозой — самураи получили хороший урок), да и с запада на Россию не надвигался единый Запад в виде агрессивного блока НАТО. Русским царям и во сне не могли привидеться на русской территории иностранные военные базы (пусть тылового обеспечения, неважно: сегодня — тыл, а завтра — фронт; читайте «Мародера» и «Карателя» Беркема аль-Атоми). О Российской империи нельзя было сказать, что это геополитически изолированная, практически лишенная выходов к морю страна, которая к тому же не имеет союзников — только партнеров, которые смотрят на нее, как на потенциальную добычу, на еду.

В то же время по ряду показателей РФ словно вернулась в начало прошлого века. Прежде всего — место в международном разделении труда: как Россия была аграрно-сырьевым придатком капиталистического Запада, ядра мировой капсистемы, так и РФ — сырьевой придаток. Правда, не аграрно-сырьевой: Россия вывозила зерно, обеспечивала свою продовольственную безопасность, а РФ свою продовольственную безопасность обеспечивает плохо.

В 1990-е годы РФ вернулась к модели, которую условно можно назвать «моделью Александра II» (далее — «модель А-II»). Речь идет о функционировании страны в мировой системе в качестве финансово зависимого поставщика сырья с постепенно уменьшающимися международной субъектностью и суверенитетом. «Модель А-II» характеризуется следующими чертами:

интеграция в мировую капиталистическую систему в качестве зависимого (прежде всего в финансовом плане) от ее ядра элемента;

сырьевая специализация;

рост эксплуатации населения как местными господствующими группами, которые начинают жить по не местным, а западным/буржуазным стандартам потребления, так и иностранным капиталом (прежде всего через механизмы мирового рынка);

резкое ухудшение положения основной массы населения в результате двойной эксплуатации и социальная поляризация, усугубление неравенства;

отказ государства («центроверха») от главного правила русской власти — «учет и контроль», то есть от ограничения государством аппетитов верхов в таком социуме, который создает небольшой по объему совокупный общественный (а следовательно, и прибавочный) продукт;

участие центроверха в эксплуатации населения совместно с господствующими группами и иностранным капиталом, как следствие — олигархизация власти;

рост противоречия между сырьевой специализацией в мировой экономике и великодержавным статусом в мировой политике.

Все эти черты выявились уже после смерти Александра II, однако фундамент был заложен именно в его царствование, отсюда название модели. Надо признать: и Александр II, и Александр III, и даже Николай II сопротивлялись этой модели, а точнее, ее крайностям, намереваясь смягчить их. Однако, как говорил И.В. Сталин, есть логика намерений и логика обстоятельств, и логика обстоятельств сильнее логики намерений. Три русских царя, о которых идет речь, слабо контролировали обстоятельства жизни страны, плохо представляли реальную картину мира, да и собственной страны тоже. Всю эту «великолепную семерку» характеристик «модели А-II» мы увидели в РФ уже в середине 1990-х годов, и «семибанкирщина» 1996–1999 годов стала лишь ее «апофигеем».

В 2013 году перед РФ стоит та же дилемма, что перед царской Россией в 1913-м: сохранение великодержавного статуса и отказ от сырьевой специализации, которая, похоже, углубляется, или же сохранение этой специализации (а вместе с ней незавидного места в международном разделении труда) и перспектива (вовсе не дальняя) утраты великодержавного статуса, а вместе с ним — большей части суверенитета и, возможно, целостности страны, как это произошло с Россией в 1917–1921 годах.

Позднее самодержавие, превратившееся, как заметил Н.Е. Врангель (отец «черного барона»), в олигархию не достойных, а бесстыдных (звучит более чем актуально), не смогло сделать державный выбор, растратив себя в компромиссах и гешефтах, а также в том, что можно назвать «бездеятельной активностью того, у кого отняли силу» (К. Маркс). Империя рухнула. Восстанавливали ее уже другие силы, правящие элиты иного типа, на иной социально-экономической основе, на путях левого мобилизационного проекта — антикапиталистического.

Еще одно сходство РФ-2013 и России-1913, обусловленное спецификой «модели А-II», — отсутствие большой внешнеполитической стратегии (о социальной, системной стратегии, проекте будущего я уже не говорю — здесь девиз прост: «Да здравствует двуручная пила!»). Справедливости ради надо признать: стратегическое планирование было утрачено уже в позднем СССР, разительно отличавшемся в этом плане от СССР сталинского. Место стратегии заняли тактика и реагирование, причем очень неспешное. Но это характерно и для начала ХХ века. Об этом писали А.Е. Снесарев, В.Я. Новицкий, А.Е. Едрихин-Вандам. О кустарности русской предвоенной внутренней и внешней политики говорил М.О. Меньшиков, а Н.Е. Врангель поставил следующий диагноз: «В русской политике последнего полстолетия ни плана, ни последовательности не было. Правительственной политики не существовало, а была лишь политика отдельных случайных людей. Как уже и во всем, не царь или правительство направляли, а чаще их побочные силы и случайные люди. Вспомните обстоятельства, вызвавшие войну с Японией».

Именно такие «стратегия» и «политика» привели олигархизирующееся самодержавие к краху. Причем с «помощью» британских союзников, по поводу которых С.Л. Печуров заметил: «…участие англосаксонских субъектов международных отношений в совместных с Россией (СССР) военных коалициях никоим образом не устраняло реализацию скрытых, а порой открытых планов послевоенного устройства явно антироссийской направленности». Еще одно сходство — хозяйничанье иностранного капитала и тесно связанное с ним широкое (и глубокое) присутствие иностранной агентуры влияния в верхних эшелонах власти: в дореволюционной России — британской и немецкой, в РФ, особенно в ельцинской — американской, британской, немецкой (причем, возможно, не только ФРГ, но и Черного интернационала). Впрочем, ельцинщина — это не столько даже замусоренность власти агентурой чужого влияния, сколько прямое внешнее управление. Достаточно вспомнить историю с вице-премьером В.П. Полевановым, который в 1994 году отобрал пропуска у 35 советников Чубайса, связанных с американскими компаниями, и заменил военноохранную структуру «Демократического выбора России» «Гром» милицией. Через полтора месяца после этого он был снят с должности по негласному указанию из Вашингтона*.

Формально оба «издания» «модели А-II» капиталистические. Но есть разница. В Российской империи действительно развивался капитализм — уродливый, направляемый, а если необходимо — ограничиваемый государством в интересах последнего. В РФ развивается более интересный процесс: социально-экономическая система выстраивается таким образом, что, по сути, блокирует развитие капитализма в стране. Неравенство, социальная поляризация и прочие ≪прелести≫ a la толкиновский Голлум развиваются здесь чаще всего на некапиталистической основе, нередко — криминального закваса.

Причина проста: первоначальное накопление капитала (то есть силовой отъем собственности, владения, имущества), которое само по себе не является капиталистическим, а должно предшествовать ему (читайте 24-ю главу I тома ≪Капитала≫ Маркса) в качестве необходимого, но отрицаемого условия, развивается в РФ параллельно с капиталистическим, блокирует, душит его и превращает в собственную — некапиталистическую (если не криминальную) — функцию. Конкретно это проявляется по-разному. В частности, в перманентном переделе ≪активов≫ со сменой власти, особенно на региональном уровне, когда новый администратор начинает ≪экспроприировать≫ ≪хозяйство≫ (язык не поворачивается назвать это собственностью, по поводу которой Маркс говорил, что это не кража, а юридическое отношение) прежнего начальника и его родни — под знаменем ≪наведения порядка≫. Метко высказался по этому поводу фотограф Ельцина А. Кузнецов в книге ≪Камера для президента≫. Характеризуя новый этап развития страны, он заметил, что этап этот ≪будет проходить под лозунгом наведения порядка и, естественно, передела собственности, так как этапов может быть много, а собственность —одна≫.

В результате реализовавшейся в РФ в синхроне диалектики двух диахронных типов накопления не только капитализм не развивается, не складываются рынок и средний слой, но даже организованный социум плохо формируется. Вместо него — ≪общество-каша≫ без четко выраженных социальных групп, смесь позднего самодержавия, феврализма (февраль —сентябрь 1917 года) и НЭПа. Мы имеем самовоспроизводящийся процесс разложения позднесоветского социума, оседланный и приватизированный определенными группами, установившими монополию на проедание советских запасов, советского наследия, советской субстанции, которые они к тому же всячески поносят (как известно, едят и гадят в одном и том же месте только свиньи). Еще одно отличие второго издания ≪модели А-II≫ от первого заключается в следующем. Во времена ≪компании≫ ≪Александр, сын и внук≫ эта модель была результатом индустриального недоразвития, а сегодня это есть результат сознательно проведенной в интересах Запада и по лекалам его ≪фабрик мысли≫, прежде всего Римского клуба, словно указавшего РФ пределы ее роста, деиндустриализации. В принципе в планах тех на Западе, кто стремится остановить историю (и Историю), работая над этим с середины ХХ века (указанная остановка была невозможна без уничтожения Советского Союза), деиндустриализация — одна из частей триады, которую условно можно назвать ≪3 Д≫: деиндустриализация, депопуляция, дерационализация (сознания и поведения). Второе, фарсовотрагическое пришествие ≪модели А-II≫ в Россию произошло как навязанная извне реализация части глобального плана. Мировая верхушка начала разрабатывать его почти сразу же после окончания Второй мировой войны, которая была всего лишь логическим развитием более важной войны, начавшейся в 1914-м. Финальные приготовления этой войны, названной современниками «Великой», пришлись аккурат на 1913 год.

Россия была объектом этих «игр»-приготовлений, а не субъектом, поскольку «модель А-II» предполагает постепенную утрату субъектности в международных и мировых делах. Что еще хуже, в России начала ХХ века, условно говоря, на 1913 год не было субъекта, способного изменить положение в стране и страны — в мире, не было субъекта стратегического действия (ССД), способного разрешить базовые, смертельно опасные, работавшие на разрыв державы противоречия. Противоречий было немало, но главных — три.

Российская империя в 1913 году: противоречия

Первое противоречие заключалось в следующем. С середины XVI века в России развивалась тенденция роста численности господствующих групп при уменьшении «объема» собственности, которой они располагали. Господствующие группы трех структур русской истории — боярство, дворянство, пореформенное чиновничество — были функциональными органами власти, причем каждый последующий слой-орган был многочисленнее предыдущего, а отдельный средний представитель каждого нового слоя обладал меньшей собственностью, чем таковой предшествующего. Иными словами, власть в лице своих функциональных органов охватывала все большую часть общества, становясь при этом, если так можно выразиться, менее собственнической. И это была тенденция. Однако с третьей четверти XIX века в России наряду с этой начала прослеживаться и противоположная тенденция. Формирование капиталистической собственности, своей и иностранной, причем определенные сегменты власти функционально подключались к этой собственности, противоречило тенденции, о которой речь шла выше. Налицо противоречие, которое могло (должно было) разрешиться либо победой собственности и капитала над властью и традиционными слоями, либо освобождением власти от собственности. Самодержавие не могло обеспечить ни одного из вариантов решения, по сути, консервировало ситуацию, способствуя выработке социального динамита; такой курс, который мог принести хоть какие-то результаты при Николае I, при Николае II становился катастрофическим. Позднее самодержавие не могло не только разрешить противоречие, о котором идет речь, но даже сделать определенный выбор как в силу своей исходной природы, так и в силу самоолигархизации, выразившейся, помимо прочего, в импотенции аппарата управления, готовности многих его представителей играть в игры с оппонентами режима — от революционеров до агентов западных спецслужб. Иными словами, позднее самодержавие не могло выступить субъектом изменений, которых требовало усиливающееся противоречие, — в 1913 году это было очевидно, и патриотический порыв 1914 года приглушил остроту всего лишь на год. Второе противоречие, связанное с первым, заключалось в следующем. Традиционное русское хозяйство, в основе которого лежало наше «рискованное земледелие», создавало небольшой по объему (в отличие от западноевропейских и большей части азиатских обществ), совокупный общественный продукт. К нему и примерялись потребности традиционных господствующих слоев, определявшиеся русской «системой работ». С XVIII века, особенно с екатерининских времен, ситуация стала меняться: русское дворянство усвоило западные потребности, определявшиеся раннекапиталистической, буржуазной «системой работ», а местная-то система работ осталась прежней. Эта проблема была «решена» усилением эксплуатации крестьянства — в три раза всего лишь за 30 лет. Дальше этот процесс шел по нарастающей, резко рванув в последней четверти XIX века в связи с интеграцией России в мировую капсистему в качестве поставщика зерна и сырья.

«Западнизация» пореформенной России привела к тому, что наряду с прибавочным у населения стали отчуждать часть необходимого продукта. Запад, писал один из самых блестящих и умных русских публицистов рубежа XIX–XX веков М.О. Меньшиков, «поразил воображение наших верхних классов и заставил перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большою опасностью для нее. Подобно Индии, сделавшейся из когда-то богатой и еще недавно зажиточной страны совсем нищей, — Россия стала данницей Европы во множестве самых изнурительных отношений. Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта, которые так обычны на Западе, мы вынуждены отдавать ему не только излишки хлеба, но, как Индия, необходимые его запасы. Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению, и все это для того только, чтобы поддержать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с Европой. Девятнадцатый век следует считать столетием постепенного и в конце тревожно-быстрого упадка народного благосостояния в России. Из России текут реки золота на покупку западных фабрикантов, на содержание более чем сотни тысяч русских, живущих за границей, на погашение долгов и процентов по займам и пр., и неисчислимое количество усилий тратится на то, чтобы наперекор стихиям поддерживать в бедной стране богатое культурное обличье. Если не произойдет какой-нибудь смены энергий, если тягостный процесс подражания Европе разовьется дальше, то Россия рискует быть разоренной без выстрела…»

Иными словами, возникло противоречие между потребленческим вектором верхушки и жизненным вектором огромной массы населения, «моральную экономику» которой эта верхушка разрушала и как экономику, и как моральную. То, какой остроты достигло противоречие, продемонстрировала пугачевщина 1906–1907 и 1916–1917 годов. Разрешить и это противоречие, как показала столыпинская реформа, власть не могла — только обострить.

Третье противоречие я уже упоминал: между сырьевой специализацией экономики и великодержавным геополитическим статусом, который слабел сам по себе и сознательно подрывался Великобританией и Ротшильдами. И это противоречие самодержавие устранить не могло. Более того, вступив в войну, оно усилило его — как внутренним напряжением, так и большей — война — открытостью внешнему миру, внешним силам. А в открытой, тем более плохо сбалансированной системе начинаются колебательные движения и хаотические процессы, которые внешние силы могут использовать, усиливать, направлять. Причем даже если колебания выступают в качестве маловероятного явления и поначалу незначительны, важно, чтобы они стартовали, а далее, по теории Брумля, включается цепь явлений, которые с точки зрения данной системы маловероятны, но одно маловероятное явление тянет за собой или порождает другое (пример — деятельность тандема А. Яковлев — М. Горбачев), в результате угроза вторжения Чужого становится реальной и система либо разрушается (Россия-1917), либо захватывается Чужехищниками (СССР-1991).

Если самодержавие не смогло устранить противоречия и расшиблось о них с внешней помощью, то Советский Союз — системный антикапитализм — возник и состоялся как решение этих проблем. Его возникновение стало той самой «сменой энергий», на которую надеялся М.О. Меньшиков. Противоречие между властью и собственностью было решено в пользу власти; октябрь 1917 года и тем более 1929 года (отмена НЭПа) есть очищение власти от собственности (В.В. Крылов), «окончательное решение» властью собственнического вопроса. Конкретной формой решения стала номенклатура — господствующий слой без собственности. Противоречие, связанное с низким уровнем совокупного продукта и потреблением верхов, было снято путем установления жесткого контроля над потреблением номенклатуры, введением иерархически ранжированного потребления. Противоречие между сырьевой ориентацией и великодержавным статусом было снято в пользу великодержавности. Основой снятия стало создание двух новых мировых промышленных комплексов — Донецко-Днепропетровского и Уральско-Кузбасского, обеспечивших к 1937 году промышленную автаркию от капиталистического мира, и мощного военно-промышленного комплекса и армии, сломавших хребет вермахту. Да, пятилетки профинансировали нам Рокфеллеры, Гарриманы и другие хищники в своих экономических (прибыль) и геополитических (поднять СССР до такого уровня, чтобы он мог сцепиться с рейхом и в схватке взаимоуничтожиться) интересах. Но рабочие руки-то были наши, энтузиазм был наш, идеалы — наши.

Однако (внимание!) все это осуществилось главным образом с конца 1920-х по конец 1930-х годов. А между 1917 и 1927/29 годами — 10–12 лет интернационал-социалистической фазы революции в России — противоречия самодержавного режима не то что не решались, но отчасти решались медленно (мешали НЭП и курс на мировую революцию), отчасти было не до того, отчасти шли мощные помехи извне. Но если советский режим — по своим идеалам, интенции и потенции — принципиально мог устранить противоречия, о которых идет речь, то самодержавная система не могла этого сделать принципиально, как и главный продукт ее разложения — белое движение. Это означало, что самодержавие не способно выступить субъектом стратегических действий (далее — ССД). Однако не только власть, не только верхушка правящей элиты, прогнившая изнутри, но и контрэлита, либералы и революционеры, погрязшие в склоках, не были ССД. Либеральные и революционные контрэлиты не имели веса и сил, достаточных для того, чтобы выступить в качестве ССД царской власти.

Ни власть, ни верхушка правящей элиты, ни контрэлита (либералы и революционеры, погрязшие в склоках) ССД не были. И тем не менее они сыграли, а точнее, их сыграли — их сыграл реальный ССД, который находился за пределами России и частью которого стали либералы и революционеры, использовав как мощный мировой, глобалистский рычаг против евразийской империи — разница в масштабе и соотношении сил. И субъект этот, который силами международных и российских революционеров завалил империю, окончательно оформился именно в 1913 году, и произошло это на мировом уровне, в США. Поэтому имеет смысл бросить азимовский взгляд с высоты на мир, каким он был в 1913 году. И прежде всего — на США.

Мир-1913

США уже тогда были экономическим лидером, правда, не нисходящим, как сегодня, а восходящим: по объему производства в 1913 году США превзошли Великобританию, Францию и Германию, вместе взятых. Налицо была явная смена лидера, символическим подтверждением которой в 1913 году стала первая в истории победа американских теннисистов над англичанами в Кубке Дэвиса, причем на территории противника — на траве Уимблдона. За технический прогресс приходится платить: в 1913 году в результате «автомобильных инцидентов» в США погибли 2488 человек. Но что такое 2,5 тыс. жизней для кузницы нового капиталистического будущего? А то, что оно создается именно в Штатах, у большинства современников сомнений не вызывало.

Покидая Америку в 1917 году и отправляясь в Россию делать революцию на деньги Рокфеллеров, Варбургов, Гугенхаймов, Ашбергов, Шиффа – Куна – Лееба и др., то есть на деньги Федеральной резервной системы, Троцкий писал: «Я уезжал в Европу с чувством человека, который только одним глазом заглянул внутрь кузницы, где будет выковываться судьба человечества».

США и сегодня лидер, но, во-первых, уже не столько экономический, сколько военно-политический; во-вторых, это не те США, что были в 1913 году и даже не те, что были в 1973-м. Нынешние США — это не столько государство, сколько кластер транснациональных корпораций, стоящий перед очень серьезными внутренними и внешними проблемами.

 

В 2013 году черный президент США клянется в миролюбивых намерениях так же, как белый президент Вильсон в 1913 году, заявивший 27 октября того года, что США никогда не будут стремиться захватить силой ни единого квадратного фута земли. Звучит красиво, но лживо, особенно в свете истории ХХ — начала XXI века, когда США побили рекорды агрессивности и ведения захватнических войн. Неслучайно же основатель «Стратфора» Дж. Фридман заметил, что стратегия США исторически ориентирована на войну в значительно большей степени, чем стратегия других стран, и что «США исторически — страна военного типа» (warlike country).

Чарльз Бирд, иронически охарактеризовал внешнюю политику США после 1945 года как «вечную войну ради вечного мира», а писатель Гор Видал в книге «Почему нас ненавидят» зафиксировал аж шесть десятков агрессивных военных акций США во времена холодной войны и почти сотню за всего лишь десятилетний период 1991–2001 гг. Такой перевес неудивителен: именно после окончания холодной войны военные в США обрели автономию, стали самостоятельным игроком, о чем свидетельствуют события последних месяцев. Я имею в виду не растущее американское давление на Сирию, хотя и это показательно, а интересные организационные изменения в военной сфере США. 20 апреля 2012 года в США была создана Секретная служба обороны (ССО) (Defense Clandestine Service; clandestine вообще-то обычно переводится как «подпольный»). Она будет заниматься тем, чем обычно занималось ЦРУ, — сбором информации вне зоны военных конфликтов. Сравнимая по численности персонала (легальных сотрудников и нелегалов) с ЦРУ и ориентированная на работу по исламскому миру и КНР, ССО будет подчиняться Пентагону. Это значит, что последний приобретает не характерные для него ранее функции — решения задач внешней политики тайными средствами. Если учесть, что ранее эта сфера (посредством ЦРУ) была почти вотчиной йельских иллюминатов («Череп и кости»), то вся эта история свидетельствует о серьезных изменениях в закрытой части американской (и мировой) властной системы: Пентагон становится субъектом внешней политики*.

В этом нет ничего удивительного: Чалмерс Джонсон в своей знаменитой трилогии («Отдача», «Печаль империи», «Немезида») показал, как в 1990-е годы США, по сути, превратились в военную империю. Но если учесть, что в конце 2011 года израильский генштаб тоже обрел некую субъектность во внешней политике (официальное объявление 16 декабря 2011 года ЦАХАЛ — Армией обороны Израиля — о создании отдельного командования со своим штабом для проведения «дальних операций»), это означает, что мы имеем дело с проявлением мирового тренда — существенным усилением военного и спецслужбистского сегмента в мировом правящем классе. Обычно такие изменения происходят в канун больших войн и в ситуациях превращения политсистем в военно-имперские структуры.

Но вернемся к подсчетам Г. Видала. Подчеркну: его книга вышла в 2002 году, то есть до американо-натовской агрессии против Ирака и Ливии, а если называть вещи своими именами, до международного разбоя, безнаказанно учиненного и возможного в мире без СССР. И как это соотносится с тезисом Вильсона «ни фута земли путем завоеваний»? Впрочем, это не единственное, чем отличился Вильсон в 1913 году, есть вещи посерьезнее — вещи, за которые буржуины должны были бы поставить ему золотой памятник, но об этом чуть позже.

За пределами США мир тоже бурлил, но не столько в экономическом, сколько в политическом и военном отношениях. Впрочем, пока что бурлил локально, точечно. Теракты в Китае (в феврале сторонники свергнутой маньчжурской династии Цин взорвали три десятка человек), антияпонский бунт на Тайване и — внимание! — конфликт на Ближнем Востоке с участием англосаксов. Британские военные корабли и индийские войска вмешались в события в Маскате, встав на защиту султана Омана против объявившего ему войну шейха Абдуллы, который контролировал значительную часть хинтерланда и вел за собой религиозных фанатиков.

В Индии восстали жители Нагаленда, бунт был подавлен карательной экспедицией. Здесь британцам сопутствовал успех, а вот в Сомали (протекторат Сомалиленд) им повезло меньше — как и американцам спустя ровно 80 лет. В 1913 году отряд Безумного Муллы атаковал экспедиционный верблюжий корпус, убив командира-англичанина и дюжину солдат из местных. Британским войскам пришлось отойти к побережью. Во Французском Индокитае были убиты два французских офицера, после чего полиция раскрыла в Ханое заговор, целью которого было убийство генерал-губернатора. Во французском и испанском «секторах» Марокко местные племена тоже бросили вызов колонизаторам.

Испанцы отправили против восставших крупный отряд наемников; командир отряда — испанец — получил орден «Крест за военные заслуги»; этого командира звали Франсиско Франко. В Ливии восставшие племена убили две сотни итальянских солдат, ответ итальянской карательной экспедиции был весьма жестким.

Острой была ситуация на юге Африки. В Йоханнесбурге волновались шахтеры, а в Трансваале развернулось движение индийских иммигрантов, которым по новому законодательству запрещалось заниматься торговлей, земледелием и иметь в собственности недвижимость, виновных в нарушении закона депортировали.

Движение протеста возглавил Ганди, которого арестовали и приговорили к 9 месяцам заключения и каторжных работ. Впрочем, многие англичане симпатизировали индийцам, помня, что именно британские власти призывали их перебираться в Южную Африку; в защиту индийцев даже выступил вице-король Индии. Ганди скостили срок до 2 месяцев, но волнения — ненасильственное сопротивление — продолжались; пройдет 15 лет, и уже другой вице-король Индии будет расхлебывать «ненасильственную кашу», заваренную на родине тем же Ганди, которого коминтерновцы будут упорно называть «старым предателем».

И все же самые тревожные мировые события 1913 года происходили на Балканах, тех самых Балканах, по поводу которых Бисмарк заметил, что новая европейская война вспыхнет именно там из-за какой-нибудь глупости (особенно если эту «глупость» хорошо подготовить). Там закончилась первая Балканская война и началась вторая. Сербы, кстати, считают началом Первой мировой войны не 1914 год, а 1912-й — начало первой Балканской войны; в этой для них шестилетней мировой войне сербы потеряют 30% мужского населения вообще и 50% мужчин в возрасте 20–50 лет*, и от такого удара уже не оправятся исторически, несмотря на весь героизм четников, да и их противников коммунистов во Второй мировой войне.

Славяне теснили турок, пользуясь негласной поддержкой России. И это очень беспокоило немцев и австрийцев, то есть германосферу. В феврале 1913 года начальник генштаба Второго рейха фон Мольтке-младший заявил своему австро-венгерскому коллеге Конраду фон Хетцендорфу о своей убежденности, «что европейская война раньше или позже разразится и что главный вопрос — борьба между германством и славянством», борьба, в которой, по мнению Мольтке, западные цивилизованные государства, включая прежде всего Великобританию, обязаны поддержать немцев.

Оба тезиса Мольтке-млад шего, на котором природа, похоже, отдохнула (Мольтке-младший «прославился» тем, что заявил кайзеру: наш, то есть немецкий, план нехорош, но это план, и его нужно выполнять), были ошибочными. Война была «не раньше или позже», а что называется, уже у ворот. И уж совсем ошибочным — трудно сказать, до наивности или идиотизма, — был тезис о том, что главным в войне будет борьба германства и славянства и что Запад, прежде всего британцы, должны будут выступить вместе с немцами.

Во-первых, главным в грядущей войне было противостояние англосаксов и немцев; Германия должна была быть уничтожена и как конкурент Великобритании, и как «грибница» немецких масонских лож, неосторожно бросивших после 1871 года вызов британским ложам, причем не только континентальным, но и островным. В результате с 1888 года британцы приступили к осуществлению долгосрочного плана сокрушения Германии. Сокрушить немцев должны были французы и русские, но для этого нужно было:

а) завязать их в союз, убедив, прежде всего, французов (этим занялся Ватикан, сильно задолжавший Ротшильдам);

б) заставить французов повернуться в сторону британцев из-за слабости русских (слабость должна была продемонстрировать японско-русская война);

в) подтолкнуть уже связанную с Францией Россию к союзу с уже связанной с Францией Великобританией («Антанта»);

г) не допустить русско-германского союза;

д) убедить немцев, что в грядущем европейском конфликте британцы сохранят нейтралитет и речь идет о противоречиях только континентальных держав — центральных (Германия, Австро-Венгрия) и фланговых (Франция, Россия); тем самым немцы провоцировались на войну, что и исполнил виртуозно летом 1914 года министр иностранных дел Великобритании сэр Эдуард Грей, втравив Вильгельма II в войну, да так, что вся вина при этом падала на кайзера.

Последний потом мог сколько угодно в бессильной злобе топать ногами и кричать о «проклятой нации лавочников» — поезд ушел или, как сказал бы Слепой Пью из «Острова сокровищ»: «Дело сделано, Билли» (в данном случае — Вилли). Теперь «Вилли», как называл его «Ники» — Николай II, оставалось лишь хлопать глазами и успокаивать нервы разгадыванием кроссвордов (кстати, кроссворд был придуман именно в 1913 году американцем Артуром Уинном и опубликован в журнале New York World). Нельзя не согласиться с А.Е. Едрихиным-Вандамом: «…к сожалению для Германии, ее молодое искусство борьбы за жизнь оказалось много ниже той изумительной системы, которая работает в Англии еще со времен плохого философа, но гениального стратега Бэкона». Во-вторых, британцы вовсе не собирались играть на немецкой стороне — впрочем, и на русской тоже.

В-третьих, они не ограничились пассивной ролью, а активно стравливали двух континентальных гигантов с целью их взаимного уничтожения. Так и хочется сказать: «Ай да британец, ай да сукин сын». Но дело не только, а возможно, и не столько в Великобритании. Альбион, безусловно, сыграл большую роль в организации и развязывании мировой войны — она ему была жизненно необходима. И напрасно пытается панегирист Ротшильдов и Варбургов Найалл Фергюсон доказать (в книге The war of the world), что Первая мировая война была обусловлена якобы некими ошибками Великобритании, ее государственных деятелей и дипломатов. Никаких ошибок, все сыграно как по нотам. Свои планы «альбионцы» умело скрывали, действуя по принципу keep it safe and keep it secret. Так, уже планируя русско-германскую войну, они в 1913 году договаривались с немцами о разделе португальских владений в Африке, о приостановлении темпов строительства британского и немецкого флотов. А почему бы и не приостановить, заодно сэкономив, особенно когда знаешь, что битва с Германией за гегемонию будет решаться не на море, а на суше, причем не британскими руками. Британцы прекрасно понимают, писал А.Е. Едрихин-Вандам, «что решение очередного для них Германского вопроса возможно не единоборством Англии и Германии на Северном море, а общеевропейской войной при непременном участии России и при том условии, если последняя возложит на себя по меньшей мере три четверти всей тяжести войны на суше».

Иными словами, в канун войны британцы играли с немцами, как гроссмейстер с второразрядником, или, как писал все тот же Едрихин, демонстрировали преимущество гениального шахматиста над посредственным игроком. В результате германский кайзер, а в феврале 1917 года и русский царь с удивлением обнаружили, что им поставили мат.

(Продолжение в следующем номере «Однако»)

 

* «Гордая башня» и «Августовские пушки» – названия двух известных книг Б. Такмен, посвященных кануну и началу Первой мировой войны.

* Я благодарен В.П. Полеванову, сообщившему мне интересные детали этой истории.

* Я благодарен А.А. и Е.В. Денисовым, сообщившим мне об этом факте и его возможных последствиях для внутриполитической ситуации в США, включая таковую структуру (нео)орденского типа.

* Я благодарен Чаславу Копривице, обратившему мое внимание на этот факт.

Андрей Фурсов, директор Центра русских исследований Московского гуманитарного университета, директор института системно-стратегического анализа, академик Международной академии наук (Инсбрук, Австрия)

Часть вторая

Наступает время последней битвы имперской и глобальной концепций

  Одна из главных задач Первой мировой войны заключалась в том, чтобы уничтожить крупные империи и на их месте создать мелкие национальные государства, которыми было бы очень легко управлять. Какие задачи ставят перед собой Хозяева Мировой Игры сто лет спустя, в 2013 году? Замыслы все те же – создать глобальный мир, глобальное правительство, чтобы установить тотальный контроль над всеми товарными потоками. Однако глобализм тоже подвержен кризисам. Мир трещит по швам, и сквозь пыль и песок этой ломки начинают проступать контуры новых империй — средство противостояния глобализации, единственное противоядие от «конца истории».

1913. Верхушка мирового капиталистического класса — повестка дня

Альбион сыграл едва ли не главную роль в развязывании Первой мировой войны (впрочем, как и Второй), но он был не единственным субъектом, который работал на войну. Или так: он был главным международным субъектом. Но был еще и мировой субъект, оформившийся на рубеже XIX–XX веков, то есть в эпоху, которую голландский историк Ян Ромейн назвал «водоразделом». И мировой субъект был не менее, а быть может, и более важен, чем международный (впрочем, они были тесно связаны). Речь идет о мировом финансовом (финансово-политическом) сообществе, организованном в закрытые наднациональные структуры (клубы, ложи, общества типа «круглого стола» и т.п.) и нередко скрепленном семейными узами, авторитет которого резко повысился на рубеже XIX–XX веков.

По сути, это сообщество выражало долгосрочные и целостные интересы капиталистической системы, квинтэссенция развития которой — бесконечное накопление капитала и экспансия в пространстве. На рубеже XIX–XX ве ков эта верхушка мирового капитала, «властелины капиталистических колец» (кстати, о кольцах: олимпийский символ — пять колец — был придуман де Кубертеном именно в 1913 году) поставили перед собой следующие задачи:

1) установить контроль над остававшимися вне зоны их досягаемости (по положению на конец ХIХ века) мировыми ресурсами. Это юг Африки, Россия (по иронии истории и в конце XX века судьба Южной Африки оказалась связанной с Россией: ее завалили одновременно с СССР — де-факто в 1991 году, Запад убирал индустриальных конкурентов; судьба Черной Южной Африки чем-то схожа с судьбой РФ, особенно времен ельцинщины: та же деиндустриализация, социальная деградация, криминализация);

2) устранить евразийские империи, объективно, в силу самого факта существования препятствовавшие мировому капиталистическому классу реализовать глобалистский принцип. Похоронить имперский принцип политико-экономической организации можно было только вместе с империями;

3) уничтожить Россию и особенно Германию как потенциальных континентальных конкурентов Великобритании — пункта прописки и порта приписки мировых высоких финансов;

4) уничтожить Германию как военно-политический каркас немецких масонских лож и парамасонских структур, бросивших вызов британским наднациональным структурам управления и согласования;

5) создать на месте разрушенных евразийских империй единое европейское политическое образование — «Венецию размером с Европу» и что-то вроде мирового органа власти банкиров (первая попытка — Лига Наций);

6) взять под полный контроль мировые деньги, для этого необходимо было установление контроля над финансами США группой британских и американских финансовых воротил; внутри этой задачи британцы стремились решить еще одну, английский политик Сесил Джон Родс сформулировал ее так: «Возврат Соединенных Штатов Америки как составной части Британской империи»;

7) организовать как минимум евразийскую войну как лучшее средство решения одним ударом всех вышеперечисленных задач.

Перед нами глобальный план, по поводу которого американский историк Кэрролл Куигли в своей книге «Трагедия и мечта» писал: «У сил финансового капитала был далеко идущий план — создание не менее чем мировой системы финансового контроля, который находится в частных руках, способных благодаря этому господствовать над политической системой каждой страны и мира в целом».

Главной в этой «семерке» задач была 6-я. Именно она была ключом к решению всех остальных, отпирала «кладезь бездны». Она-то и была решена в декабре 1913 года созданием Федеральной резервной системы (ФРС) — инструмента мировых банкиров, оформившего, я бы сказал даже, институциализировавшего их в качестве глобального субъекта стратегического действия (ССД).

Создание ФРС — центральное событие 1913 года

Политически создание ФРС было обеспечено президентом Вильсоном, за которым маячили фигуры крупнейших мировых финансистов и полковника Хауса — их смотрящего при первом лице государства. Вильсон был абсолютно ведомым человеком типа Джимми Картера. Впрочем, как раз Джимми однажды взбрыкнул.

В 1979 году Картер решил, что он — игрок, а не легкая фигура, и во время предвыборной поездки по Калифорнии начал обещать глубокие реформы. Советы старших товарищей из Трехсторонней комиссии не делать этого проигнорировал. И тогда ему объяснили что к чему. Во время одного из выступлений президента полиция арестовала двух человек, пытавшихся устроить на него покушение. Были обнародованы имена злоумышленников: Раймонд Ли Харви и Освальдо Ортис. Считав имя признанного по официальной версии убийцы президента Кеннеди, Картер все понял, засел в кэмпдэвидской резиденции и больше не рыпался. Злоумышленников, как было объявлено, судили и дали им приличные сроки. Через год журналисты попытались найти Ли Харви и Освальдо Ортиса в тюрьме, однако в базе данных американских тюрем эти лица не числились. Вильсон, повторю, не взбрыкивал и безропотно подписал Акт о создании ФРС. Его и посадили в президентское кресло главным образом для этой подписи. И еще для принятия одного документа — «16-й поправки к Конституции США». Она давала право правительству взимать подоходный налог — без такой поправки схема ФРС как Центробанка не работала. В.Ю. Катасонов четко фиксирует этот момент: подоходный налог становился источником денег для оплаты процентов по долгу правительства перед ФРС. Неудивительно, что портрет Вильсона красуется на стотысячедолларовой купюре.

Кто же владельцы ФРС?

Продавливал создание Центробанка в Америке Джон Пирпонт Морган — потомок знаменитого пирата XVII века. Джон Пирпонт был человеком Ротшильдов и действовал в их интересах. Он не дожил до создания ростовщического Храма (умер 31 марта того же 1913 года), но главным лицом в ФРС стал другой человек Ротшильдов — Пауль (Пол) Варбург.

Вообще нужно сказать, что хозяева ФРС представляли собой сеть или, если угодно, паутину тесных деловых и родственных связей. Варбурги породнились с Ротшильдами еще в 1814 году. Шифф в первой половине 1870-х годов женился на Терезе, старшей дочери Соломона Лееба, совладельца компании «Кун, Лееб и К°», что позволило Шиффу выкупить (при помощи тех же Ротшильдов) долю в этой компании. На младшей дочери Соломона Нине женился Пауль Варбург.

Среди родни также оказался Голдман Сакс1. В результате сеть ФРС оказалась не только финансовой, но в значительной степени родственной: гешефт, основанный на родстве влиятельных людей, — это серьезно. Причем не только в экономике, но и в политике, во власти. Как говорил губернатор Вилли Старк, герой робертпеннуорреновской «Всей королевской рати», доллары хороши до известного предела, дальше смысл имеет только власть. ФРС — это не экономический субъект, это прежде всего властный субъект с экономической, управленческой функцией (что такое экономика? это управление, то есть власть). Причем заряженный на войну.

После создания ФРС ее владельцам просто необходима была война: для оплаты военных расходов правительства, в первую очередь США, будут вынуждены занимать у ФРС и сядут на долговую иглу этой Системы, ее владельцев. Так и вышло — воюющие стороны потратили на войну около 56 млрд фунтов стерлингов, что в нынешних ценах не так далеко от триллиона долларов. Какие же барыши получили «новые храмовники» из ФРС? Фантастические. А значит, их экономический замысел удался. И возникла идея повторить на бис — через 20 лет. Для этого и Версальская система была «сконструирована» — для обеспечения будущей войны. Иными словами, война стала логическим, а также необходимым для ФРС следствием ее существования, modus operandi.

Война и революция. Революции, естественно, не в зоне прописки ФРС — Pax Anglosaxonica.

Война и революция были определены не только в качестве основы источника дохода (экономика), но и как средство разрушения континентальных евразийских империй. Собственно, план разрушения этих империй и установления контроля над их ресурсами (прежде всего над русскими), возникший в Великобритании в 1880-е годы, не особо скрывался.

По крайней мере на него намекали. Так, в конце XIX века в британской газете Truth («Правда») был опубликован памфлет «Сон кайзера». Снится Вильгельму, что в результате войны Германия и Австро-Венгрия потерпели поражение, на их месте на новой карте Европы — мелкие республики, созданные по национальному принципу. Примечательно, что на месте России — политическая пустыня (что означает установление прямого контроля над территорией). В значительной степени план этот был реализован.

План, о котором идет речь, отражает реальное противоречие, оформившееся в «водораздельную эпоху», — противоречие между глобалистским (в англосаксонском исполнении) и имперским принципами организации современного мира. Именно оно определило основное направление последующей — вплоть до наших дней — истории мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы. 1913-й стал последним годом мирного противостояния глобализма и имперскости.

По иронии истории в том же декабре 1913 года, когда в лице ФРС оформился могильщик и терминатор старой Европы, она, старая Европа, закатывала балы. В один и тот же день — 2 декабря 1913 года — были устроены торжества: в Вене в честь 66-летия восхождения на трон императора Франца Иосифа, а в Париже де Ротшильд дал самый дорогой и шикарный бал года в честь баварской принцессы Гизелы Морис. «Гордая башня» Европы казалась непоколебимой. Это было ошибкой. Заинтересованные лица уже заготовили порох, протянули бикфордов шнур и нащупывали спички в кармане. Аннушка Истории уже не только купила масло, но и пролила его…

Когда старая Европа справляла торжества по событиям прошлого, не осознавая, что это поминки по эпохе, которую Цвейг назовет «старыми временами», в США произошло полное, хотя еще не окончательное оформление нового — хищного и глобального по масштабу и целям — субъекта. Он, наконец, обрел законченный облик, поставив заодно под контроль финансы США, и вынес на повестку дня мировую войну — в этом интересы означенного субъекта совпали с британскими. Этим субъектом была ФРС — храм (Храм!) финансового капитала, мировых банкиров.

Субъект этот с самого начала проектировался глобальным; мир еще не стал глобальным, а этот субъект уже оказался таковым, и в этом было его огромное преимущество. Кроме того, еврейский капитал прочно связал кузеновконкурентов — британцев и американцев, превратив их в единый англосаксонский субъект; без этой связки субъект не заработал бы, но в равной степени он не состоялся бы и без наличия британской и американской площадок и мощи отстроенных на них государств. В природе это называется симбиоз, или симбиогенез. (Я не рассматриваю здесь вопрос, насколько исторически самостоятелен был еврейский капитал, стоял или стоит кто-то за ним, используя как ширму, и если да, то кто; для целей данной статьи это не имеет значения.)

Глобалистский принцип versus имперский принцип

Глобалистский и имперский принципы несовместимы — «Боливару истории» не снести двоих. Средством уничтожения империй должна была стать война. Но практика борьбы англосаксов с Германией и их союзничества с Россией показывала, что войны мало, нужен еще удар изнутри, внутренний взрыв: «эксплозия» должна была быть дополнена «имплозией». Для решения этой задачи требовались союзники внутри империй — либералы и революционеры, связанные с международным либеральным и революционным движением, этим заповедником спецслужбистов, авантюристов и гешефтмахеров; классика «жанра» — Парвус (Гельфанд). Так оформился трехглавый субъект, эдакий глобальный Змей Горыныч, в котором кроме главной и старшей — финансово-политической западной (мировой) «головы» — были еще две, поменьше: мировая либерально-революционная и аналогичная российская. Этот тройственный (трехсторонний!) субъект и завалил континентальные империи, начав с официального союзника англосаксов — России; как тут не вспомнить А.Е. Едрихина-Вандама, заметившего, что хуже вражды с англосаксом может быть только одно — дружба с ним.

Когда-то Ленин сказал: «Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию». Лукавил Ильич. Одной российской организации явно не хватало, нужен был мировой рычаг, прежде всего финансовый (без финансистов революций не бывает — бывает бунт, «бессмысленный и беспощадный», либо провальная попытка сотни прапорщиков «изменить весь государственный быт России» — А.С. Грибоедов), с помощью которого в России подбросили самодержавие, и оно, подобно Шалтаю-Болтаю, «свалилось во сне». Интернационал-социалисты взяли власть, но не удержали ее, поскольку есть такая штука, которую Гегель называл «коварством истории».

В послевоенном мире, находившемся в раздрае, Большой Системе «мир» не удалось додавить Большую Систему «Россия» и подчинить логику ее развития своей. Трехглавый ССД сумел захватить власть в России и накуролесил в ней с 1917 по 1927 год, однако власть удержать не сумел в условиях 1920-х годов. И на смену интернационал-социалистической фазе революции (девиз: «Мировая революция») пришла имперсоциалистическая (девиз: «Социализм в одной, отдельно взятой стране»), против которой глобалисты практически сразу бросили национал-социализм. Другим противником импер-социализма Сталина были левые глобалисты троцкистско-коминтерновского типа, которые в середине 1950-х годов после смерти Сталина полезут из щелей как тараканы и, объединившись с экс-нэпманами, начнут устанавливать связи с западными глобалистами (из Римского клуба и т.п.).

Персонификатор логики и интересов развития Большой Системы «Россия» — Сталин и его команда — свернули проект «мировая революция», прихлопнули НЭП и, используя клубок противоречий (британцы — американцы, англосаксы — немцы, немцы — французы, Ротшильды — Рокфеллеры), восстановили имперский принцип в красном варианте, оформили системный антикапитализм в виде СССР как альтернативный капитализму мировой системы. Отодвинули глобализацию на 60 лет, разгромив при этом Третий рейх, — эксперимент по созданию и тестированию брутальной версии нового мирового порядка, поставленный западными элитами. Именно этого буржуины и их «пятые колонны» не могут простить Сталину и СССР. (Все кампании по десталинизации у нас — это работа не только и не столько на внутреннего хозяина, сколько на буржуинов-глобализаторов, ненавидящих и мертвого льва, а шавки и рады стараться.)

Собственно, мировое значение Сталина и заключается в том, что он создал альтернативную модель исторического развития. Футуристического типа, а не консервирующего, и одновременно неоимперскую форму, успешно противостоящую глобализму в новых неимперских/постимперских исторических условиях. Глобалисты-капиталисты были вынуждены развивать не только глобалистский проект, но и, теряя темп, растить-поддерживать государства, которые должны были противостоять послевоенному СССР, — ФРГ и Японию. Когда-то Тютчев заметил, что после возникновения в России империи Петра империя Карла Великого в Европе невозможна. И действительно, Наполеон, Вильгельм II и Гитлер провалились, и провалили их русские. Перефразируя Тютчева, можно сказать: пока существовал СССР, глобализация как триумф Глобального Ростовщика была невозможна. В этом смысле 1991 год стал реализацией тех целей, которые были намечены в 1913-м.

2013. Верхушка мирового капиталистического класса — повестка дня

Последние 22 года — это внешне (подчеркиваю: внешне) триумф глобализма, превратившего капитализм в глобальную систему и тем самым исчерпавшего физическое пространство капитализма, геосферу. О капиталистах можно сказать словами Наума Коржавина о большевиках 1930-х годов: «Но их бедой была победа, за ней открылась пустота». Теперь капитализму некуда сбрасывать свои противоречия. Чтобы сохраниться, он должен, во-первых, от экстенсивного развития перейти к интенсивному, на практике это значит перестать быть капитализмом, демонтироваться; во-вторых, что еще сложнее, остановить ход истории, реализовав программу «3 Д» (деиндустриализация, депопуляция, дерационализация).

Иными словами, глобализация должна стать основой и средством создания нового, посткапиталистического социума, который, по задумке глобалистов, призван сохранить им власть и привилегированное положение. Обеспечить контроль над ресурсами, психосферой и, что особенно важно в условиях угрозы геоклиматической катастрофы, над территориями, которые останутся стабильными и ресурсообеспеченными в ближайшие столетия (это, кстати, Северная Евразия, то есть Россия).

Выше говорилось о том, какие задачи ставили Хозяева Мировой Игры в 1913 году. Ну а какие задачи ставятся сегодня? По всей видимости, следующие:

1) установление контроля над Северной Евразией, прежде всего Сибирью, Дальним Востоком, а также над территорией Синьцзян-Уйгурского округа КНР и части Тибета как ресурсной, стабильной и пространствообеспечивающей зоной;

2) создание того, что Рокфеллеры, Варбург, Печчеи и др. когда-то назвали «мировым правительством»;

3) установление тотального контроля над населением — вплоть до уровня психосферы, поведения (одно из средств — дерационализация сознания и поведения путем информационных манипуляций, примитивизации образования, биохимического воздействия, чипизации и т.п.);

4) уменьшение численности населения планеты — депопуляция, способствующая уменьшению «едоков» и сводящая население к управляемому числу людей;

5) завершение планетарной деиндустриализации — консервация развития в том виде, в каком оно существует последние 300–400 лет, остановка истории как массового процесса, концентрация продвинутой технологии, элитарных науки и образования, обслуживающих только верхушку, и производства продовольствия в анклавах, отделенных буферными зонами от мира хаоса (впрочем, более или менее управляемого).

Средства решения этих задач прежние: войны, революции плюс биохимические «новинки» (ГМО, штаммы новых болезней и пр.). Но главным методом остаются, как показывает, в частности, нынешняя Африка, войны. Можно предположить, что именно Большая Война планируется глобалистами как средство решения одновременно нескольких задач — уменьшения населения, зачистки огромной территории, ослабления целых этносов, в том числе многочисленных и обладающих высокой культурой. Например, русских, китайцев, арабов.

Так, российско-китайский конфликт в сочетании с исламским Drang nach Norden может показаться глобалистам верным путем решения ряда проблем. Не для того ли позволяют накачивать вооруженные силы КНР, чтобы они сцепились с Россией или чтобы Россия сцепилась с Китаем и миром ислама как союзник Запада в борьбе с надуманным «восстанием Азии» (как когда-то англосаксы «накачивали» Третий рейх и СССР). А на ослабленных и измотанных противников можно бросить ислам, чтобы в этих «шахматах на троих» последних крупных игроков можно было, как битые фигуры, смахнуть в темный ящик? А ведь до сих пор есть простаки, которые рассчитывают, что смогут встать с натовцами спина к спине по принципу «мы белые люди и вы белые люди, давайте вместе противостоять Югу». Кто сказал, что мы для них «белые»? Например, для тех же немцев времен Третьего рейха почетными арийцами были японцы, а русские — азиатами. С тех пор ничего не изменилось. Как пел Вертинский, «мы для них чужие навсегда». Впрочем, зачем нам любовь умирающей цивилизации, ведь в некрофилии мы не замечены.

РФ-2013, или о делах наших скорбных

Выше мы размышляли о тех противоречиях, которые стояли перед Россией в 1913 году и о которые билось-билось, да только само разбилось самодержавие. С какими противоречиями сталкивается РФ век спустя? С теми же, что Российская империя тогда — История сделала круг и показала кукиш. Третье противоречие — то же: между великодержавным статусом (точнее, его остатками в виде ядерного оружия; даже высокой имперской культуры нет, вместо нее — кривляющаяся низкопробная попса, которую — прав был замечательный советский певец Муслим Магомаев — иначе чем рванью не назовешь) и скромной ролью на мировой сцене.

Второе противоречие тоже налицо — между сверхпотреблением верхушки за счет отчуждения у населения части необходимого продукта, стремления отхватить кусок даже из будущей жизни народа. Новейший пример. Пару месяцев назад Госдума, по сути, реформировала пенсионную систему России (соответствующий закон принят сразу во втором и третьем чтении). С 1 января 2014 года накопительная часть пенсии сокращается с 6% зарплаты до 2%, оставшиеся 4% распределяются в страховую часть пенсии, то есть в ту часть, которую государство обещает выплачивать гражданину. Сокращение накопительной части призвано уменьшить дефицит Пенсионного фонда (на сегодняшний день — 1 трлн рублей).

«Говоря проще, — пишут А.А. и Е.В. Денисовы, — российские власти решают проблему нехватки денег в Пенсионном фонде путем элементарного отъема у граждан средств, копившихся на их пенсионных счетах. Таким образом лишая россиян возможности получать в будущем пенсию, во многом зависящую от их нынешних налоговых выплат, а не от состояния распределительной системы государства, которая в любой момент может перестать работать, как бывало уже не раз». Подобных примеров можно привести множество. Достаточно посмотреть, насколько сокращена на 2013 год социальная часть бюджета РФ — социального по конституции государства.

Не устранено и первое противоречие, хотя оно ощущается не столь остро, как в 1913 году, поскольку власть и собственность не противостоят друг другу как внешние сущности, а являются различными сторонами, аспектами одной сущности; точнее, собственность выступает в нашем социуме как функция власти. Следовательно, это не вполне собственность внутри страны, а потому как «вполне собственность» реализуется за рубежом — там безопасней. Впрочем, то, что журналисты окрестили «схваткой кровососов в Лондоне», то есть суд Березовский — Абрамович, предоставило западной Фемиде столько юридических оснований для законной конфискации этой «вполне собственности», что она уже далеко не столь безопасна и за пределами России.

Субъект, способный разрешить названные выше противоречия, не просматривается — внутри РФ не просматривается. Впрочем, ССД всегда возникает стремительно, по крайней мере, для внешнего наблюдателя, достаточно вспомнить введение опричнины или отмену НЭПа.

Внешний — глобальный — ССД политически и экономически заинтересован в их обострении, и глобализаторская тенденция будет работать на их усиление. Но все ли так плохо? И все ли так хорошо у глобалистов? Нет, это далеко не так.

Глобализация погружается в кризис, глобальный мир начинает трещать по швам, и эти трещины намечают контуры и очертания империй прошлого. И это означает, что падение СССР было не концом имперского принципа, а завершением определенного этапа в его развитии. Глобализация привела к кризису неоимперскости ХХ века. Сегодня кризис самой глобализации может породить имперскость нового типа — импероподобность — как средство противостояния и преодоления глобализации.

Дело в том, что глобализация — игра с нулевой суммой; дальнейшее ее развитие грозит выбросить из истории и захлестнуть немало стран и народов. А как писал Баррингтон Мур, революции рождаются не из победного рева восходящих групп, а из предсмертного хрипа тех сил, над которыми вот-вот сомкнутся волны прогресса; революции — это удар из последних сил, который обреченные наносят столь любимым Стругацкими прогрессорам. В сегодняшнем мире оружием против обреченных глобализаторов могут стать только импероподобные образования (ИПО). То есть крупные по территории и численности населения (250–300 млн) структуры, ядро которых составляют военные, ВПК, спецслужбы и научно-технический сектор; разумеется, все эти четыре части кардинально перестроенные в соответствии с логикой противостояния глобализму в условиях мирового кризиса и комбинирующие иерархический и сетевой принцип организации. Возможно появление и принципиально новых, неоорденских форм. Разумеется, неоимперскость — это форма. Важнейшую роль играет содержание, которое, конечно же, не может быть капиталистическим, — это противоречит как сути и логике русской истории, так и нынешним тенденциям мирового развития. Если сама мировая верхушка демонтирует капитализм, то нужно быть очень осторожным, чтобы не вляпаться в ту версию футуроархаического посткапитализма, которую они планируют и брутальную версию которой их предшественники обкатали в виде проекта «Третий рейх».

Не позволить остановить историю — вот главная задача ИПО, которые, очевидно, должны строиться на основе социальной справедливости и футуристической динамики, отрицающей комбинацию сатанизма и экологизма и близкое к нацистскому целеполагание определенных кругов западной верхушки, которые «столкновением цивилизаций» хотят приблизить «конец истории». Я также подчеркиваю военизированный характер ИПО, что обусловлено требованиями военной эпохи, в которую мы живем, угрозой геоклиматической катастрофы и необходимостью защиты своей территории от непрошеных массовых мигрантов с запада, юга и востока.

Как возможен субъект, способный создать ИПО? Откуда? Не от хорошей жизни. Когда речь пойдет о сохранении уже не только активов, но и жизни (примеры Милошевича, Саддама и Каддафи весьма поучительны), когда встанет вопрос о прекращении ≪пикника на обочине≫ мирового капитализма, когда перед верхами замаячит картинка из шлягера нэповских времен ≪все сметено могучим ураганом, и нам с тобой осталось кочевать≫, вот тогда единственным средством спасения может стать ИПО весьма жесткой конструкции. Новый ССД возникнет из шкурного чувства самосохранения той фракции правящих слоев различных стран, которая в меньшей степени связана с глобализмом и больше всего проиграет от его триумфа.

Наступающие антилиберальные времена в мировой экономике, с одной стороны, и проеденность советского наследия — с другой (когда-то все кончается — Nihil dat fortuna mancipio) работают на фракцию такого типа. Спасая себя — здесь не должно быть никаких иллюзий — она спасает страну. И наоборот. Иначе — кирдык. Будет ли означать победа над глобализмом наступление счастливых времен? Нет. Скорее всего, вслед за ней, если она состоится, стартует мировой вариант эпохи ≪воюющих царств≫ и возникнут новые проблемы. Как говорит один из героев Макбета (эту фразу повторяет толкиновский Гэндальф), если мы потерпим поражение, мы погибнем, если победим, то столкнемся с новой задачей. Но сначала надо победить. А для этого — осуществить сборку ССД.

Турисаз, Хагалаз, Эйваз

Вопрос в том, кто, учитывая уроки эпохи ≪13–13≫ (1913–2013), создаст нового ССД, способного подсечь глобалистский принцип? На данный момент такой субъект в РФ не просматривается, и это лишний раз видно по тем кризисным явлениям, которые переживает не только власть, но также либеральное и (в меньшей степени) государственно-патриотическое течения в современной России. Во многом это обусловлено исчерпанностью сюжетов уходящей эпохи и несформированностью новой социальной структуры общества. Многие проблемы, которые дискутируют противостоящие стороны, либо уже иррелевантны, либо станут такими завтра, а сами споры отчасти напоминают диспут Никиты Пустосвята с церковными иерархами — спорящие не знают, что новая эпоха уже наступила, а они все ведут арьергардные бои прошлого.

В неменьшей степени это обусловлено концептуальной неосознанностью происходящего, неадекватностью существующих дисциплин и их понятийного аппарата для анализа текущей реальности. В связи с этим, а также с учетом того, что знание — сила, исходной точкой сборки нового ССД или, по крайней мере, одного из его компонентов может (должна) стать принципиально новая познавательная структура — когнитивно-разведывательная (КРС) (или, если угодно, когнитивно-аналитическая), комбинирующая лучшие черты и навыки наиболее продвинутых научных организаций и спецструктур (точнее, их аналитических подразделений) и в то же время избавившаяся от их слабых мест, — что-то вроде азимовского Foundation, только круче.

В самом упрощенном плане можно сказать, что слабость аналитических структур спецслужб заключается в их ориентированности на эмпирический материал, на сферу конкретных фактов, которые если и обобщаются, то только эмпирически — теоретические обобщения ≪здесь не ходят≫. Аналогичным образом аналитика спецслужб, как правило, не ориентирована на ≪триаду Чарльза Тилли≫: большие структуры, долгосрочные процессы, широкомасштабные сравнения, то есть на долгосрочные массовые процессы и их законы и регулярности (впрочем, и нынешняя наука этим почти перестала заниматься, фокусируясь на ≪шестом волоске в левой ноздре≫ или на чем-то сравнимо-эквивалентном).

Слабость нынешней конвенциональной науки заключается в неумении работать с огромными, несущимися массивами информации, что усиливается детеоретизацией нынешней науки об обществе и человеке, ее дроблением на все более и более мелкие или просто бессмысленные дисциплины (вроде gay and lesbian studies), утрачивая универсальный лексикон и оказываясь в том же положении, что схоластика в XV веке.

Еще одна слабость — неумение работать с совокупностью косвенных данных, высокомерное отношение к ним и вообще к тому, что нельзя пощупать; в результате современная наука об обществе оказывается совершенно бессильной в анализе главного, например, власти, поскольку реальная власть —это тайная власть.

Оформление и развитие КРС как интеллектуального спецназа подстегивается не только кризисом науки, но и теми проблемами, которые ставит мировой кризис. Нужны структуры, способные за относительно короткий промежуток времени разработать принципиально новое вuдение и концептуальное осмысление мира и на основе последнего создать реальную картину настоящего и переосмыслить прошлое с простой точки зрения —с точки зрения выживания и побед в смуто-кризисе XXI века русского культурно-исторического типа. Времени остается мало. 4 февраля 1931 года Сталин сказал, что, если СССР за 10 лет в промышленном развитии не пройдет тот путь, который Запад прошел за сотню лет, нас сомнут. Сегодня решающими становятся информационные факторы производства, в сфере мировой борьбы за власть и ресурсы решающее значение приобретает контроль над информпотоками. Россия, как правило, проигрывала информационные войны, а нередко просто уступала противнику поле боя. Сегодня можно сказать: если Россия за 10 лет не пройдет тот путь, который Запад в овладении информпотоками прошел за последние 50 лет, то нас сомнут —и скорее всего, навсегда.

Информпотоки сильны той научной, когнитивной основой, которая подпирает их. Одна из задач КРС —создание такой основы, новой сетки дисциплин о человеке и обществе. При этом он должен умело противостоять конвенциональной западной науке, которая не только выражает определенные классовые интересы, но и просто обслуживает их, являясь тем, что Мишель Фуко назвал властью-знанием, то есть интегральным элементом классовых и властных структур. Как заметил Иммануил Валлерстайн, наука на Западе и научная культура вообще — это нечто большее, чем простая рационализация a la Макс Вебер. ≪Она была формой социализации различных элементов, выступавших в качестве кадров для всех необходимых капитализму институциональных структур. Как общий и единый язык кадров, но не трудящихся, она стала также средством классового сплочения высшей страты, ограничивая перспективы или степень бунтовщической деятельности со стороны той части кадров, которая могла бы поддаться этому соблазну. Более того, это был гибкий механизм воспроизводства указанных кадров. Научная культура поставила себя на службу концепции, известной сегодня как ≪меритократия≫, а раньше — как la carriere ouverte aux talents. Эта культура создала структуру, внутри которой индивидуальная мобильность была возможна, но так, чтобы не стать угрозой для иерархического распределения рабочей силы. Напротив, меритократия усилила иерархию. Наконец, меритократия как процесс (operation) и научная культура как идеология создали завесу, мешающую постижению реального функционирования исторического капитализма.

Сверхакцент на рациональности научной деятельности был маской иррациональности бесконечного накопления≫. Иными словами, те дисциплины, формы и структуры научной деятельности, которые хлынули к нам после 1991 года, как правило, суть не что иное, как обернутые в научную упаковку интересы и цели глобалистов — на примере анализа социологии Э. Гидденса это отлично показал П. Бурдье, уличивший британца в концептуальном обслуживании ТНК. Все это лишний раз говорит о необходимости создания новой науки и адекватных ей структур.

Еще один императив развития КРС —необходимость противостоять дерационализации сознания, причем как по линии собственно когнитивной, познавательной (в частности, нам нужно написать собственную историю и реальную, а не универсальновосхваляющую историю Запада как геополитического, классового и цивилизационного противника —кстати, именно так на Западе пишут нашу историю, надо учиться; нужна адекватная, без демонизации, но и без профанации история Хозяев Мировой Игры, реальных игроков, а не марионеток), так и по линии информационно-психологической: когнитивноанали тические структуры долж ны активно участвовать в психоисторической борьбе, интеллектуально-разведывательных операциях, заниматься стратегической разведкой (причем не только настоящего, но также прошлого и будущего), воздействовать на интеллектуальную рефлексию противника, тем более что борьба за будущее перемещается в сферу контроля над психосферой.

И наконец, last but not least, еще одно подстегивает необходимость развития КРС, желательно —международных, глобальных —противника нужно бить на его территории. Дело в том, что в условиях небывалого кризиса — ≪кризиса-матрешки≫ —в борьбу за будущее включаются ≪просыпающиеся≫ закрытые структуры орденского и неоорденского типа, молчавшие в течение длительного времени, существовавшие в режиме силанума, или, как сказали бы в Конторе, ≪в режиме активного выжидания≫. Кризис —время перехода к активным действиям. У структур, о которых идет речь, — свое хорошо разработанное знание, это вам не профессорская наука для профанов. Умение отпирать это знание, подбирать к нему ключи, делать своим тоже должно входить в арсенал КРС. Сила закрытых структур —это во многом, а возможно, и прежде всего знание, знание реальной истории, ее игроков, ее законов. Знание всегда было властью-знанием, в XXI веке оно становится фактором производства, причем главным. Тот, кто этого не понимает, —заведомый лузер.

Чтобы конкурировать с выступающими все больше в качестве субъектов закрытыми структурами сетевого типа или, если необходимо, доказать право на равное союзничество, нужно свое непрофессорское знание, а для этого нужны соответствующие структуры военно-интеллектуального, если угодно, кшатрийско-брахманского типа, когнитивный спецназ. Грядет последняя Большая Охота эпохи капитализма, не мы ее затеяли, но если надо, то придется заняться охотой на охотника: ≪Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути≫. К необходимости такого подхода подводит нас вся история, особенно отрезок 1913– 2013 годов. В этом плане 2013-й не отличается от 1913-го. К тому же у Времени есть привычка свертываться листом Мeбиуса, восьмеркой, в результате вчерашний день становится завтрашним. Завтрашним ≪днем≫ 1913 года был 1914-й. Война. А в ней побеждает не тот, кто готов умереть, но кто готов умереть, убивая противника, то есть зная, куда нанести удар.

Все, что мы видим сегодня, свидетельствует: отрезок истории, на который можно ≪повесить≫ знак руны Иса (задержка перемен —чем и была эпоха неолиберальной контрреволюции, включая те 20 лет передышки, которые по стечению ряда обстоятельств получила РФ, —но передышка заканчивается), подошел к концу, грядет эпоха под знаком тройки рун: Турисаз (хаос), Хагалаз (разрыв, разрушение) и Эйваз (борьба, напор). В 2013 году мир и Россия словно застыли над пропастью, подобно Дураку с нулевой карты Старших Арканов Таро: рухнет ли он в пропасть или перескочит через нее, чтобы обернуться 21-й картой и обрести весь мир, —это зависит от нас. В том числе и от того, насколько правильно мы поймем свое время и определим направление главного исторического удара. Жизнь в лихие времена —нелегкая штука. Но как говорят наши заклятые друзья англосаксы, every acquisition is loss and every loss is an acquisition (≪каждое приобретение есть потеря, и каждая потеря есть приобретение≫). Именно кризисные периоды наиболее благоприятны для изучения социальной реальности, поскольку на переломе эпох обнажаются их скрытые шифры, их ложь, одетая в белые одежды религии, идеологии или наукообразных схем. Наконец, именно в кризисные времена, во времена социальных бурь Россия выскакивала из исторических ловушек. Пусть сильнее грянет буря?

Я благодарен Дм. Перетолчину, обратившему мое внимание на эту сеть родственных связей.

Андрей Фурсов, директор Центра русских исследований Московского гуманитарного университета; директор Института системно-стратегического анализа; академик Международной академии наук (Инсбрук, Австрия)

Источник:

Часть 1:http://www.odnako.org/magazine/material/show_23304/

Часть 2: http://www.odnako.org/magazine/material/show_23487/

===============================================================

Очередное "Политическо-экономическое айкидо" между аппаратом президента и правительством, которое взяло тайм-аут до конца майских праздников, вернули меня к этим двум статьям Фурсова от 22 и 29 января соответственно. Позволил их себе объединить для отражения полноты картины происходящего.

 Если не решить в ближайшее время критический вопрос связанный с эффективным выполнением предвыборной программы В.В. Путина, то ни о каком ССД, даже на бумаге, уже думать не придется.

Вообще говоря, власть не портит людей, зато дураки, когда они у власти, портят власть. (Б.Шоу)