Репортаж из Ливана

Источник: The Atlantic. One Story to Read Today ресурс по подписке [ссылки нет]

Иранский период закончился

В конце сентября, когда израильская кампания по уничтожению «Хезболлы» достигла своего апогея, я встретился с одним из сторонников этой группы в приморском кафе на западе Бейрута. Это был мужчина средних лет с тонкой белой бородой и изможденным видом человека, который не спал несколько дней. Он был в некотором роде ученым, а не бойцом, но его связи с «Хезболлой» были глубокими и давними.
«Мы участвуем в большой битве, как никогда раньше», — сказал он, как только сел. «Хезболла не сталкивалась с тем, что сейчас ведет Израиль, ни в 1982 году, ни в 2006 году. Это тотальная война».

Он говорил быстро, тревожно. Всего за несколько дней до этого Хасан Насралла, лидер «Хезболлы», был убит в результате бомбардировки опорного пункта группировки на юге Бейрута, и мой спутник — он попросил меня не называть его имени, потому что он не уполномочен говорить от имени группы — ясно дал понять, что все еще находится в состоянии шока и горя. Израильские бомбы разрушали дома и пусковые установки ракет на юге Ливана, в долине Бекаа и в Бейруте; Многие из его друзей были убиты или искалечены. Он даже слышал разговоры о том, что до сих пор казалось немыслимым: Иран, создавший «Хезболлу» примерно в 1982 году, может прекратить поддержку этой организации, и это решение может изменить политику на Ближнем Востоке.

Когда я спросил об этом, он сказал после неловкой паузы: «Есть вопросы». Он сказал, что лично доверяет Ирану, но потом добавил, как бы пытаясь меня убедить: «Это как если бы вы вырастили сына, он ваш драгоценный камень, которому сейчас 42 года, а вы его бросили? Нет. Это не имеет смысла».
Он продолжал говорить быстрым темпом, как бы пытаясь восстановить свою уверенность в себе. По его словам, у сопротивления все еще было оружие, и бойцы на границе были готовы. Израильские солдаты будут рыть себе могилы и вскоре будут умолять о прекращении огня.

Но его речь замедлилась, и сомнения вернулись. Он упомянул Ахмеда Шукайри, первого председателя Организации освобождения Палестины, который незадолго до начала Шестидневной войны 1967 года сказал: «Те [израильтяне], которые выживут, останутся в Палестине. По моим оценкам, никто из них не выживет». Тщетные иллюзии Шукайри не были чем-то, чему можно было подражать. «Я не хочу быть похожим на него», — сказал мужчина.

Потребовалось мгновение, чтобы историческая аналогия была зафиксирована: он говорил мне, что, по его мнению, «Хезболла», движение, которому он так предан, вполне может оказаться на грани полного уничтожения. Мы оба остановились на мгновение и отхлебнули чай. Единственным шумом были волны, мягко омывающие берег снаружи, неуместно мирный звук в стране, находящейся в состоянии войны.

«Этот чай мы пьем», — сказал он. «Мы не знаем, будет ли это последний чай».

Два месяца войны преобразили Ливан. «Хезболла», шиитское движение, которое казалось почти непобедимым, теперь парализовано, его высшие командиры мертвы или скрываются. Масштаб этих изменений трудно осознать посторонним. «Хезболла» – это не просто ополчение, а почти самостоятельное государство, более мощное, чем слабое и раздробленное ливанское правительство, и, безусловно, более мощное, чем ливанская армия. Сформированная под опекой Корпуса стражей исламской революции Ирана, она долгое время была передним краем тегеранской «оси сопротивления», наряду с ХАМАСом, шиитскими ополченцами Ирака и движением хуситов в Йемене. «Хезболла» также является покровителем и телохранителем ливанских мусульман-шиитов, имея законно избранный блок в национальном парламенте (христианам и мусульманам выделяется равная доля мест). «Хезболла» контрабандой ввозит из Ирана не только оружие, но и миллиарды долларов. Она управляет банками, больницами, системой социального обеспечения и параллельной экономикой беспошлинного импорта и торговли наркотиками, которая обогатила и укрепила некогда угнетенную шиитскую общину.

«Хезболла» долгое время оправдывала безрассудные войны против Израиля апелляциями к панарабской гордости: освобождение Палестины стоило любых жертв. Но опустошение этого конфликта выходит далеко за рамки «Хезболлы», и от него не так легко отмахнуться. Почти четверть жителей Ливана покинули свои дома, и многие теперь спят на городских площадях, на дорогах, на пляжах. Сгоревшие машины скорой помощи и кучи мусора свидетельствуют о долгом отсутствии государства. Многие люди травмированы или находятся в трауре; другие маниакально говорят о свержении «Хезболлы», а вместе с ней, возможно, и многовековой системы сектантского разделения власти в Ливане. В воздухе витает энергия тысячелетия, дикая надежда на перемены, которая легко переходит в страх перед гражданской войной.

Выделяются несколько суровых фактов. Во-первых, Израиль больше не желает мириться с арсеналом «Хезболлы» на своей границе и будет продолжать свою кампанию воздушных ударов и наземных войн до тех пор, пока не будет вынужден остановиться — либо из-за истощения, либо, что более вероятно, из-за спонсируемого Америкой прекращения огня, которое очень маловероятно до того, как следующий президент США будет приведен к присяге. Во-вторых, никто не предлагает восстанавливать разрушенные города и деревни на юге Ливана, когда это закончится, как это сделали богатые нефтью страны Персидского залива после последней крупной войны с Израилем в 2006 году. Иран также не сможет пополнить арсенал группировки или ее казну. «Хезболла» может выжить, а может и не выжить, но она уже не будет тем образованием, которым была.

Я слышал одни и те же вопросы каждый день в течение двух недель в Ливане в сентябре и октябре, от старых друзей и совершенно незнакомых людей. Когда война прекратится? Будут ли они бомбить и нас, нас, кто не с «Хезболлой»? Будет ли гражданская война? И самое горькое из всего от художника, чья квартира в Бейруте была для меня убежищем в те годы, когда я жил в Ливане: должен ли я отправить свою дочь из этой страны?

Солнечным утром в начале октября я поехал на юг из Бейрута по шоссе, которое проходит вдоль Средиземного моря к границе с Израилем. Сразу за городом по обеим сторонам дороги стали видны темные дымные следы — вчерашние авиаудары. Каждое утро появляются новые, как визуальная система показателей хода войны. Сначала на дороге были другие машины, но за прибрежным городом Сидон шоссе было пустым.

Мой водитель, явно встревоженный, ехал со скоростью более 90 миль в час. Желтые баннеры «Хезболлы» развевались на ветру рядом с билбордами с изображением новых мучеников с надписью «Насралла Аат» («Насралла идет») — игра слов с его именем, что в переводе с арабского означает «победа Бога». Мы проехали мимо нескольких обугленных и перевернутых машин. На северной стороне дороги на обочине были припаркованы десятки брошенных, но неповрежденных автомобилей. Они были оставлены семьями, спасающимися от войны на юге, объяснил мой ливанский посредник; У них закончился бензин, и, по-видимому, они продолжили путь пешком. Ее собственная семья бежала с юга таким же образом.

Чуть больше чем через час мы добрались до окраины Тира, древнего города на юге Ливана. Обычно это оживленное место, но мы нашли его устрашающе пустынным, с разрушенными зданиями, отмечающими места бомбардировок тут и там. Мы прошли мимо римских руин города, и на мгновение мне показалось, что я перенесся в один из ориенталистских эскизов, сделанных европейскими путешественниками 19-го века в Леванте, античный пейзаж, лишенный своих жителей.

Ливанская армия, которая выполняет разведывательную и полицейскую роль на юге, приказала нам отправиться в Дом отдыха, закрытый курорт. Там, на широкой террасе с видом на великолепный пляж, мы увидели группу гуманитарных работников и тележурналистов, курящих и болтающих под брезентом, с камерами, установленными на штатив и направленными на юг. Это было настолько близко, насколько любой наблюдатель мог приблизиться к войне. Позади нас была волнистая береговая линия и зеленые холмы, простирающиеся до израильской границы, примерно в 12 милях. Там, за пределами нашего зрения, израильские наземные войска сражались с бойцами «Хезболлы» возле деревень, которые были превращены в руины.

Я смотрел на море, загипнотизированный красотой и тишиной этого места, когда свистящий звук заставил меня вздрогнуть. Я посмотрел налево и увидел залп снарядов, стреляющих в воздух, примерно в 200 ярдах от меня. Они исчезли в голубом небе, повернувшись к югу, оставляя за собой клубки белого дыма. Я почувствовал прилив паники: это, должно быть, ракеты «Хезболлы». Разве это не означало, что Израиль нанесет ответный удар по стартовой площадке, которая находится очень близко к нам? Но один из арабских журналистов отмахнулся от моих опасений. «Это случается часто», — сказал он. Война она такая. Вы привыкаете к этому, пока предположения не меняются и ракеты не приземляются на вас.

Неподалеку, разбив лагерь на синих шезлонгах Дома отдыха, я нашел семью из 20 беженцев, которые покинули свою деревню 11 дней назад. Одной из них была высокая, милая 18-летняя девушка по имени Самар, одетая в черную шаль и платок, которая сидела очень неподвижно, описывая момент, когда война стала слишком близко.

«Я увидела ракету прямо надо мной — я думала, что она попадет в нас», — сказала она. «Я почувствовал себя слепым на мгновение, когда ударили ракеты». Все дрожало, и от прилива пыли и дыма было трудно дышать. Пять или шесть ракет попали в соседний дом, где проходили похороны, убив одного из соседей семьи и ранив еще около 60 человек. «Это было так же близко, как тот зонт», — сказала она, указывая на зонтик у бассейна примерно в 15 футах от нас.

Вся семья бежала, а через несколько часов вернулась, чтобы забрать некоторые вещи, но в ту же ночь их разбудил еще один израильский удар, в результате которого были выбиты оставшиеся окна дома. Они все побежали на главную площадь деревни и сгрудились там, молясь, до рассвета, когда они поехали к Дому отдыха. С тех пор они не были дома. Они живут на подачки от гуманитарных работников и журналистов и не знают, стоит ли их дом.
Я снова и снова слышал подобные истории по всему Ливану, от семей, которые покинули свои дома, а некоторые были вынуждены просить милостыню. Перемещенные лица есть везде, и они изменили демографическую карту страны. В районе Хамра на западе Бейрута, исторически левом и светском анклаве, вы теперь видите большое количество женщин в исламской одежде. Я видел их в христианских кварталах, в горах, даже на крайнем севере. Вы почти можете почувствовать подозрение, которое местные жители направляют на них, когда проходите мимо.

Некоторые местные жители приветствовали переселенцев и предлагали им бесплатное питание; Другие отказывались от них, а многие землевладельцы грабили их ради прибыли. «Все говорят: «Почему вы приезжаете и снимаете жилье в наших гражданских кварталах? Вы подвергаете опасности всех вокруг себя», — сказал мне друг в северном городе Триполи. Опасность была реальной, и это можно было увидеть по развивающейся схеме израильских ударов, которые переместились из шиитских анклавов в районы, которые считались безопасными в горах и на севере. Бойцы «Хезболлы», похоже, выходят из опасной зоны, смешиваясь с беженцами, а Израиль продолжает их отслеживать и наносить удары.

Некоторые беженцы покинули свои дома только для того, чтобы наткнуться на еще более опасные места. 28-летняя Джулия Рамадан была так напугана взрывами в Бейруте, что удалилась в квартиру своих родителей, расположенную в шестиэтажном здании на склоне холма в Сидоне. Этот район в основном христианский, и десятки южан также искали там убежища. Через два дня после приезда Джулия провела несколько часов, раздавая бесплатную еду другим беженцам от войны вместе со своим братом Ашрафом. Она была дома со своей семьей, когда в здание попала ракета.

«После попадания второй ракеты здание начало трястись», — сказал мне Ашраф, когда я встретился с ним позже. Крепко сложенный мужчина, работающий тренером по фитнесу, у него были бинты на ноге и руке. «С третьим и четвертым мы почувствовали, что здание начинает рушиться».
Ашраф инстинктивно повернулся и попытался использовать свое тело, чтобы защитить отца, который сидел рядом с ним на диване в гостиной семьи. Здание рухнуло, и отец и сын оказались живы, но оказались в ловушке под обломками. Спасателям понадобилось восемь часов, чтобы откопать их, а затем они узнали, что Джулия и ее мать были среди погибших. По данным министерства здравоохранения Ливана, по меньшей мере 45 человек были убиты (местные жители сказали мне, что их число было 75). Позднее израильские официальные лица сообщили, что в здании находились местный командир организации "Хезболлах" и несколько боевиков.

Одним из первых прибыл на место происшествия Мухаммад Ахмед Джиради, 31-летний мужчина, чьи тетя, дядя и двоюродные братья жили в здании. Он сказал мне, что слышал крики людей, зажатых под обломками. Один из них был его дядей, сказав, что его жена и дети умерли. Джиради отчаянно пытался сдвинуть с места разбитый бетон и сталь, но у него не было инструментов, и он мало справлялся. Многие из попавших в ловушку людей умерли, прежде чем их удалось спасти, их крики постепенно затихли.

«Я видел, как мою тетю вытащили», — сказал мне Джиради. «Ее кишки выплескивались наружу; Ее голова была разбита. Это последнее ее изображение, которое у меня есть. Я всегда считал ее такой красивой. Моя мама хотела ее увидеть. Я сказал нет. Я сказал ей: «Ее лицо улыбалось». Но это не так».
Джиради рассказывал мне эти вещи вялым монотонным голосом, пока мы сидели в креслах в его спартанской квартире. У него закончились деньги, чтобы заплатить за аренду жилья и еду для жены и детей. Он говорил без остановки в течение часа, периодически повторяя: «Я больше не могу». Он говорил это не с видимой болью или эмоциями, а с остекленевшим взглядом человека, потерявшего всякую надежду.

В чем виноваты ливанцы получив этот ужас? Когда я спрашивал об этом, многие из них отвечали мне по сценарию: конечно же, это все враг, сионисты. Но некоторые ливанцы сказали мне, что они не хотят умирать за палестинцев. Это был косвенный способ критики «Хезболлы», которая начала этот новый раунд боевых действий, запустив ракеты по израильским гражданским объектам на следующий день после бойни 7 октября, якобы в знак солидарности с ХАМАСом.

«Я не знаю, кто начал эту войну», — сказал мне Джиради. «Я просто хочу жить в мире».

Это может звучать нейтрально, но в Ливане, где «Хезболла» призывает к сопротивлению Израилю любой ценой, отсутствие идеологического рвения может стать молчаливым отказом подчиниться. Люди часто выражают усталость наедине, когда они не переживают, что их обвинят в том, что они перешли на сторону врага. Но я даже видел его на нескольких рекламных щитах на шоссе. «Довольно, мы устали», — прочитал один из них. Все в Ливане знают, что это значит.

Однажды днем мой водитель, 56-летний мужчина по имени Хасан из южного Ливана, показал мне на своем телефоне фотографию разрушенного дома. Он был его собственным, в деревне Бинт-Джубайль, недалеко от границы с Израилем. Он потратил десятилетия на его строительство, а теперь израильтяне разбомбили его в руины. Я ожидал, что он разразится гневом на Израиль, но потом он объяснил мне, почему это произошло: несколько бойцов «Хезболлы» искали убежища в его доме, и Израиль нацелился на них там. Он ясно дал понять, что считает «Хезболлу» ответственной за свое поражение.
Некоторые ливанцы приветствуют удары по «Хезболле», несмотря на ущерб, нанесенный мирным жителям. «Израильтяне — очень жаль, что гибнут мирные жители, но они оказывают нам большую услугу», — сказал мне бизнесмен с севера. Он попросил не называть его имени, опасаясь репрессий. «Я был сегодня на совещании, и мы все говорили: «Становится все хуже, но чем хуже становится, тем быстрее мы выберемся из этого». В том же разговоре этот человек описал свой собственный близкий контакт с израильским авиаударом — опыт, который не уменьшил его жажды увидеть уничтожение «Хезболлы».

«Хезболла» остро осознает свои внутренние уязвимости. В начале октября ее медиа-крыло сделало попытку завоевать симпатии общественности, организовав тур по наиболее пострадавшим районам Дахие, густонаселенного района на юге Бейрута, где находится его штаб-квартира. К 13:00 того же дня около 300 журналистов, многие из которых были европейцами, собрались в зоне боевых действий, одетые в каски и бронежилеты, терпеливо ожидая своих проводников из «Хезболлы».

Дахие обычно кишит людьми, но бомбардировки опустошили его. Мы последовали за нашими представителями из «Хезболлы» по улицам, изрытым воронками, многие из которых взволнованно фотографировали место, которое мы до сих пор не могли увидеть. На каждом месте взрыва один из представителей «Хезболлы» вставал и произносил речь, в которой заявлял, что там были убиты только мирные жители, невинные женщины и дети, убитые израильскими «террористами». (Они не отвезли нас к местам, где был нанесен удар по Хасану Насралле и другим командирам.) Репортеры доставали микрофоны, чтобы записывать каждое его слово. Некоторые карабкались по горам щебня, кое-где все еще дымились, жадно выгоняя друг друга, чтобы сделать лучшие снимки.

На одном из участков я видел, как мужчина проскользнул мимо толпы, чтобы попасть в свою авторемонтную мастерскую. Я подошел и спросил его, можем ли мы поговорить. Он сказал мне, что выбрал этот момент, чтобы проверить свой магазин, услышав о медиа-туре «Хезболлы», «потому что я знаю, что израильтяне не будут бомбить вас, ребята».

Он был прав. Израильские операторы беспилотников, вероятно, наблюдали за всем этим странным шоу с неба. В Бейруте вы можете слышать громкое жужжание дронов над головой весь день и всю ночь. Некоторые люди говорили мне, что шум мешал им спать. Люди в шутку называют их Умм Камель, или «мать Камеля», что является игрой слов с названием типа дрона MK. Это попытка приручить реальность, которая очень пугает большинство ливанцев: Израиль может нанести удар по ним в любое время. После того, как мужчина из ремонтной мастерской Дахие сделал свой комментарий, я поймал себя на том, что смотрю в небо и задаюсь вопросом, как я зарегистрировался на экранах израильских дронов. Могли ли они увидеть мой американский номер телефона? Был ли я, как гражданин США и журналист, движущейся зоной, где нет убийств?

Израильские технологии слежки привнесли в эту войну новый вид страха и причастности. В сентябре Израиль взорвал тысячи пейджеров, которые он тайно продал «Хезболле» месяцами ранее, ранив членов группировки, когда они занимались своими повседневными делами. Некоторые из жертв были ранены в пах, возможно, даже кастрированы, потому что у них на бедре был пейджер. Другие потеряли глаза и руки. Я разговаривал с врачом одной из лучших больниц Ливана, который описал хаос того дня, когда десятки молодых людей были госпитализированы без регистрации своих имен — нарушение обычных протоколов, но «Хезболла» не собиралась раскрывать личности своих членов. Другой врач сказал мне, что он принял несколько раненых пейджеров, и все они были указаны только как «Джордж», типично христианское имя. Он пропустил это мимо ушей.

Даже усилия Израиля по минимизации жертв среди гражданского населения создали странную близость с врагом. Большинство людей, которых я знаю в Ливане, смотрят ленту X Авихая Адраи, арабоязычного израильского военного чиновника, который публикует предупреждения о предстоящих ударах. Но израильтяне также звонят отдельным жителям в районах, находящихся под угрозой. Я разговаривал с 34-летней женщиной по имени Лайал, которая рассказала мне, что многие люди в ее южной деревне, включая ее родителей, получали звонки от израильских чиновников с просьбой эвакуироваться. «Но некоторые люди делают шалости, притворяясь израильтянами», — сказала она мне, и это вызвало замешательство. Должно быть, я выглядел озадаченным, потому что Лайал добавил, как бы объясняя, что некоторые из шутников были сирийскими беженцами. Многие беженцы ненавидят «Хезболлу», которая послала своих бойцов для поддержки сирийского режима во время жестокой гражданской войны в этой стране.

Лайал рассказала мне, что одной из ее соседок, женщине по имени Гадир, в конце сентября позвонил человек, говоривший по-арабски с палестинским акцентом. «Ты Гадир?» — спросил голос. Она отрицала это. Звонившая назвала мужа, детей, магазин через дорогу. Каждая деталь была верна. Звонивший сказал ей покинуть свою квартиру. Гадир неохотно сделала это, и в ту же ночь все ее здание было разрушено в результате воздушного удара. Вскоре после этого Лайал сбежал, не дождавшись телефонного звонка; Когда я познакомился с ней, она жила в арендованном доме в горах.
В ту ночь, с темной террасы крыши моего бейрутского отеля, я наблюдал, как оранжевое пламя вздымалось вверх с южной окраины города после воздушного удара. Это было похоже на извержение вулкана. Звуки благоговения доносились из группы молодых ливанцев за столом рядом со мной; Они подняли свои мобильные телефоны, чтобы запечатлеть сцену, опубликовали свои снимки в социальных сетях и вернулись к своим коктейлям.

Хезболла имеет жестокую историю внутри Ливана, и ее внутренние враги теперь чуют ветер в поисках признаков слабости. Один из них – Ашраф Рифи, бывший глава одного из главных агентств безопасности Ливана. Почти два десятилетия назад следователи Рифи помогли идентифицировать боевиков «Хезболлы», которые организовали убийство ряда ливанских общественных деятелей, начиная с бывшего премьер-министра Рафика Харири в 2005 году. Этот взрыв разрушил целый квартал на набережной Бейрута и убил 23 человека. Упорная работа полиции Рифи публично разоблачала готовность «Хезболлы» убивать любого, кто встанет у нее на пути. Это также поставило его в список целей группы.

Рифи 70 лет, он обладает строгими, жесткими манерами и живет в элегантно обставленной квартире в центре Триполи. Когда я пошел к нему туда, он вывел меня на террасу и указал сквозь вечерний мрак на красный шлагбаум на дальнем конце улицы. По его словам, именно на этом месте был припаркован автомобиль, начиненный 300 фунтами тротила, когда он взорвался в августе 2013 года, что стало одним из двух одновременных взрывов в центре Триполи, в результате которых погибли 55 человек. Рифи сказал мне, что взрыв автомобиля был совместной операцией «Хезболлы» и сирийской разведки, и он был направлен на его убийство. В это время он находился внутри и был потрясен, но не получил серьезных травм.
Рифи хорошо знает обе стороны этой войны: он не только был целью взрыва «Хезболлы», но и, будучи главой сил внутренней безопасности, он

ознакомился с израильским шпионским искусством, ликвидировав 33 израильские ячейки в Ливане (три из них были в «Хезболле»). Борьба с израильским шпионажем была одной из немногих целей, которые он и «Хезболла» разделяли. Рифи рассказал мне, что успешное проникновение Израиля в «Хезболлу», которое помогло ему убить многих высокопоставленных лидеров группировки, стало возможным в те годы, когда группа воевала в Сирии, защищая режим Башара аль-Асада. За пределами своей родины солдаты «Хезболлы» подвергались израильскому наблюдению. Сирийская война также создала возможности для самообогащения и коррупции внутри организации — проблема, которая усугубилась с последующим экономическим коллапсом Ливана, поскольку вновь нуждающиеся люди могли поддаться искушению шпионить в обмен на израильские деньги.

Рифи сказал мне, что, по его мнению, около 20 процентов командиров «Хезболлы» среднего и высшего звена были убиты в ходе операций Израиля этой осенью, в том числе некоторые из наиболее эффективных лидеров группировки. Он сказал, что думал, что кровотечение будет продолжаться. Как критик Израиля, он не надеялся на то, что «Хезболла» будет разоружена таким образом. Но работа выполняется.

«Я думаю, что иранский период закончился», — сказал мне Рифи. «В Ливане, Сирии, Ираке, Йемене».

Возможно, он прав. Смерть Насраллы — самой влиятельной фигуры в Ливане — для многих людей казалась концом эпохи, и это вызвало безумные тревожные предположения о том, что произойдет дальше. Поражение «Хезболлы», если оно произойдет, ни в коем случае не обязательно принесет мир или порядок. День за днем я слышал, как люди копаются в прошлых главах истории Ливана в поисках подсказок о будущем.
Однажды вечером в Триполи я слушал, как группа друзей часами спорила за изысканной едой в ресторане под названием «Урожай», где подают блюда с фермы на стол. (Ливанские рестораторы научились спокойно относиться к войнам.) Один из гостей, местный городской администратор, который провел годы за границей, произнес едкую речь о неспособности Ливана сплотиться как страна. «Я не вижу никого, кто верит в страну под названием Ливан», — сказал он. «Я вижу христиан, суннитов, шиитов, друзов — каждый из них лоялен своей общине или партии. Нет никакого общественного интереса».
Молодой историк по имени Чарльз аль-Хайек прервал его и начал страстно доказывать, что Ливан не лишен надежды. У страны были особые черты, которые отличали ее от других арабских стран: традиции религиозного многообразия, демократии, высшего образования, личной и общественной свободы. Это могло бы помочь Ливану выработать более просвещенный социальный договор.

Третий гость начал утверждать, что Ливану нужен сильный лидер при поддержке Запада, чтобы дать отпор иранскому проекту и найти новый путь вперед. Хайек нетерпеливо покачал головой. Арабский мир, по его словам, всегда требовал раджула мухалиса — буквально «человека, который доводит дела до конца». Эти поиски харизматичного лидера всегда заканчивались тиранией, сказал Хайек. То же самое можно сказать и о сектантских обращениях Ливана к иностранным покровителям: Франция — к христианам, Саудовская Аравия — к суннитам, Иран — к шиитам. По словам Хайека, страна должна научиться стоять на своем, и конец иранской гегемонии может предоставить такую возможность.

На другом ужине, на этот раз в бейрутском районе Сурсок, хозяйка — гламурно одетая женщина среднего возраста — попросила всех за столом описать свои лучшие и худшие сценарии развития событий в Ливане. Один гость упомянул о возможности гражданской войны, а другой сказал: «Гражданская война? Да ладно, гражданские войны стоят дорого. У нас нет денег». Люди смеялись. Но он не шутил. Экономический коллапс в Ливане настолько серьезен, что политическим фракциям страны, которые, за исключением «Хезболлы», не воевали десятилетиями, не хватает оружия и боеприпасов, чтобы выдержать серьезный конфликт.
В какой-то момент хозяйка озорно оглядела комнату и сказала: «Пожалуйста, я хочу знать, кто лучший уролог в Бейруте».
Почему? — спросил кто-то.
«Потому что я спрошу его, у кого самые большие яйца в Ливане, и этот человек спасет нас».

Люди смеялись. Но опять же, это была не просто шутка.

Многие ливанцы, с которыми я разговаривал, отчаянно нуждались в deus ex machina, и, похоже, они хотели гораздо большего, чем просто политик в привычной форме. Финансовые трудности страны, а также взрыв, опустошивший порт Бейрута в 2020 году, обнажили развращенность политического класса Ливана. Как сказал мне один ливанский друг, в Ливане идут в политику, чтобы зарабатывать деньги, а не служить общественным интересам. Коррупция не является побочным продуктом; В этом суть системы. В результате, разговоры о новом руководстве, как правило, вращаются вокруг ливанской армии, которую часто называют последним нетронутым национальным институтом страны. Многие желают иметь того, кто утвердит мощь армии против «Хезболлы», разрушит всю коррумпированную политическую систему и построит лучшую: Аль Раджул аль Мухалис.

Влиятельные лица Ливана зашли в тупик с тех пор, как срок полномочий предыдущего президента истек в 2022 году — никто еще не сменил его, — и администрация Байдена настаивает на проведении новых выборов, которые могли бы дать полномочия правительству, готовому бросить вызов «Хезболле». Пост президента Ливана зарезервирован для христианина-маронита (каждый из высших руководящих постов в правительстве Ливана по закону закреплен за определенной религиозной общиной). Нынешний командующий армией Джозеф Аун подходит под это определение. Но даже если бы выборы могли состояться, что трудно представить в хаосе этой войны, полномочия Ауна были бы ограничены ливанской системой разделения власти.
Я передал некоторые из услышанных мною разговоров о стремлении к военному вмешательству отставному старшему офицеру ливанской армии, который близок к Ауну и знаком с его мышлением. Мы встретились в офицерском клубе в горном городке Баабда, недалеко от штаба армии, на зеленом участке на склоне холма, который когда-то принадлежал кувейтской принцессе. Сквозь ветви кедровых деревьев нам открывался великолепный вид на Бейрут далеко внизу и Средиземное море за ним.

Офицер, чисто выбритый и в гражданской одежде, сказал мне, что армия никогда не отступит от своей конституционно определенной роли. Даже если бы «Хезболла» была существенно ослаблена, борьба с ней вызвала бы гражданскую войну. Я спросил о возможности разоружения «Хезболлы» — горячем стремлении ее внутренних и внешних соперников. Он сказал: «Единственный, кто может разоружить «Хезболлу», — это Иран». А это, по его словам, может произойти только в контексте политического урегулирования между Ираном и Соединенными Штатами, его самым могущественным врагом. Это были отрезвляющие слова. По сути, он говорил мне, что Ливан не имеет права голоса в своем собственном будущем.

На данный момент никто не знает наверняка, сколько сил осталось у «Хезболлы». Несмотря на разгром высших чинов и лиц, принимающих решения, у нее есть мощный корпус бойцов на юге Ливана, которые могут действовать самостоятельно. Но со временем, как сказал мне офицер, «Хезболла почувствует нехватку денег. Это будет самой большой проблемой. И когда шииты вернутся на юг, кто будет восстанавливаться?»

Когдая вылетел из Бейрута, я увидел дым, поднимающийся из руин недалеко от аэропорта. Middle East Airlines — национальный перевозчик Ливана — все еще работает, но другие компании больше не хотят рисковать. Купить билет туда стало настолько сложно, что некоторые люди спят за пределами аэропорта, надеясь на отмену. Другие говорят о бегстве на лодке на Кипр, если ситуация ухудшится. Более 300 000 сирийских беженцев, бежавших в Ливан во время гражданской войны в своей стране, бежали обратно через границу за последний месяц, что свидетельствует о глубине их страха.

Когда самолет накренился и поднялся из аэропорта Бейрута, пассажиры могли видеть Средиземное море с одной стороны, сверкающее на солнце. Но в другом направлении, сразу за взлетно-посадочной полосой, было видно нечто, намекающее на войну, которая сейчас бушует в Ливане: загроможденный участок складов и лачуг, которые постепенно возникали в течение 1980-х годов и строились шиитскими мигрантами с юга, практически без надзора со стороны государства. Теперь они хранят товары всех видов, которые ввозятся и вывозятся из страны без каких-либо налогов или тарифов. Теневая экономика, ставшая возможной благодаря силовикам «Хезболлы», постепенно обогатила и поддержала широкую часть шиитского населения.

Эта договоренность была важна для власти «Хезболлы», и она связала жизни и средства к существованию большинства ливанских шиитов с революционным кредо иранского режима. Многие опасаются, что если они потеряют «Хезболлу», то останутся беззащитными. Некоторые из старейшин до сих пор помнят те дни, когда большинство шиитов погрязли в сельской нищете, подвергаясь жестокому обращению не только со стороны других ливанских сект, но и со стороны их собственных полуфеодальных правителей.

Но их вера в «Хезболлу» подвергается испытанию. Одна шиитская женщина, которая бежала с юга и теперь живет в арендованном доме в горах, призналась мне в своем разочаровании. «Парень из «Хезболлы» позвонил нам и спросил: «Что вам нужно?», но он не смог предложить многого», — сказала она. «Просто подушки. Я попросила лекарства для детей, но они нам ничего не привезли. Перед войной «Хезболла» заявила, что у них есть план действий в чрезвычайных ситуациях. Где план?»

Некоторые люди с горечью сравнивали ее с реакцией «Хезболлы» на войну с Израилем в 2006 году. В то время лидеры группы быстро развернули энергичную строительную кампанию, пообещав восстановить каждый разрушенный дом. Молодые добровольцы с планшетами ворвались в шиитские районы в течение нескольких часов после прекращения огня, доставляя деньги, еду и предметы первой необходимости. Вряд ли кто-то ожидает, что такое повторится. Если потребности беженцев продолжат оставаться неудовлетворенными, «Хезболла» может потерять поддержку. Может ли это сделать возможной новую эру в Ливане, свободную от диктата Тегерана?

Сторонники «Хезболлы» редко делятся своими чувствами с посторонними. Но я получил представление об атмосфере внутри группы от молодой женщины, чей брат, боец «Хезболлы», был убит в результате израильского авиаудара в конце сентября. Я познакомился с ней через друга в горном городке Алей, где она укрылась.

Ее брата звали Хамуди, и он был слабоверующим но в Хесболле. «Он не молился», — рассказала мне его сестра. (Она попросила меня не раскрывать ее имя или фамилию семьи.) «Моя мать сказала: «Ты не станешь мучеником; ты не молишься». Некоторые члены семьи, которая очень лояльна к «Хезболле», говорили, что Хамуди казался почти атеистом. «Он не читал Коран», — сказала его сестра. «Он слушал музыку. Прикасаться к девушкам — это харам» — запрещено, но Хамуди, крепкий 25-летний парень с румяными щеками и заразительной улыбкой, любил женщин и не пытался это скрывать.

Он был кинопродюсером и монтажером и самостоятельно научился этому ремеслу, пройдя путь от помощника продюсера до оператора и художника по свету. Он основал свою собственную фирму, делая ролики в социальных сетях для ресторанов, компаний по производству одежды и кофеен. Когда он переехал из южной деревни семьи в Бейрут, он нашел квартиру, но не в Дахие, а в более космополитичном районе Хамра, где он часто задерживался допоздна, устраивая вечеринки с друзьями.

Его сестра показывала мне фотографии и видео на своем телефоне: Хамуди покачивается под музыку в машине, стрижется, гуляет на пляже. «Он был моим другом, моим братом, моей шкатулкой с секретами», — сказала она, и ее глаза наполнились слезами. «Тот, к кому я иду в первую очередь в своей печали и своем счастье».

Хамуди всегда разрывался между семейной традицией мукавама — сопротивления — и соблазном Бейрута и его гламуром. Только в конце лета он вернулся в семейный дом на юге. К тому времени израильские воздушные удары стали более частыми, а новости все более мрачными. По ее словам, 17-летний друг из деревни семьи был тяжело ранен, когда в середине сентября у него в руке взорвался пейджер. Вскоре после этого был убит отец мальчика. В день убийства Насраллы она позвонила Хамуди и попросила его приехать в Бейрут, чтобы утешить ее. Он сказал, что не может. В тот же день он официально вступил в «Хезболлу» в качестве бойца, сказала его сестра.

Хамуди, казалось, смирился со своей смертью, как только вступил в армию. Она рассказала мне, что он даже умылся, как и положено мученикам, и снял видео о мученичестве — то ли потому, что все вокруг него, казалось, умирали, то ли потому, что ему назначили миссию, она не знала. Но уже на следующий день израильская бомба попала в дом, где укрывались Хамуди и двое других бойцов «Хезболлы», убив их всех. Сестра сказала мне, что подозревала это еще до того, как узнала об этом. «Я что-то почувствовала», — сказала она. «За несколько лет до этого он попал в аварию на мотоцикле, и я что-то почувствовал в ту секунду, когда это произошло. На этот раз то же самое».

«Хезболла» выпустила плакат с изображением Хамуди и его именем, написанным арабским шрифтом, объявляющим о его мученической смерти. Вы видите эти плакаты по всему Дахие и в Южном Ливане в наши дни, всегда с новыми лицами. Семья Хамуди до сих пор не смогла провести похороны, потому что их деревня все еще очень опасна. «Когда мы увидим его могилу, в тот день он снова умрет», — сказала его сестра. «Это будет похоже на первый день».

Сестра Хамуди является набожной мусульманкой и сторонницей «Хезболлы». Я встречал много женщин, подобных ей, в Ливане, и я смутно ожидал, что она выступит с речью о грядущей победе сопротивления или заверит меня, что никогда не сдастся. Но, вытирая слезы, она не сказала ничего подобного.

«Я думаю уехать из страны», — сказала она.