Чадаев: о продажности

В русском языке есть такое прилагательное "продажный". Оно имеет яркий негативный смысл: имеется в виду, что кто-то торгует тем, что вообще-то выставлению на продажу не подлежит. Например, когда говорят "продажная женщина", подразумевается, что "правильная" женщина с "нормативной" социальной ответственностью — это "за деньги — нет". Или, когда говорят "продажный политик" либо "продажный журналист", предполагается, что, в отличие от этих негодяев, "нормативный" политик — тот, кто искренне отстаивает свои убеждения, а "нормативный" журналист — тот, кто говорит правду. 

Я недавно объяснял одному человеку смысл известного текста-манифеста Инстасамки: да, у меня так-то есть предпочтения, вкусы и убеждения, но я готова ими пренебречь за адекватный гонорар. "Просто так" — зашквар, а вот за деньги — да. Примерно то же самое про Рыбку: я достаточно уважаю себя, чтобы не спать со всякими лохами просто так (или "по любви", что примерно то же самое). Но, конечно же, за деньги — да. В том смысле, что тело моё — это, безусловно, ценность (и в него надо инвестировать, всячески повышая оную), но ценность вполне себе торгуемая. 

Соответственно, подобная картина мира предполагает, что те, кто считает себя более моральными (поскольку не торгуют всем этим), на самом деле не имеют вообще ничего ценного — если б им пришло в голову таки выйти со своим "товаром" на базар, у них его либо вообще никто бы не купил, либо предложил бы прайс смешной и стыдный; вот они и утешают себя тем, что "зато честные". 

То же самое про пропагандистов. Те, кто торгуют своим мнением, искренне считают всех остальных, которые имеют и выражают мнение бесплатно, никчёмными лохами, поскольку их мнение ничего не стоит. И вся их, лохов,  убеждённость в собственной нравственной невинности по данному вопросу — следствие того, что они бесплатные. Как предельно точно выразился Авен: кто говорит, что не продался бы за миллиард — это те, кому никто никогда не предложил бы и ста тысяч. 

Более того. Идея, что тело не должно быть объектом продажи — из древней неолитической этики, где каждое родящее чрево — стратегический ресурс для выживания племени (выдаваемый по талонам лучшим воинам за их доблесть). Идея, что убеждения не могут быть объектом продажи — тоже из тех ветхих времён, когда за убеждения всерьёз воевали (и та вера, чьи адепты не способны за неё отдать жизнь, вообще никакая не вера). Тогда это всё имело рациональные причины. Сейчас же для таких ограничений как будто бы нет никаких именно рациональных причин — есть только общепринятая мораль, которая категорично говорит здесь: табу, а кто его преступил — позор коллектива. При том, что такие всегда были и будут, и многие из них будут даже ресурсно "успешны" — но при этом, конечно, морально осуждаемы. 

Много говорят об идеологии, но обычно вся фантазия заканчивается унылыми проектами написания некого кондуита, где предпишут, как всем правильно думать. Как по мне, субъектность — и в случае человека, и в случае страны — начинается с понимания того, что считается ценным (не только тобой, но и всеми остальными) и при этом категорически _не_ продаётся. Важны оба критерия. 

Совсем на пальцах. Тело должно быть осознано как ценность. Убеждения должны быть осознаны как ценность. И только после этого вопрос — а почему, собственно, мы запрещаем торговлю ими? Что именно, какая осмысленная причина делать их не просто ценностью, а ещё и неторгуемой ценностью? 

А теперь подниму ставку: конфликт по поводу неторгуемой ценности называется "война". Мир, в котором войны запрещены — это мир, в котором вообще любая ценность есть ценность торгуемая. Именно за такой мир топят адепты договорняка, искренне считая себя гуманистами, в отличие от всех этих маньяков по обе стороны. И я, глядя на это, прихожу к непростому выводу, что лучше быть маньяком, чем продажным гуманистом. Потому что иначе жить, конечно, можно, и даже долго, но совершенно незачем.