Рассуждение об эволюции этических систем

Я составил следующий очерк, собрав вместе и… расцветив… несколько шпаргалок с описанием этих систем и связей между ними. Ответил себе, что сначала, что потом и почему.

В работе «Поведение» Константина А. Крылова о причинах и механике перехода общества от одной этической системы к другой говорится мало. Однако из-за присутствующей в работе экстраполяции, где фигурируют уже даты нынешние, такое рассуждение я вижу небесполезным по крайней мере для меня самого.

Дописано перед самой отправкой: да, исторический детерминизм, «если живы, то иначе никак». Это отнюдь не означает «лежи и жди, пока само не наступит», это означает «выжить можно только так».

Что ж, эволюция этических систем проходит следующим образом.

Сперва, одновременно с появлением человека как существа разумного, стадное стайное поведение осознаётся через слова, через понятия «правильного» и «неправильного». Появляется «южное полюдье»: «делай то же, что и все», не слишком далеко отошедшее от «следуй за вожаком» у животных.

Вожак неизбежно оказывается востребованным, как агрегатор и генератор поведения, то есть как особь, которая «всее всех». «Самый человечный человек», да.

Усложнение деятельности группы усложняет и общество в ней, а это невозможно без избирательности в отношениях. Возникает собственно «южная этика»: «делай другому то, что он делает тебе». Око за око и проч.

Почему на этом история не заканчивается?

Пусть у некоторого племени получилось расселиться за горизонт, при этом без истерики. Ну да, детей много, земли мало, погода разнообразная, не дохнуть же. Они не расплевались с родственниками и пока не обзавелись собственным вождём, а признают прежнего, загоризонтного. Хороший человек, саблезубого тигра одной левой, дюжину баб на празднике плодородия в один заход и так далее.

Однако вождь чисто технически не может более служить примером, ведь вживую его не видят, а пересказывать о нём всё – надорвёшься. Что, цинично говоря, отселенцев вовсе не огорчает. Надо меньше напрягаться, потому что спросить за добросовестное подражание вождю в отсутствие вождя не так просто. Можно подумать и о себе.

О, скажет технарь, я вижу, к чему клонит автор. Получается снижение пропускной способности канала связи при сохранении требований к скорости передачи информации. Затормозили ютуб.

А во времена былинные задачку решают просто, снижая те самые требования: о вожде надо рассказывать только новые вещи, подразумевая, что всё остальное он и так делает. Так что и вы «и так делайте».

Вот только в сочетании с «можно подумать и о себе» (а это вещь фундаментальная) отселенцев больше всего интересует, что вождь перестал делать, от чего он отказался, что больше не надо повторять. Это новая информация? Да. Она не перегружает канал связи? Нет, потому что это не повседневные дела. Тогда какие проблемы?

Так зарождается и накапливается «восточное полюдье»: «я не должен делать того, чего никто не делает».

Вождь, кстати, по здравом и тоже циничном размышлении не возражает, особенно если отселенцев много и в разные стороны. Это перед местными он должен выпендриваться, чтобы своим примером всё время вести за собой, а вот чтобы его знали и любили за сотни и тысячи километров от тронного зала, теперь достаточно быть просто хорошим^TM человеком, не делать совсем уж сенсационных гадостей, да и вообще ничего нового. И такое легче с годами, когда и на саблезубого тигра уже не очень, и с женщинами… так, групповуху я вообще запрещу, пусть каждую леди охаживает свой джентльмен, чтобы и с меня подвигов не запрашивали. Катехон я нынче.

Так вождь превращается в царя. «Другее других» остаётся «другее других», но из «всее всех» превращается в «никтее никого», из деятельной точки отсчёта в бездеятельную, безгрешную. Ну, как «безгрешную»… безгрешной у нас работает надмирная непостижимая сущность, мы за неё теологам платим, а царь – миропомазанный представитель, но тоже человек, чтобы совсем уж от праведности не рехнуться.

Вариантов грешного поведения много, и анализ поведения окружающих через эти грехи делает возможным избирательное отношение человека к окружающим, то есть к разным грешникам по-разному (индульгенции как иллюстрация). И вот уже «восточное полюдье» ограничено «восточной этикой»: «я не должен делать другому того, чего он мне не делает».

Далее те же дела: «восточное общество» усложняется, группы людей, в которых оно существует, способны на многое, так что империи разгоняют «южных» варваров по захолустьям, а если те всё же справляются с приличными государствами, то стремительно перенимают «восточный» подход, потому что царю лучше живётся. Зачастую они даже не меняют вывеску. А мудрецы поблизости вздыхают о том, что убивший дракона сам дурак.

Технарь вновь начинает что-то подозревать, и он прав. Да, книги, да, проповеди, да, законы – но вы не можете вечно наслаждаться радиальной и даже радиально-узловой топологией сети.

Во-первых, на источник конечной мощности нельзя вешать бесконечное количество каналов, то есть азартно плодящийся и разбегающийся в разные стороны обыватель знает о царе всё меньше и не рассматривает его как пример. Так в обществе начинает накапливаться новое полюдье, когда «подумать о себе» не бонус к правильному поведению, но оно само. Ибо «до бога высоко, до царя далеко».

Во-вторых, с увеличением длины ветвей растёт стоимость их обслуживания и больше вероятность искажения информации. Задиры думают, что у них получится отделиться, а умники пакостят сатирой и утопиями. Общественные отношения напрягаются.

И вот так «я должен» в некоторых обществах перестаёт работать вообще. «Я» уже не имею такого представления ни о царе, ни тем более о вожде как воплощениях «другого», которое влияло бы на моё поведение.

Жизнь становится столь сложна, что уже и царское «не делает» по отношению ко всё новым людям, вещам и обстоятельствам не пролезает в канал, да и сам сигнал слишком слаб. Миропомазание и иные средства усиления тоже не панацея, в них разные люди верят по-разному.

По итогам этого процесса царь – для начала, конечно, король – опаньки. Насильно или добровольно, с вышкой или с конфискацией.

Остаётся то полюдье, которым пропиталось население за время, когда «восточная этика» уже не справлялась с задачей. Это полюдье неизбежно будет основано на принципе «другой (не) должен», а не «я (не) должен».

Здесь та сущность, бывший вождь и бывший царь, которая не просто ближний мой, а «другее других», из эталона превращается в ресурс, который я обязан использовать в своём правильном поведении.

Дело, однако, в том, что этому критерию отвечает не одно полюдье, а два, которые наследуют «восточному полюдью», но не наследуют друг другу. Они могут состояться независимо друг от друга.

Это «западное полюдье», когда «все должны делать то, что делаю я», и «северное полюдье», когда «никто не должен делать того, чего я не делаю».

Архитектура сети в обоих случаях будет, кстати, не полносвязной, а комбинированной, что бы Вам всякие прекраснодушные прожектёры ни вещали.

Почему в одном обществе после «восточного полюдья» возникнет «западное полюдье», а в другом – «северное»? Потому, что мы живём в материальном мире, где масштабные неприятности случаются везде и всегда, так что приходится изворачиваться.

В «южном» обществе неприятности отрабатывают через уход от опасности: «все следуем за вождём, он-то знает, что делать, а если окажется, что следуем не туда, то он первый и нарвётся, а мы хором последуем… эээ… за следующим».

«Восточное» общество пытается выжить на запасах: «сидим тихо и терпим, пока царь за нас молится, – может, и не перемрём».

И то, и другое не решает самой проблемы, не противодействует опасности, которая может и догнать, и повториться, когда захочет. А «пост-восточные полюдья», основанные на «подумать о себе», пытаются с опасностью разобраться.

И вот беда. В одной группе, где набрал силу этот «пост-восточный» подход, есть избыточный человеческий ресурс (а значит, и любой вещественный ресурс, который способен добыть человек в данной ситуации), а в другой этого человеческого ресурса нет. Она малочисленна.

В условиях избыточности человеческого ресурса его тратят на проблему в режиме свободного поиска решения. «Каждый сам за себя» хотя бы потому, что нас и так много, а в условиях наступившей беды, подсказывает внутренний циник, чересчур много.

В идеале каждый член группы «сам знает, как надо» (лезет в вожди) и создаёт своё предприятие, использующее доступные вещественные ресурсы и изо всех сил старающееся использовать окружающие человеческие ресурсы. Какая-то часть этих предприятий добивается успеха, и найденным способам решения следуют все остальные, кто ещё не угробился на неверных путях. Точнее, их интегрируют в эти способы, хотя бы в качестве наёмных рабочих.

Как выражался Иван Данко, «капьитальизм». А точнее, «западное полюдье», «все должны делать то же, что и я». Предельно эффективный способ использования человеческого ресурса для быстрого и гарантированного решения проблемы. Понятно, что «быстрое и гарантированное» здесь всё же зависит от масштабов и сущности проблемы, но тем не менее.

Основной недостаток: «быстрый» здесь легко превращается в «краткосрочный», а «гарантированный» в «узколобый». Впрочем, пока излишек человеческого ресурса присутствует, добровольно или насильно, этот подход процветает. С усложнением общественной деятельности он совершенствуется и становится избирательным, то есть вырастает в «западную этику», а та обеспечивает процветание, как пока принято выражаться, «цивилизованного общества». Браво, чего уж там, безо всякой иронии.

А вот та же самая неприятность настигает малочисленную группу, в которой «восточное полюдье» тоже выдыхается. В отличие от первой группы, людей на свободный поиск всех возможных решений здесь тратить невыгодно, можно погубить всех до одного и всё равно пропустить нужное. И с вещественными ресурсами тоже беда, их так же некому добывать, то есть запасов нет. Казалось бы, ложись и помирай.

Однако сошедшее на нет «восточное полюдье» уже не воспрещает новые действия, то есть поиск решения всё равно начнётся.

С другой стороны, этот поиск не будет одобрен, – ничего возвышенного, сугубо утилитарное «он на свои завихи проедает последнее, что у нас есть» – так что поиском решений проблемы займётся меньшинство в группе, а большинство (его можно назвать «коллективным царём», не путать с толпой) будет поиску препятствовать, требуя бездействия в «восточном» режиме. Такое требование будет считаться правильным, ибо выгода от него здесь и сейчас очевидна: ресурс убывает медленнее.

Парадоксально, но именно это требование обеспечит выживание малочисленной группы, когда противодействие каждому шагу в поиске решения неизбежно станет этот шаг оптимизировать, уточнять, буквально доводить до ума: «надо объяснить этим дебилам, чтобы они поняли, что я делаю… кстати, может, и они чего подскажут в пылу дискуссии, гоняясь за мной с вилами».

Я бы привёл здесь в пример оригинального, горьковского Данко, но тот с окружающими не особо советовался.

Оно, противодействие, навязывая экономию ресурсов, будет так же сводить различные направления поиска решений разными субъектами в одно, опять-таки оптимизируя его при этом. Поиск решения будет идти на разных уровнях абстрагирования, с возможностью постоянного сравнения внешней аудиторией («коллективным царём») не только отдельных решений, но и их классов, с приговорами «чего вообще не надо делать».

И вот так «пост-восточное полюдье» становится «северным полюдьем», императивом того самого вмешательства, балласта и торможения: «никто не должен делать того, чего не делаю я». Напомню, что я считаю критическим моментом в наступлении «северного полюдья» в России Великий голод и, далее, «бунташный век».

Каковы преимущества «северного полюдья»? Выживание общества и той группы, в которой они существует, в гибельных, с точки зрения всех остальных полюдий, условиях. Протяжённые и адаптивные решения – если у Вас проблема понята на следующем уровне абстрагирования, то менять подходы на низшем уровне можно очень быстро и так решать проблему в её текущей версии. Кроме того, становится возможным предотвращение опасности, и это самое выгодное во всём спектре решений для любой этической системы.

Главный недостаток: так очень неприятно жить. Напряжение коммунальных отношений в группе становится ценой не только выживания, но и повседневной жизни, потому что балласт убрать нельзя. Заостряя, «северное общество» без развитой «северной этики» ближе к кризису, чем любое другое.

В группе с «западным полюдьем» свободный поиск решения порождает конкуренцию за ресурсы, которую легко представить «честным состязанием», когда даже проигравший может испытывать известное удовлетворение и за себя, и за победителей (просто потому, что они свои, соседи по беговым дорожкам), после чего попытаться начать по новой. Это по сути своей экспериментальный подход.

В группе с «северным полюдьем» найденное решение будет продуктом изнурительных (и далеко не всегда честных) споров, и это решение станет претендовать на единственность и окончательность.

Обобщённой реакцией на такое будет повышенное стремление носителя «северного полюдья» и, далее, «северной этики», к самоизоляции, чтобы «отдохнуть ото всех». Вот только очередная проблема не даст этого сделать: для её решения опять надо сплачиваться в «коллективного царя», чтобы уследить за растратчиками, которые что-то там обещают. И так по кругу. Когда я говорю, что «русские – это община единоличников, потому что мы живём в бедной и безлюдной стране», то я имею в виду именно это.

Это проектный подход.

В «Поведении» нет пояснений по понятию истины в «северной этике». И вот если в «западном» понятии истины определяющую роль играет эксперимент, то получается, что у меня есть ещё одна тема для серьёзных размышлений (или воспоминаний). У Вас теперь, впрочем, тоже.

О делах исторически сиюминутных с опорой на вышеизложенное рассуждение тоже как-нибудь потом. Предсказывать надо не слишком часто, не то люди могут вспомнить, что я нёс в прошлые разы.

Впрочем, кое-что запишу здесь в качестве введения.

Полагаю, что вышеизложенное рассуждение, помимо всего прочего, даёт ответ на вопрос, почему в «Поведении» эволюция российского общества в XX веке представлена как серия попыток ограничения «северного полюдья» разными видами уже состоявшихся этик в конкретной последовательности.

И «южный», и «восточный» период истории СССР были неизбежны просто в силу того, что первый – самый простой, и это в условиях страны с разрушенным производством и с переоформленным суверенитетом критически важно, а второй вырастает из первого с усложнением общественной жизни, что опять-таки неизбежно. Грубо говоря, Сталин – вождь, Брежнев – царь.

С дальнейшим усложнением советской общественной жизни требование к переходу от «я (не) должен» к «другие (не) должны» тоже должно было быть выполнено, см. выше.

Отнюдь не выглядит случайностью и то, что была воспринята (навязана) «западная этика», проработанная лучшими умами планеты и выверенная столетиями общественной жизни в наиболее развитых странах, а не «северная этика», нащупываемая со сравнительно недавних пор и опытным путём.

И я согласен с мнением, что условный «Запад» мог «удушить Россию в объятиях», всего лишь не порождая проблем, стимулирующих работу «северного полюдья», то есть не подпирать его и не востребовать. Не грабить, не унижать, не вводить санкции. Получилась бы бУССР, только большая, но не надолго, окончательный распад не заставил бы себя ждать. Что значит «они там по-другому не могут», только унижать и грабить, воображая нас человеческим ресурсом для решения своих проблем? Ну, не могут, и что? Значит, и нынешние дела неизбежны.

Исторический детерминизм, как и было сказано. Либо «северное общество» с состоявшейся «северной этикой», либо конец российской истории, даже если он произойдёт без смены вывески.

Спасибо за внимание.