Как не надо улучшать мiр - уроки реализма

(Очень) Много букофф на тему "как нам организовать .. общество" (точнее, как не надо). На любителя. Это своего рода  embeddings (как для LLM RAG), знание которых должно помочь в анализе и обсуждении проблемы. В основном тексте поста две цитаты - одна из романа Айн Рэнд, Atlas Shrugged (про коммунизм), другая цитата - реальные события (про капитализм). В авторском комментарии - несколько моих замечаний, в основном по поводу Айн Ранд (nee Алиса Розенбаум).

1. Айн Рэнд. Как развалить успешное промышленное предприятие

(ред. пер. Ю.Р. Соколов, отрывок)

[говорит рабочий некогда знаменитого и успешного моторного завода. Завод и город, где жили рабочие и сотрудники, находился в изолированном и труднодоступном месте, и работа на заводе являлась практически единственным источником доходов населения. В описанной истории три наследника, ставшие руководителями предприятия после смерти успешного бизнесмена-хозяина завода, представляют собой некий эквивалент государства, владеющего монополией на  средства производства и распределение материальных благ]

— Знаете, на том заводе, где я проработал двадцать лет, случилась одна история. Как раз тогда, когда старик-хозяин завода умер и его наследники приняли дела. Их было трое, двое сыновей и дочь, и они составили новый план работы завода. Они предложили нам проголосовать за него, и все мы — почти все — проголосовали «за». Мы не знали. Мы думали, так будет лучше. План состоял в том, чтобы каждый на заводе работал сообразно своим способностям, а оплату получал согласно своим потребностям. ...

— Мы проголосовали за этот план на большом собрании, пришли все работники завода, шесть тысяч человек. Произносили длинные речи, дело яснее не стало, но никто не задавал вопросов. Никто из нас не знал, как будет работать план, но каждый думал, что другие это понимают. А если кто-то сомневался в успехе, то чувствовал себя виноватым и не раскрывал рта, поскольку выходило так, что каждый возражающий — в душе детоубийца и не человек вовсе. Нам сказали, что этот план приведет нас к благородному идеалу.

Откуда нам было знать? Мы всю жизнь слышали это, сначала от родителей и учителей, потом от министров, да и в каждой газете, что мы прочли, в каждом фильме и в каждой публичной речи. Разве нам не твердили постоянно, что это справедливо и правильно? Может быть, это немного извиняет нас за то, что мы сделали на собрании. Мы проголосовали за план, и за что боролись, на то и напоролись.

Знаете, мэм, мы люди меченые в некотором смысле — те из нас, кто прожили четыре года на заводе «Двадцатый век» по плану. Что из этого могло получиться? Зло. Обычное, голое, нагло ухмыляющееся зло, и больше ничего. А мы помогали ему, и я считаю, что все мы прокляты, каждый из нас, и, может быть, нам не будет прощения...

Знаете, как работал тот план и что он сделал с людьми? Попробуйте наполнить бочку водой, когда внизу у нее есть труба, из которой все выливается быстрее, чем вы льете сверху, и каждое вылитое вами ведро воды разрушает трубу и делает отверстие на дюйм шире. И чем упорнее вы трудитесь, тем больше усилий от вас требуется. И вы таскаете ведра по сорок часов в неделю, потом — по сорок восемь, по том — по шестьдесят четыре.

Для того чтобы у вашего соседа был ужин, чтобы сделать операцию его жене, вылечить корь у его ребенка, чтобы дать инвалидную коляску его матери, купить рубашку его дяде, послать в школу его племянника, для ребенка в соседней квартире, для будущего ребенка, для каждого из тех, кто вас окружает. Они получат все, от пеленок до зубных протезов, а вы будете работать от зари до зари, месяц за месяцем, год за годом и ничего не по лучите, кроме пота, и не увидите ничего, кроме их удовольствия, и так всю жизнь, без отдыха, без надежды, без конца... От каждого по способностям, каждому по потребностям. Мы все — одна большая семья, говорили нам, мы все здесь заодно. Вот только не все работают у ацетиленового резака по десять часов кряду, и не у всех одновременно болит живот.

Что главное из способностей и что имеет преимущество из потребностей? Когда все идет в общий котел, вы же не можете позволить каждому решать, каковы его потребности, правда? Если так рассуждать, он может заявить, что ему необходима яхта, и если кроме желания ему нечего предъявить, то пусть докажет ее необходимость. Почему бы нет? Если мне не позволено иметь машину, пока я не доработаюсь до больничной палаты, зарабатывая на машину для каждого бездельника и для последнего голого дикаря на земле, почему бы ему не потребовать себе еще и яхту, если я до сих пор держусь на ногах? Нет? Не может? Тогда почему он требует, чтобы я пил кофе без сливок, пока он не переклеит обои в своей комнате?..

Короче, решили, что ни у кого нет права оценивать собственные способности и потребности. Проголосовали за это. Да, мэм, мы голосовали за это на собраниях дважды в год.Как еще можно было все устроить? Представляете, что творилось на этих собраниях? На первом же мы обнаружили, что все как один превратились в попрошаек, потому что никто не мог требовать оплаты как законного заработка: у него не было прав, не было заработка, его труд ему не принадлежал, он принадлежал «семье», которая ничего не давала ему взамен, и единственное, что он мог предъявить — свою «потребность». То есть публично попросить удовлетворить его потребности как последний нищий, перечислив все свои трудности и страдания, от залатанных одеял до простуды жены, в надежде, что «семья» подаст ему милостыню. Человек предъявлял страдания. Потому что они, а не его работа, встали во главу угла. И шесть тысяч человек превратились в соревнующихся попрошаек, кричащих, что его нужда острее, чем у его брата.

Могло ли быть иначе? Представляете, что произошло? Кто-то молчал, маясь от стыда, а кто-то шел домой с главным призом? Но и это еще не все. На этом собрании открылось и другое. За первое полугодие объем выпущенной заводом продукции упал на сорок процентов, поэтому было решено, что кто-то не получит «по потребности». Кто? Как решить? «Семья» проголосовала и за это решение.

Они голосованием избрали лучших и присудили им работать дополнительное время каждый вечер в течение следующих шести месяцев. Сверхурочная работа без оплаты, потому что оплачивается не отработанное время, а потребности. Нужно ли мне говорить, что случилось потом и в кого стали превращаться мы, те, кто раньше были людьми?

Мы стали скрывать свои способности, замедлять работу и пристально следить за тем, чтобы не сделать дневную норму лучше или быстрее соседа. Нам просто не оставалось ничего другого, ведь мы знали: если станем выкладываться на «семью», то не получим за это ни благодарности, ни вознаграждения, а одно лишь наказание. Мы знали, стоит любому засранцу загубить партию моторов и принести компании убыток — неважно, из-за своей небрежности или из-за некомпетентности — трудиться по ночам и по воскресеньям придется нам. Поэтому мы старались работать не лучшим образом.

Был среди нас один молодой парень, поначалу горячо взявшийся за дело. Он горел желанием добиться благородного идеала — без образования, но способный, с хорошей головой на плечах. В первый год он придумал рабочий процесс, который сэкономил нам тысячи чело веко-часов. Передал его «семье», ничего не прося взамен. Он был хороший парень. Говорил: для достижения идеала. Но когда он увидел, что голосованием его избрали лучшим и присудили к работе по ночам, потому что не все еще из него выжали, он прикусил язык и отключил мозги. Можете быть уверены, на второй год он не предложил ни одной идеи.

А что они толковали нам про жестокую конкуренцию в экономике свободного предпринимательства, когда люди стремятся сделать лучше и больше других? Жестокая, говорите? Мы увидели, на что она похожа, когда мы все соревновались друг с другом, кто хуже сделает свою работу. Чтобы разрушить человека, нет средства вернее, чем поставить в положение, когда его целью становится не добиться наивысшего результата, а день за днем работать все хуже. Это доконает его куда быстрее, чем пьянка, безделье или зарабатывание на жизнь мелким воровством.

Но у нас не было другого пути, кроме как демонстрировать профнепригодность. Единственное, чего мы страшились, было обвинение в одаренности. Одаренность, большие способности, превращали нас в заклад, который нам никогда не удалось бы выкупить. Да и для чего было работать? Когда знаешь, что в любом случае получишь основное содержание, твое «продовольственное и квартирное пособие», как они это называли, а сверх него не было возможности получить ничего, как бы упорно ты ни трудился. Ты не мог рассчитывать купить новый костюм на следующий год, потому что не знал, дадут тебе «пособие на одежду» или нет, потому что кто-то может сломать ногу, будет нуждаться в операции или родит новых детей. Если нет денег на новый костюм для всех, значит, и ты его не получишь.

Один человек трудился всю жизнь, потому что мечтал послать сына в колледж. Мальчик окончил среднюю школу на второй год работы завода по плану, но «семья» не дала его отцу пособия на колледж. Сказали, что его сын не может поступить в колледж, пока не появится достаточно денег, чтобы всех сыновей посылать в колледжи. Сначала всех детей нужно обучить в средней школе, а у нас и на это денег не хватает. Через год отец погиб — просто вышла в салуне поножовщина, так, без особой причины... драки у нас стали случаться все чаще.

Еще один старик-вдовец, без семьи, имел хобби, собирал пластинки. У него в жизни больше ничего не осталось. В старые времена он экономил на еде, чтобы купить новую пластинку с классической музыкой. Так вот, они не дали ему пособия на пластинки, назвали это «роскошью». Но на том же самом собрании Милли Буш, чья-то дочка, страшненькая одиннадцатилетняя девчонка, получила пару золотых корректирующих пластинок для зубов. Все проголосовали за «медицинскую необходимость», потому что штатный психолог заявил, что у бедной девочки разовьется комплекс неполноценности, если зубы не исправить. Старик, любивший музыку, запил. С тех пор его трезвым и не видели. Но кое-что он так и не сумел забыть. Однажды вечером он шел, пошатываясь, по улице, увидел Милли Буш, размахнулся и выбил ей кулаком зубы. Все до одного.

Мы, конечно, начали пить, кто больше, кто меньше. Не спрашивайте, откуда мы брали деньги на выпивку. Когда все приличные удовольствия запрещены, всегда найдется способ заполучить недозволенные. Ты не станешь вламываться по ночам в лавки или шарить по карманам друзей, чтобы купить пластинки с классической музыкой или рыболовные снасти, но если можно обобрать в стельку пьяного и забыть об этом, ты так и сделаешь.

Рыболовные снасти? Охотничьи ружья? Фотокамеры? Хобби? Пособия на «развлечения» не давали никому. Их отмели в первую очередь. Не стыдно ли будет возражать, если придется отказаться от того, что доставляет вам удовольствие? Даже «пособие на табак» урезали до двух пачек сигарет в месяц, а все потому, сказали нам, что деньги нужны на молоко для младенцев.

Дети — единственный вид продукции, уровень которой не снизился, а повысился и продолжал повышаться, наверное, потому, что больше людям нечем было заняться, и потому, что о детях они не заботились, предоставив это «семье». На деле единственным способом жить по лучше было получить детское пособие. Либо детское, либо пособие по тяжелой болезни.

Нам не понадобилось много времени, чтобы понять, к чему идет дело. Всякий, кто пытался играть честно, отказывал себе во всем. Он терял вкус к удовольствиям, боялся выкурить десятицентовую сигаретку или сжевать пластинку жвачки, беспокоясь о том, что кому-то этот десятицентовик нужен больше, чем ему. Он стыдился за каждый проглоченный кусок хлеба — ведь он оплачен ночной сменой другого человека, и эта еда ему не принадлежит. Он предпочитал быть обманутым, чем обманывать самому, быть жертвой, а не кровопийцей. Он не женился, не забирал в свой дом родственников, чтобы не обременять «семью». Кроме того, если у него еще оставалось чувство ответственности, он не мог завести детей, не мог ничего планировать, ничего обещать, ни на что рассчитывать.

Но безответственные типы пустились во все тяжкие. Они рожали детей, брюхатили девушек, тащили к себе дальних родственников со всей страны, каждую беременную незамужнюю сестру, чтобы получить новое «пособие по не трудоспособности», они находили у себя все больше болезней, портили одежду, мебель, дома. [от автора (меня): вам эти "безответственные типы" никого из современности не напоминают?] Что такого, черт возьми, «семья» за все заплатит! Они находили столько новых «потребностей», сколько все остальные и придумать не могли, они развивали в себе эту способность, свой единственный талант.

Что же мы увидели, мэм? Мы увидели, что нам дали закон для жизни, нравственный закон, как они его называли, который наказал тех, кто его соблюдал, за то, что они его соблюдали. Чем больше мы старались жить по этому закону, тем больше мы страдали. Чем больше мы нарушали его, тем большее вознаграждение получали. Наша совесть стала инструментом в руках бессовестных. Честные платили, бесчестные получали. Честные проигрывали, бесчестные выигрывали. Долго ли проживут добрые люди при этаком законе добра?

Мы были неплохими парнями, когда начинали. Среди нас немного было мошенников. Мы знали свое ремесло и гордились им, и работали на лучшем заводе в стране, на который старик Старнс нанимал лучших работников. Всего за один год работы по новому плану среди нас не осталось ни одного честного человека. Вот оно — зло, то самое адское зло, страх Господень, которым нас пугали проповедники и который мы все надеялись не увидеть при жизни. План не то чтобы воодушевил нескольких подонков, он превратил всех достойных людей в подонков, и ничего другого он не мог совершить, и его называли нравственным законом!

Для чего нам было стремиться работать? Ради любви к нашим братьям? Каким братьям? К пройдохам, мошенникам, попрошайкам, окружившим нас? Лукавили они или просто оказались невеждами, безвольными или немощными, какая разница? Если мы были обречены на жизнь на их уровне недееспособности, ложной или настоящей, долго ли мы продержались бы? Мы не могли узнать их способностей, не могли контролировать их потребности, мы знали только, что работали, как скот, в месте, которое оказалось наполовину больницей, наполовину скотопригонным двором, обрекавшем нас на бессилие, несчастье, болезни. Мы стали быдлом, трудившимся для того, чтобы по чужому решению обеспечить чьи-то потребности.

Любовь к братьям? Вот когда мы научились ненавидеть братьев впервые в жизни. Мы стали ненавидеть их за каждый съеденный ими кусок, за каждое маленькое удовольствие, что им выпадало. За новую сорочку, за шляпку жены, за вечеринку, за покрашенный дом, ведь все это было отнято у нас, оплачено ценой наших лишений, самоограничения, голода. Мы стали следить друг за другом, в надежде уличить во лжи, в притязаниях на незаслуженные нужды, чтобы урезать чужие пособия на следующем собрании. Мы завели стукачей, доносивших, например, о тайно купленной индейке для воскресного семейного обеда, за которую, скорее всего, заплатили деньгами, выигранными в азартные игры. Мы стали вмешиваться в чужую жизнь. Мы провоцировали семейные ссоры, чтобы выбросить вон кого-ни будь из родственников. Как только мы видели, что мужчина ухаживает за девушкой, мы делали его жизнь невыносимой. Мы расстроили немало помолвок. Мы не хотели, чтобы заключались браки, мы не желали кормить нахлебников. В старые времена мы устраивали праздник, когда рождался ребенок, мы сбрасывались, чтобы помочь с оплатой больничных счетов, если человеку приходилось туго. Теперь мы неделями не разговаривали с родителями новорожденного. Дети стали для нас чем-то вроде саранчи. В старые времена мы помогали тому, у кого в семье случалась тяжелая болезнь. Теперь все стало не так... Лучше я вам приведу пример.

Мы, коллеги, работали вместе с одним человеком пятнадцать лет. Его мать, добрая старая женщина, веселая и мудрая, знала всех нас по именам, и мы любили ее. Однажды она поскользнулась на лестнице, упала и сломала бедро. Мы понимали, что это означает в ее возрасте. Штатный доктор сказал, что ее необходимо поместить в городскую больницу на длительное дорогостоящее лечение. Старушка скончалась накануне того дня, когда должна была поехать в город. Причину ее смерти так и не установили. Нет, я не думаю, что ее убили. Никто этого не говорил. Никто вообще не заводил о ней речи. Я знаю только и никогда этого не забуду — я и сам не раз ловил себя на мысли, что желаю ей смерти. Да простит нас Господь, вот во что превратились братская любовь, безопасность и изобилие, которых мы должны были достигнуть по нашему плану!

По какой причине проповедуются подобные идеи? Хоть кто-ни будь извлек из них выгоду? Да, наследники Старнса. Надеюсь, вы не станете напоминать мне о том, что они пожертвовали своим состоянием и принесли свой завод нам в дар. Нас этим тоже одурачили. Да, они отдали завод. Но прибыль, мэм, зависит от того, чего вы добиваетесь. А наследники Старнса гнались не за деньгами. Того, что они хотели, ни за какие деньги не купишь. Деньги слишком чисты и непорочны для этого.

Эрик Старнс, самый молодой из наследников, законченная медуза, вообще ничего не хотел. Он стал главой отделения по связям с общественностью, мы за это проголосовали. Сам он не делал ничего, у него для этого был набран целый штат, он даже в офисе не появлялся. Плата, которую он получал, — нет, я не должен называть это платой, никто из нас не получал плату, подаяние он получал довольно скромное: раз в десять больше моего, но не богатое. Эрик не гнался за деньгами, он не знал, что с ними делать. Он проводил время, отираясь среди нас, показывая, какой он дружелюбный и демократичный. Наверное, хотел, чтобы его любили. Для этого постоянно напоминал нам, что от дал нам завод. Мы его терпеть не могли.

Джеральд Старнс стал нашим исполнительным директором. Мы так никогда и не узнали, какие комиссионные — его долю с прибыли — он получал. Потребовался целый штат бухгалтеров, чтобы высчитать, и штат инженеров, чтобы раскрыть пути, которыми, прямо или косвенно, деньги попадали к нему. Ни цента из этих денег не предназначалось ему, все тратились на «семью». У Джеральда было три автомобиля, четыре секретарши, пять телефонов, и он привык закатывать такие вечеринки с икрой и шампанским, которые не снились ни одному воротиле, платившему налоги. За один год он потратил больше, чем составила прибыль его отца за последние два года жизни. Мы видели в кабинете Джеральда стофунтовые пачки журналов — сто фунтов, мы взвешивали — проспектов, полных историй про наш завод и наш благородный план, с большими фотографиями Джеральда Старнса, где он назывался величайшим общественным деятелем. Джеральду нравилось заходить по ночам в мастерские в парадном костюме, сверкая бриллиантовыми запонками размером с десятицентовик, и стряхивать, где попало, сигарный пепел. Любой дешевый бахвал, которому нечем похвастать, кроме денег, уже противен, тем более тот, кто потерял голову от денег, которые ему не принадлежат. Хочешь — глазей на него, не хочешь — не смотри, обычно никто и не смотрит. Но когда подонок, вроде Джеральда Старнса, разглагольствует о том, что его не интересует материальное благосостояние, он, якобы, только служит «семье», и все роскошества служат не ему самому, а нашей же пользе и общему благу, поскольку необходимо поддерживать престиж компании и благородного плана в глазах общественности, вот тут и начина ешь ненавидеть его так, как никого другого.

Но его сестра Айви была хуже всех. Ее действительно не заботили материальные блага. Жалованье она получала не больше нашего, ходила в разбитых туфлях без каблуков, в блузках вроде мужской рубашки, чтобы показать, какая она бескорыстная. Работала нашим директором по распределению, ее служебной обязанностью было обслуживать наши материальные потребности. Вот кто держал нас за горло. Конечно, распределение решалось голосованием — голосами, поданными народом. Но когда народ — это шесть тысяч вопящих глоток — пытается принять решение, не имея мерила, резона и смысла, когда в игре нет правил и каждый требует всего, не имея права ни на что, когда каждый признает власть закона над всеми, кроме самого себя, все идет кувырком. И голосом народа становится голос Айви Старнс. К концу второго года мы перестали изображать «семейные собрания» ради «эффективности производства и экономии», потому что собрания растягивались дней на десять. Все прошения о потребностях просто посылали мисс Старнс. Нет, не посылали. Каждый нуждающийся лично сообщал ей свое прошение. Потом она составляла перечень прошений и зачитывала его нам на собрании, которое продолжалось три четверти часа. Мы голосовали за принятие списка. Потом в повестке дня давались десять минут на обсуждение и возражения. Мы не возражали. К тому времени мы все уже поняли. Никто не станет делить прибыль завода на шесть тысяч человек, не оценив людей по степени их важности. Мерой Айви стали подхалимаж и лесть. Бескорыстная? Во времена ее отца все его деньги не позволяли ему безнаказанно говорить с последним уборщиком так, как Айви разговаривала с нашими лучшими рабочими и их женами. Помню ее бледные рыбьи глаза, холодные и мертвые. Если бы вам захотелось узреть воплощенное зло, вам нужно было бы увидеть, как блестели ее глаза, когда она смотрела на человека, сказавшего что-то ей вслед. А потом он слышал свое имя среди тех, кто не получил ничего, кроме «базового пособия». Увидев глаза Айви, вы поняли бы истинное значение выражения «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Вот и весь секрет.

Сначала я удивлялся. Как может получиться, что образованные, культурные, известные люди могут совершить такую большую ошибку и искренне проповедовать подобную мерзость. Ведь пяти минут размышлений хватит понять, к чему она приведет на практике. Теперь я понимаю, что они творили это не по ошибке. Ошибки такого масштаба никогда не делаются по простоте душевной. Если люди впадали в подобную ересь, не в силах заставить служить ее себе или объяснить свой выбор, значит, у них была на то причина, о которой им не хотелось говорить.

Мы тоже были не без греха, когда голосовали за план на первом собрании. Не потому, что верили, что пустая болтовня, которую на нас обрушивали, — правда. У нас был другой резон, а болтовня позволяла скрыть его от окружающих и от самих себя. Она давала нам шанс выдать за добродетель то, в чем прежде мы постыдились бы признаться. Не было человека, кто, голосуя за план, не думал бы о том, что под эту музыку он захапает часть прибыли более способных людей. Не слишком богатые и умные думали: есть люди поумнее и побогаче, от которых им пере падет часть их богатства и ума. Но, думая о получении незаслуженных выгод от тех, кто стоял выше них, люди забывали о других, кто стоял ниже, также рассчитывая на незаслуженные блага. Рабочий, возомнивший, что может рассчитывать на лимузин, как у его босса, забывал о бродягах и нищих, которые непременно завопят, что им необходимы такие же холодильники, как у него. Вот в чем состоял истинный мотив нашего голосования, но нам было неприятно так думать. Однако чем меньше нам нравилось так думать, тем громче мы вопили о своей любви к общему благу. Что ж, мы получили то, чего хотели. Когда мы поняли, чего просили, было уже поздно. Мы оказались в ловушке.

Лучшие люди покинули завод в первую же неделю действия плана. Мы лишились лучших инженеров, управляющих, мастеров и высококлассных рабочих. Уважающий себя человек не станет дойной коровой для других. Самые способные попытались выделиться, но не смогли продержаться долго. Мы продолжали терять людей, они постоянно бежали с завода, как из холерного барака, пока мы не остались только с людьми с потребностями, но без людей со способностями. Те немногие из нас, кто чего-то стоил, но не ушел, продержались довольно долго. В старые времена никто не увольнялся с «Двадцатого века», а мы не могли поверить, что прежнего завода больше нет. Спустя время мы уже не могли уйти, потому что другой работодатель не принял бы нас, за что я лично не стал бы его корить. Никто не хотел иметь с нами никаких дел, ни одна уважающая себя фирма. Все мелкие предприятия вскоре стали уезжать из Старнсвилля, и нам не осталось ничего, кроме салунов, игорных залов и проходимцев, которые торговали барахлом по дутым ценам.

Наши пособия становились все меньше, а стоимость жизни росла. Перечень нужд продолжал распухать, а список производителей сжимался. Все меньшую прибыль приходи лось распределять среди все большего числа людей. В прежние времена говорили, что торговая марка «Двадцатый век» надежна, как проба на золоте. Не знаю, о чем думали наследники Старнса, если они вообще думали, но мне кажется, что они, подобно всем плановикам или дикарям, считали, что эта фирма волшебная и обладает шаманской силой, которая сохранит их богатство, как хранила прежде их отца. Но когда наши клиенты заметили, что мы не выполняем заказы в срок и в работе наших двигателей постоянно случаются неполадки, волшебная марка начала работать в обратном направлении: люди не хотели брать наши моторы даже даром. Кончилось все тем, что среди наших клиентов остались только те, кто не оплачивали, да и не собирались оплачивать счета. Но Джеральд Старнс, опьяненный своей известностью, завелся и тоном морального превосходства стал требовать от нас новых усилий, но не потому, что наши моторы были так уж хороши, а потому что считал, что нам страсть как нужны его приказания.

К тому времени уже последнему деревенскому дурачку стало ясным то, чего поколения профессоров предпочитали не замечать. Что хорошего принесут наши дефектные двигатели электростанции, если встанут ее генераторы? Человеку на операционном столе, если погаснут софиты? Пассажирам самолета, сломавшегося высоко над землей? А если наш продукт купят за его прежние заслуги или из-за нашей нужды, то спокойной ли будет совесть у хозяина электростанции, хирурга или авиастроителя? И все-таки именно такой нравственный закон профессора, лидеры и мыслители всех мастей хотели установить повсюду. Если кто-то натворил дел в одном маленьком городишке, где все друг друга знали, то подумайте только, что сделалось бы на мировом уровне? Вообразите только, на что это будет похоже, если вам придется жить и работать, связанной со всеми несчастьями и несуразностями в глобальном масштабе? Если где-то человек ошибся, вы должны исправить совершенное им. Работать, не имея шанса подняться, когда ваша пища, одежда, дом, удовольствия зависят от каждого обмана, голода, эпидемии, случившихся где-то в мире. Работать, не надеясь на добавочный паёк, пока всех камбоджийцев и патагонцев не накормят и не пошлют в колледж. Работать на всех родившихся младенцев, на людей, которых вы никогда не увидите, о чьих нуждах ничего не узнаете, чьи таланты или лень, или никчемность, или лживость вы не раскроете и с кого не имеете права спросить. Просто работать и работать, предоставив решать Айви и Джеральдам всего мира, в чьем желудке исчезнут труды, мечты и годы вашей жизни. Принять ли такой нравственный закон? И таков ли нравственный идеал? Что ж, мы сделали попытку и получили урок.

Наша агония длилась четыре года, со дня первого собрания и до последнего, и привела она к единственно возможному результату: к банкротству. На нашем последнем собрании только Айви Старнс пыталась нагло отрицать свою вину. Она выступила с краткой резкой речью, в которой заявила, что план потерпел неудачу, поскольку вся остальная страна не приняла его, и что отдельно взятое сообщество не может преуспеть посреди алчного, эгоистичного мира, а план-де был благородным идеалом, просто человеческая натура недостаточно хороша для него. Юноша, тот, что был наказан за предложенную им полезную идею в первый же год, посреди всеобщего молчания поднялся на платформу, прямиком к Айви. Он ничего не сказал. Плюнул ей в лицо. Так пришел конец благородному плану «Двадцатого века»...

----------

2. Как развалить успешное капиталистическое предприятие или "Как Айн Рэнд убила Sears", (реальные события, по ссылке, сокращенный перевод)

Эдди Ламперта, легендарного управляющего хедж-фондом, когда-то называли « Стивом Джобсом мира инвесторов» и вторым пришествием Уоррена Баффета. Сегодня он претендует на второе место в списке худших руководителей Америки по версии Forbes . Он уничтожил Sears, символического гиганта розничной торговли, основанного в 1886 году и ранее известного как место «Где совершают покупки в Америке». Америка теперь избегает Sears любой ценой, во многом благодаря г-ну Ламперту и его любви к извращенной экономической логике.

Можно сказать, что Ламперт — это квинтэссенция пылкого поклонения рынку и ошибочных экономических подходов, которые стали доминировать в США в 1980-х годах и еще не прошли свой фатальный курс. Он обожает Айн Рэнд и, как сообщается , раздавал экземпляры «Атлант расправил плечи» во время ежегодного ужина ESL. Ламперт также является поклонником Фридриха фон Хайека, австрийского экономиста, любимого консерваторами и либертарианцами. Будучи протеже Роберта Рубина, он усвоил уроки человека, чья дискредитированная экономическая ориентация на бюджетный дефицит в конечном итоге привела к голоданию инфраструктуры страны, образования и альтернативной энергетики. Глядя на то, что Ламперт сделал с Sears, мы можем увидеть, что происходит, когда уроки его наставников действительно применяются в реальном мире. Результат получается отвратительным.

1. Миф: чем больше, тем лучше

Уильям Лазоник, эксперт по американским бизнес-корпорациям, писал о подъеме синдикалистского движения в 1960-х годах. В то время акционеры требовали быстрого роста, поэтому они настаивали на крупных слияниях и поглощениях. Некогда успешные фирмы были вынуждены отойти от своего основного бизнеса, что часто приводило к печальным последствиям. В электронном письме Лазоник как-то отметил, что «идеология заключалась в том, что хороший менеджер может управлять чем угодно, и что все, что нужно центральному офису, — это статистика производительности, чтобы он мог «управлять цифрами». Эта его идиотская фраза стала широко известной, когда Лазоник обнародовал ее в 1970-х годах . Очевидно, Ламперт предпочел ее не заметить. В 1980-е годы, когда дерегуляция привела к тому, что Уолл-стрит превратилось в казино, лихорадка объединений и поглощений компаний разгорелась с новой силой. На этот раз объединения чаще включали поглощения в одной и той же отрасли, как, например, приобретение Bristol Meyers компании Squibb. В американский словарь вошли два новых термина: «враждебный (рейдерский) захват» и «корпоративный рейдер». Оливер Стоун снял фильм об этом эпизоде под названием «Уолл-стрит». Некоторые называют Ламперта корпоративным рейдером. Он предпочитает термин «активный инвестор».

Надо признать, что Ламперт был заинтересован не только в том, чтобы лишить своего собственного розничного гиганта активов, исключительно для того, чтобы сразу же заработать себе на этом состояние. Он думал, что одновременно сможет увеличить прибыль предприятия. Заработав приличную сумму денег на Kmart, распродав ценную недвижимость, имевшуюся у десятков магазинов, просто закрыв 600 магазинов и уволив десятки тысяч рабочих во имя сокращения затрат и тем самым взвинтив курс акций, у него появились более масштабные идеи.

Он собрался использовать Kmart, чтобы осуществить рейдерский захват еще одного огромного ритейлера Sears. Какой опыт работы в розничной торговле имел Ламперт? Совсем никакого. Но это неважно - он же был гением Уолл-стрит, и он заставит эту штуку работать, используя силу данных и цифр и позволяя невидимой руке рынка вести его компанию Франкена к славе. Он даже нанял Пола ДеПодеста, статистика, прославившегося благодаря «Moneyball», в качестве консультанта.

Когда Kmart приобрела Sears, новая компания Sears Holdings стала одним из крупнейших ритейлеров в США, а Ламперт стал ее генеральным директором. Он взял на себя сложную задачу по интеграции двух чрезвычайно сложных компаний. И он пригласил на помощь парня, который знал все о ресторанах и ничего не знал о розничной торговле, Эйлвина Льюиса, бывшего президента YUM! Бренд.

Реакции общественности варьировались от удивления до предсказаний гибели. Марк Тэтдж из Forbes назвал его « Сумасшедшим Эдди » и решил, что он, должно быть, планирует ликвидировать всю эту ерунду, возможно, начав потихоньку избавляться от магазинов (Sears владел тоннами ценной недвижимости) и используя полученные деньги для обратного выкупа акций (подробнее об это позже), что еще больше обогатит его. Оказывается, вопреки мнению Ламперта, вам действительно нужно что-то знать о бизнесе, чтобы хорошо им управлять. На самом деле ничто не заменит отраслевой опыт. И больше не всегда значит лучше: гигантская корпорация может быть слишком громоздкой и сложной, чтобы процветать, особенно если ваша философия управления заимствована у автора плохих романов.

2. Миф: Личный интерес – величайшая добродетель

Нео-классическая экономическая парадигма построена на идее, что человек — это не более чем концентрированный набор личных интересов. Она учит, что рыночная экономика населена рациональными людьми, чей эгоизм сдерживается только целесообразностью. Айн Рэнд была ярой сторонницей этой идеи в крайней форме, и опубликовала соответствующий панегирик на тему в книге «Достоинство эгоизма: новая концепция эгоизма» , опубликованной в 1964 году, в котором объясняется, среди прочего, деструктивность альтруизма и добродетель действия исключительно в своих собственных интересах.

В Sears Ламперт решил создать модель гигантской фирмы по образцу Айн Рэнд. Компания подверглась радикальной реструктуризации. Это было то, что уже было опробовано в таких гигантских промышленных конгломератах, как GE, но никогда - в розничной торговле. Во-первых, Ламперт разделил компанию на более чем 30 отдельных подразделений, каждое из которых имело собственное руководство и каждое из которых оценивалось отдельно по прибылям и убыткам. Предполагалось, что действуя в своих личных интересах, они будут вынуждены конкурировать друг с другом и в результате всё предприятие будет получать более высокую прибыль. В реальности новые подразделения начали действовать примерно с такой же жестокостью, как города-государства Италии во времена, когда Макиавелли писал свое руководство по эгоистическому правлению. Как сообщила Мина Каймс в Bloomberg Businessweek , эти подразделения тут же начали открытую войну друг с другом.

Это превратилось в безумие. Руководители начали пытаться подорвать работу других подразделений, потому что знали, что их бонусы привязаны к результатам работы (только) их собственных подразделений. Они сосредотачились  исключительно на экономических показателях своего собственного подразделения в ущерб бренду Sears в целом. Одно подразделение, Kenmore, начало продавать продукцию других компаний и размещало ее на более видном месте, чем собственную (но изготовленную на других подразделениях) продукцию Sears. Подразделения боролись за рекламное место в проспектах Sears, и, поскольку подразделение с наибольшим количеством денег получило больше всего рекламного места, в конечном итоге был выпущен только один проспект - ко Дню матери, на обложке которого был изображен продукт самого богатого подразделения - мини-велосипед для мальчиков. У торговых точек больше не было стимула предлагать скидки, чтобы привлечь покупателей в магазин. Компания «Сирс» стала ужасным местом для работы, изобилующим распрями с конфликтами вспыхивавшим по любому поводу. Сотрудники, сосредоточенные исключительно на зарабатывании денег в своем подразделении, перестали быть лояльными к компании или заинтересованы в ее выживании. Всё это время сам Эдди Ламперт издевался над сотрудниками, публикуя сообщения под вымышленным именем во внутренней социальной сети компании. Чего Ламперт не смог увидеть, так это того, что люди на самом деле имеют естественную склонность работать на взаимную выгоду организации. Им нравится сотрудничать и помогать друг другу, и они часто работают более продуктивно, когда у них есть общие цели. Уберите все это, и вы создадите компанию, которая уничтожит сама себя.

В 2012 году Ламперт купил дом за 40 миллионов долларов на острове Индиан-крик, недалеко от Майами, как раз в то время, когда он решил продать 1200 магазинов Sears и закрыть еще 173 торговые точки. В том же году Sears Holding был назван шестым худшим местом для работы в Америке.

3. Миф: жадность всегда побеждает

В 1980-х годах возникла пагубная бизнес-философия, согласно которой акционеры были единственными истинными заинтересованными сторонами в компании, потому что они делали инвестиции и несли риски. Забудьте об инвестициях и рисках, которые несут налогоплательщики и люди, работающие в компании. Они не имели значения. Компания не несет ответственности ни перед кем, кроме акционера. В результате руководители начали использовать это оправдание для разного рода афер с целью набить себе карманы. Они стали очень искусными в игре по выкупу собственных акций таким образом, чтобы увеличить прибыль на акцию и скрыть недостатки компании и ее руководства. В 1977 году 95 процентов выплат акционерам было осуществлено в виде дивидендов. Сегодня более половины денежных средств, возвращаемых акционерам компаний из индекса S&P 500, поступает от обратных выкупов акций, а не от дивидендов. Журнал Fortune в статье о том, что происходит, когда Уолл-стрит вторгается в розничный бизнес, сообщает, что под руководством Ламперта компания Sears начала активный обратный выкуп акций. В период с 2005 по 2011 год он потратил из некогда мощного денежного потока компании 6,1 миллиарда долларов на обратный выкуп собственных акций. За тот же период в Sears было потрачено всего 3,6 миллиарда долларов на капитальный ремонт. Ламперт заявил инвесторам, что модернизация и новые магазины не являются «эффективным» использованием капитала. Ни один из магазинов не платил работникам достойно. Фактически, работникам Sears платили настолько плохо, что они вышли на улицы в знак протеста . Итак, когда вы сегодня зайдете в магазин Sears, вы увидите печальную, грязную картину с потертыми полами и облупившейся краской. Продавцы с напряженными лицами маячат над товарами, в беспорядке разбросанными на уродливых витринах. Вряд ли у вас возникнет желание купить там микроволновую печь. График Yahoo Finance показывает, что обратные выкупы акций достигли максимума примерно в то время, когда продажи магазинов Sears пошли на спад. Обратный выкуп акций на самом деле является всего лишь попыткой манипулировать ценами на акции, и они не способствуют долгосрочному здоровью компании. Они отвлекают деньги от того, что необходимо компании для успеха, например, от достойных зарплат работников и инвестиций в новые продукты и услуги. Кстати, не задумывались, почему Apple больше не делает ничего интересного? Почему работникам розничной торговли мало платят? Посмотрите, что они делают с обратным выкупом акций. Схема обратного выкупа Ламперта принесла ему и его первым инвесторам кучу денег, но она также смыла доходы компании в песок. Выкачивание денег из любой фирмы, особенно из розничной торговли, которой нужны привлекательные магазины и сильная реклама, в конечном итоге приведет к падению продаж. И так оно и случилось. Компания Sears потеряла половину своей стоимости за пять лет .

Выводы, которые можно сделать из деятельности "Сумасшедшего Эдди" кажутся настолько очевидными, что даже группа детей, торгующих в киоске лимонадом, могла бы их понять

- Вы должны кое- что знать о бизнесе, которым управляете, особенно о большом.

- Успех требует сотрудничества, а не постоянной конкуренции.

- Жадность в конечном счете разрушительна.

- Невидимая рука рынка, похоже, попыталась влепить Ламперту пощечину, чтобы это ему объяснить. Но он по-прежнему верен своему идиотизму, в то время как настоящими проигравшими являются все трудолюбивые люди, потерявшие работу, а также американская экономика в целом из-за потерь двух знаменитых брендов. Наверное, хорошо, что Айн Рэнд никогда не пыталась заниматься бизнесом.