Расстрел

- Что-то ещё хотите сказать? Давайте, я же вижу. – Президент кивнул головой.
- Владимир Владимирович, я знаю, вы этого не любите… Даже очень не любите, но я только из интересов государства. Честное слово. Честное слово, ничего личного. — Пресс-секретарь сделал крохотную паузу и протянул главе государства лист бумаги с текстом.
Президент вздохнул и принялся читать. Прочитав, поднял глаза на помощника. Потом посмотрел на календарь.

- Вы это серьезно? У вас когда очередной отпуск?
- Владимир Владимирович, как всегда, в одно время с вашим.
- Идите, и скажите Антону, что я предоставил вам внеочередной отпуск. Прямо с завтрашнего дня.

- Спасибо, Владимир Владимирович, слушаюсь. Только этот человек, — пресс-секретарь кивнул на лист бумаги, — практически никогда не ошибается.
Когда помощник вышел, президент покачал головой и ещё раз перечитал последний абзац.

«Таким образом, год желтой собаки и близость траектории Урана к положению Овна создает беспрецедентную угрозу стране, находящейся под знаком Водолея. Единственной возможностью избежать угрозы является принесение жертвы в условиях максимальной публичности. Объект жертвоприношения должен быть широко известен, а его торжественное умерщвление должно быть встречено подданными государства максимально одобрительно. Жертва должна быть принесена в этом цикле, до истечения действия знака Стрельца».

Зазвонил телефон внутренней связи. Президент нажал на кнопку селектора.
- Владимир Владимирович, его святейшество просит срочно принять, — раздался в трубке голос главы администрации. – Очень взволнован, говорит, что дело огромной государственной важности. Не терпящее, так сказать, отлагательств.
Президент удивился и снова посмотрел на календарь. Никогда раньше Патриарх не просил экстренной встречи.
- Да что там у него случилось?

- Не рассказывает, говорит, только при личной встрече. И это… Голос у него дрожит.
- Зовите, — кивнул президент. Нехорошее предчувствие подступало к его сердцу медленно, но неотвратимо как вода во время наводнения.
Патриарх появился быстро, будто стоял у дверей кабинета и только дожидался приглашения.
- Господин президент, Владимир Владимирович, Володя… — Быстро, как будто боясь не успеть, заговорил патриарх. – Сегодня утром из семи монастырей, практически одновременно, получены верные сведения о видениях святых старцев. Все они говорят об одном – нас ожидает страшное. Червь да съест нам наши сердца. Увидели семь старцев в семи монастырях в одну ночь один и тот же сон: снилось им, будто келейная икона Бога Саваофа излучает ослепительный свет, а рядом в комнате стоят семь преставившихся отцов церкви нашей – Алексий и Алексий, Пимен, Сергий, Тихон, Адриан и Иоаким.
Надобно бы войти в келью, но как будто нет у них сил шагнуть в неземное сияние. Но все же вошли. Глядят, а отцы читают какую-то книгу.
Поворачивают листы и громко произносят: «Рим, Троя, Египет, Россия, Библия...», «Рим, Троя, Египет, Россия, Библия...», «Рим, Троя, Египет, Россия, Библия...». А слова их как будто пение, и пение словно бы заупокойное.
Президент слушал внимательно. Лицо патриарха было бледным.
- Старцы объясняют сон так: Господь Вседержитель открыл судьбы мира. Во времена Рождества Христова Рим был столицей земной, но впоследствии уклонился от истины и подвергся отвержению. Древняя Троя и Древний Египет тоже были наказаны за гордость: первая — разорением, второй — различными казнями и потоплением фараона с воинством. Больше ни одного государства не названо, сразу после России следует слово «Библия».
Значит, если в России не услышат послание, то из-за презрения сего Знака Господня неминуемо должно последовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, то есть в Апокалипсисе. Проще говоря, если не исполним, конец.

- А что надо исполнить-то? – Спросил президент.
Патриарх перевел дух и продолжил.

- Сразу за первым видением было старцам и второе. Увидели они земную казнь воплощенного в одном человеке вселенского зла, общее покаяние и общую же радость и единение.

- Не понял. Что значит земная казнь? – Спросил президент.
- Полагают старцы, что обычная казнь, умерщвление. И чтобы принародно. – Быстро ответил патриарх и отвел глаза.

- То есть как это умерщвление? Расстрелять что ли кого-нибудь?
- Почему расстрелять? Можно главу отсечь, или ещё как-нибудь… — Смущенно пожал плечами святейший. – Но только наказан должен быть очень нехороший человек, и чтобы обязательно принародно. Тогда благодать снизойдёт и удастся избежать гибели мира сего.

- Ваше святейшество, но ведь вы лучше меня знаете, что не по-христиански это, не по православному обычаю.

- Господь знак даёт, значит по-христиански. Старцы говорят, до Рождества успеть надо.

Президент сел в кресло, закрыл глаза и обхватил голову руками.
- Ступайте ваше святейшество, я должен подумать.

***

- В общем, шаман так и сказал: удавить или повесить. В крайнем случае, утопить. — Секретарь Совета безопасности очень серьезно глядел на президента.
- И чтобы принародно? И чтобы прощения попросил? – Спросил президент.
- А вы откуда знаете?

- Были уже сигналы. Тут перед тобой Бортников заходил, передал заключение медиумов из особого отдела ФСБ.

- Так выходит сходится!? Сразу из двух независимых источников?
- Уже из семи. Нарышкин ещё был и Костюков. Тоже по своим каналам получили аналогичную информацию. Женщине ещё одной сон такой же приснился. Мне кое-что примерещилось, плюс патриарх и астролог Пескова, значит семь. И все говорят, что сделать это надо в ближайшее время. Твой шаман сроки называл?

Секретарь Совбеза задумался.

- Охренеть… Прошу простить, я хотел сказать: с ума сойти можно. Он что-то говорил о двух лунах… – Почему-то шепотом произнес Шойгу.

Президент нажал кнопку селекторной связи.
- Антон, собери сегодня в семь внеочередное заседание совбеза и патриарха туда пригласи. В прессу не надо. И вот ещё, прямо сейчас давай ко мне Кириенко и начальника управления по внутренней политике.

***

- Коллеги, на этом внеочередном заседании мы должны принять решение. Хочу, чтобы оно было единодушным. – Президент медленно обвёл взглядом собравшихся. – Решение будет непростым, как и сам повод. Теперь прочтите подготовленную записку.

Члены Совбеза принялись читать документы. Первым чтение закончил Лавров. Он поднял глаза и стал внимательно всматриваться в президента.
- Не беспокойтесь, Сергей Викторович, — понимающе кивнул Владимир Владимирович. – Моя первая реакция была такой же. Пескова чуть в отпуск не отправил.

В комнате раздались всхлипы. Это плакала Матвиенко.
- Владимир Владимирович, а точно нельзя без этого... Без умерщвления? Ну, наказать как-то, оштрафовать... – спросила глава верхней палаты парламента и высморкалась.

- Нельзя, это не обсуждается. Решение надо принять не об этом.
- Способ умерщвления будем выбирать? – Спросил Бортников и его губы изогнулись в улыбке, но глаза оставались холодными и совершенно беспощадными.
- Нет, сначала главный вопрос. – Президент выдержал паузу, а потом спросил. – Кого казнить будем, товарищи?

В комнате воцарилось молчание.

- Я так понимаю, — Шойгу кивнул на документы, — чужих нельзя? Своего надо?
- Своего, реально виноватого, всеми нелюбимого. – Терпеливо пояснил президент.
- Хорошо бы, чтобы покаялся ещё принародно… Прощения попросил, — добавил патриарх.

- Может посмотреть среди тех, кто побогаче, кто за границей живёт? – Предложил Шойгу.

- Горбачёв бы подошёл, — задумчиво сказал Медведев.
- Поздно. Да он и не наш. – Мгновенно возразил президент.
- Как это не наш?

- Давно уже не наш. Очень давно. Подробности сообщить не могу.
- Тогда может из оппозиции кого? — Предложил Бортников.
Собравшиеся замахали руками.

- Плохого клоуна увольняют, казнить слишком много чести, — выразил общее мнение Лавров.

- Владимир Владимирович, только не из «Единой России», — умоляющим тоном обратился к президенту спикер нижней палаты парламента Володин.
- И не силовика, — тоже попросил Шойгу.

- Кого-то из финансистов надо, из банкиров. Может Грефа? – Спросил Лавров.
- Мелко, — покачал головой министр внутренних дел Колокольцев. – Вот мы недавно злодея приняли, 17 душ разом загубил. Может его?
- Кто такой? – Спросил генеральный прокурор.

Колокольцев принялся копаться в бумагах.

- Вот видите, Владимир Александрович, даже вы фамилию не помните, а жертва должна быть известна каждому россиянину, – покачал головой президент.
- Собчак! – Матвиенко даже захлопала в ладоши.

- А её за что? Ну, может не любят, но особых злодейств ведь не совершала, – тихо возразил президент.

- Она на госслужбе ни дня не состояла, — зачем-то добавил Бортников. После его слов в комнате повисла неловкая пауза.

- Значит так, товарищи. Хватит уже отсебятины и субъективизма. Мы современные, образованные люди, к вопросу будем подходить по-научному. Вот мне ребята из управления внутренней политики данные социологических исследований подготовили. Опираясь на данные, так сказать, науки, можно однозначно сказать – кандидатура одна, — президент сделал паузу. Конечно, это Анатолий Борисович.

В комнате немедленно случилось радостное оживление.
- Я сам хотел предложить, но как-то… Того… — Шойгу покрутил рукой в воздухе. – Хороший выбор, Владимир Владимирович!

- Хочу, чтобы вы меня поняли правильно и впредь никогда про мой выбор не говорили. По данным социологических исследований Чубайс лидирует с огромным отрывом. Причем данные дали семь социологических служб – и наши, и не наши, и совсем не наши. И у всех данные сошлись. – Путин хлопнул ладонью по столу.

- Конечно Чубайс, — Сказал Лавров.

- Однозначно Чубайс, — энергично закивал головой Бортников.
- Только Чубайс, — согласился Нарышкин.

Остальные голоса слились в дружный хор, собравшиеся были единодушны.
Затем так же быстро все согласились, что самым приемлемым способом казни будет расстрел.

- Это по-нашему, хорошо согласуется с русскими культурными традициями. – Прокомментировал Медведев.

- С советскими, — тихо поправил его патриарх.

- Не ссорьтесь, коллеги. Расстрел, как мне объяснили специалисты во время предварительных консультаций, более форматен для телевизионной трансляции.
- А мы и транслировать это будем? — Удивился Колокольцев.
- Во всех посланиях обязательным было условие публичности. Чтобы свершилось принародно. Телевидение даёт нам такую возможность.

***

Спустя сутки было собрано совещание специально сформированной государственной комиссии. Вопрос в повестке значился один – расстрел Чубайса и связанные с ним политические, экономические, правовые последствия, а также утверждение сценария казни.

– Наши аналитики считают, что указанной акцией мы поставим наших противников в очень тяжелое положение, — докладывал Лавров. — Дело в том, что все возможные и невозможные санкции нам уже объявлены. Мы, со своей стороны, также практически исчерпали все контрсанкционные возможности. Акция позволит нам перехватить инициативу. Пусть теперь думают, как нам ответить. В общем, никаких ощутимых внешнеполитических угроз не просматривается, даже наоборот.

- Сроки чрезвычайно сжатые, коллеги, — генеральный прокурор посмотрел на всех исподлобья, — но мы справимся. Материалов накоплено с избытком. Экспертная группа наших юристов подготовила правовые обоснования, полностью отвечающие действующему законодательству.
Колокольцев энергично закивал.

- Что скажет верховный суд? – Спросил президент.
- Ситуация крайне непростая…

- Ирина Леонидовна, она не только у вас непростая. Его святейшество, например, в реанимации, у него тяжелый сердечный приступ. Слава Богу доктора говорят, что скоро пойдёт на поправку. – Президент поднялся и стал ходить по кабинету. – Я хочу услышать от вас, что мы уложимся в требуемые сроки, а не рассказ о сложностях.

- Уложимся, Владимир Владимирович, — быстро закивала головой Подносова.
- Больших экономических потерь мы не ожидаем. А если будут, то всё равно уложимся в приемлемые параметры, товарищ президент! – Привстал со своего места и быстро доложил об экономических последствиях Мишустин.
 

***

Обсуждение процедуры расстрела двигалось тяжело.
- Вы совсем ничего не соображаете? – Путин говорил чуть повышенным тоном, что означало крайнюю степень раздражения. – Вы как эшафот поставили? У вас солдаты стреляют в сторону Кремля!
- Не в собор же стрелять, – растерянно пожал плечами Золотов.
- В музей революции тоже не допустим, — стукнул по столу кулаком Зюганов.
- В ГУМ пусть стреляют, в торговлю, — предложил Бортников.

- Там гостевые трибуны хотели поставить, — возразил главный режиссер расстрела Константин Эрнст. – И стреляют они, Владимир Владимирович в сторону Мавзолея, а не Кремля.

- Константин Львович, вы сколько зрителей хотите собрать на Красной площади?
- По максимуму, Владимир Владимирович.

- Зачем!?

- Выручка от продажи билетов предполагается чрезвычайно высокая. Поможет компенсировать экономические потери и оптимизировать расходы на проведение процедуры, — ответил за Эрнста Мишустин. – Специалисты ведущих концертных агентств уверяют, что цена билета в первые ряды может достигать 10 млн долларов.

Президент сел на стул, налил в стакан минеральной воды и отпил несколько глотков.
- Эрнст, вы не будете режиссером процедуры, занимайтесь трансляцией. Товарищ Золотов, поручаю организацию расстрела вам. Чтобы строго, солидно и без глупостей. На гостевой трибуне у кремлевской стены официальные лица, из иностранцев только послы. Эшафот поставьте на Лобное место, направление стрельбы — ГУМ.

***

В самом начале декабря, в субботу, ровно в 10-00 сводная группа барабанщиков в количестве 70 человек, приданная президентскому оркестру службы коменданта Московского Кремля, ударила палочками по мембранам своих музыкальных инструментов. Над Красной площадью, усиленная динамиками, разнеслась сухая, четкая дробь. Затем дирижер взмахнул рукой в белой перчатке, и над площадью воцарилась тишина.
- Именем Российской Федерации… — Начал читать приговор председатель специальной коллегии верховного суда.

Низко над Москвой висело серое небо, погода была совершенно безветренной. Бледный Чубайс стоял на эшафоте со связанными за спиной руками. Позади него возвышался толстый деревянный щит из свежеоструганных некрашеных досок. По обе стороны от Чубайса стояли бойцы в камуфлированной одежде, их лица были скрыты балаклавами. Напротив, шагах в семи, был выстроен расстрельный расчёт в полной парадной форме.

- …и по совокупности совершенных преступлений, на основании ст. 1-й специального указа президента, специального постановления специальной коллегии верховного суда подвергнуть гражданина Чубайса Анатолия Борисовича смертной казни через расстрел. Приговор привести в исполнение немедленно, — закончил читать судья.

К Чубайсу подошел гвардеец в парадной форме и поднес к лицу микрофон.

- Простите, - хрипло сказал казнимый и закашлялся.

Тут же находившийся неподалёку от эшафота в автомобиле с открытым верхом глава Росгвардии поднял руку, расчёт взял на изготовку, а бойцы в камуфляже и человек с микрофоном быстро отбежали в сторону. Золотов резко опустил руку, грохнул залп. Чубайс упал. Низкий глубокий вздох присутствующих улетел в безмолвное небо и над площадью снова воцарилась тишина. На подиуме эшафота появились люди в черных одеждах. Они сноровисто уложили тело в принесенный гроб, спустили его по боковой лестнице и погрузили в катафалк. Как только дверь катафалка захлопнулась, президентский оркестр грянул «Осуждение Фауста» Гектора Берлиоза. И тотчас с неба хлынула вода. Дождь шёл стеной, но небо при этом отчего-то светлело, а собравшиеся на казнь зрители почувствовали на своих лицах тепло. В мгновение ока тучи исчезли и яркий солнечный свет залил Москву. Дождь продолжался. Огромная радуга встала над городом, опираясь основаниями на Митино и Чертаново. Оркестр продолжал играть, а вместо дождя с неба вдруг посыпался снег. Быстро выбелив Красную площадь и окрестности, он прекратился. И в этот момент день померк, а на чёрном небе появилось северное сияние, ранее никогда не виданное в этих широтах.

***

Чубайс проснулся и подошел к окну, за бронированным стеклом шел дождь. Черное ершалаимское небо обрушивало тонны воды, будто задумав повторить Великий потоп.

- Неисправимы. Необучаемы, - пробормотал он и посмотрел на стену, где находился воображаемый север. По спине текли капли пота, вызванные то ли страхом, то ли невероятной влажностью воздуха. Этот сон снился ему уже много раз. Некоторые обстоятельства событий менялись, но главная, последняя сцена была неизменна: в него стреляют, он падает и уезжает в черном гробу с Красной площади. Но не это было самым страшным. Самым ужасным был гул ликования, доносившийся до его мертвых ушей со всех сторон необъятной страны и этот его хриплый, постыдный возглас "Простите". А ещё совершенно жуткое почему-то северное сияние на светлом московском небе.

- Неисправимы. Необучаемы. – Вновь пробормотал Чубайс. По его сморщенным щекам текли слезы. Но это были не слезы сожаления или раскаяния, это были слезы бессильной ярости.