Боец «Шторм Z» — про войну с роботами, «мясные штурмы» и дорогу к миру

Даниил Туленков — один из рядовых бойцов «Шторм Z» — участвовал в боях за Работино в Запорожской области. Параллельно он выкладывал заметки во «Вконтакте» в режиме онлайн. Позже они легли в основу книги «У вас нет других нас», которая вышла в издательстве «Яуза» в 2024 году. RTVI поговорил с Даниилом Туленковым о тех событиях, их значении и его оценке роли заключённых в военных действиях.

Впервые заключённые участвовали в боях в Бахмуте (Артёмовске). Название «бахмутская мясорубка» слышали многие, в ней ЧВК «Вагнер» потеряла 20 000 человек, и «половина из них — заключенные», рассказывал Евгений Пригожин. Пока шли бои за город, несколько бригад ВСУ готовили к предстоящему контрнаступлению — они прошли обучение в ЕС и Британии, были вооружены по всем стандартам НАТО.

В успехе контрнаступления Киев был уверен настолько, что 2023 год был объявлен Владимиром Зеленским «годом побед». Прорывать фронт Киев решил в двух местах — под Бахмутом и в Запорожской области. Основным ударом было наступление на Токмак, целью которого был выход к Азовскому морю. Здесь российская армия построила несколько поясов обороны, которые получили название «линия Суровикина», по фамилии тогдашнего командующего. Здесь же, вместе с другими военнослужащими, удар натовской техники встретили бойцы «Шторма Z».

Кто такой Даниил Туленков

.

Когда началась спецоперация, помните свою реакцию, как восприняли её?

Я был ещё на свободе, жил приближающейся развязкой судебного процесса, мне должны были вынести приговор, о глобальных проблемах я не думал. Поэтому для меня спецоперация, как и для многих, бои на экране телевизора. Для себя я решил, что буду со своей страной, права она или нет. Но особо не вникал в развитие событий.

Потом приговор, и вы оказались в тюрьме. Там вы совершаете поступок, на который мало кто пойдет, даже не находясь в тюрьме — записываетесь в штурмовики. Как у вас в книге написано: нас посылают на те задания, на которые другие не идут. Как вы на это решились?

У вас логическая ошибка в вопросе, вы говорите: “мало кто пойдет, даже не находясь в тюрьме”. Да я бы стопроцентно не решился, находясь на свободе. Это и есть отправная точка, когда ты принимаешь такие радикальные шаги, не оглядываясь на повседневную реальность, не оглядываясь на семью, на детей, на обязательства перед деловыми партнёрами или ещё какие-то аспекты, которые образуют нашу жизнь. Я же этот шаг сделал из болота, где вопрос стоял ребром: или я радикально меняю свою жизнь, делая шаг к свободе, или я останусь в болоте гнить заживо до февраля 2029 года.

Почему Шторм Z, а не ЧВК “Вагнер”?

Когда набирали в “Вагнер”, у меня ещё не прошла кассация. Я решил, что пока не завершу судебные тяжбы, пока не рассмотрят апелляционную жалобу, потом кассационную, то я никаких резких движений предпринимать не буду. Когда эти шаги будут сделаны — перейду к другим вариантам выхода из этого периметра размером с два футбольных поля.

В чем отличие “Проекта К” “Вагнера”, куда брали бывших заключенных, и “Шторма Z”, есть ли оно?

Я не знаю, как там было в “Вагнере”, единственное, в “Проект К” не брали бывших сотрудников полиции. В “Шторме” 25% бывшие полицейские. Военная обстановка нивелирует все эти разделения, никакого они значения не имеют.

Хотя есть и единичные случаи, мне рассказывали в соседней роте “штормов” дело было. У них какой-то АУЕшник* был в командирах, а остальные — “красные”, то есть лица, сотрудничающие с администрацией учреждения, не менты, а именно простые зэки. Вот они рассказывали, как он их пытался в “мясо загнать” (послать в “мясной штурм” — лобовой штурм пехотой укреплений противника, осуществляемый без учета потерь — прим. RTVI). В той роте, где я служил, этого не было.

Вернувшись на свободу, как вы оцениваете “Шторм Z”, привлечение заключенных?

Я думаю, что во всём этом был смысл. Государство принудительно эволюционирует криминальный контингент.

То есть вагнеровский “Проект К” — это как дружина Ермака Тимофеевича пошла войной на хана Кучума. В проекте “Шторм Z” мы же видим, как казачью вольницу потихонечку превращают в регулярные казачьи войска образца 1914 года.

Бывшие зэки уже полностью вписаны в структуру Министерства обороны, подчинены армейским генералам и так далее. То есть проект оценили высоко, поэтому его сначала убрали из рук частных лиц, а теперь доводят до совершенства внутри армейских структур.

Как подольских курсантов в 41-м году в бой не отправляли

Вы сообщали жене, что решили идти воевать? Какая у неё была реакция?

Так сложились обстоятельства, что она постфактум была уведомлена. Я не возьмусь своими словами пересказывать её переживания. У нас с ней такие взаимоотношения и такая ментальность, что поддержка с её стороны есть всегда, в любом случае, вне зависимости от степени правоты и оправданности тех или иных моих действий. Так что у меня жена — это такая сицилийская женщина, которая в любом случае будет подносить своему мужу патроны.

Была ли подготовка? Украинские сторона утверждает, что “Шторм Z” используют для “мясных штурмов”. Действительно ли используют?

Двухнедельная подготовка была у всех по специальной программе, проходила в ДНР. Её вели инструкторы, среди них несколько человек из “Вагнера”. Никто с колес, как подольских курсантов в 41-м году, в бой не отправляет.

На обложке книги нарисован кулак, на костяшках пальцев вытатуирован 1999 год, почему?

1999 год — это отправная точка. Это бомбардировки Югославии. В моем понимании это апофеоз унижения России со стороны наших “западных партнёров”. А кулак это своего рода ответный удар.

Алексей Сочнев / RTVI

В книге вы описываете, как прыгали с БТР, рыли окопы, таскали пленных несколько километров и т.д. Это тяжёлые испытания. У вас за плечами была служба в армии?

Срочную службу я не проходил и, знаете, сразу после директорского кресла может и проще было бы, но после года в системе ГУФСИН да, было тяжело. Все это было новым для меня, причем уже в достаточно не юношеском возрасте — 43 года.

В вашей книге описана реальная мясорубка, мало чем отличающаяся от того, что мы читали и смотрели в роликах про Бахмут, у вас это было в Работино. Много ли таких выживших счастливчиков как вы?

Естественно, из тех, кто приехал туда со мной, выжили 40 или даже 50%. Всё в рамках тех потерь, которые предполагались до отправки “за ленточку”.

Кроме Работино, где ещё воевали?

Все бои, в которых я участвовал, были в Работино и плюс-минус несколько километров от этого села. До того, как я туда попал, никогда об этом месте не слышал. В августе 2023 года это село представляло собой удручающее зрелище — поломанные деревья, остовы домов, где-то от домов остались только подвалы, более-менее целой была школа.

Перед боями в Работино вам проводили политинформацию, объяснили важность военной задачи?

Таких занятий у нас не было. Важность боёв за Работино и в целом боёв в Запорожье, я понял позже. Все эти сражения за “домики паромщика”, как в Первую мировую, когда сегодня взяли мы, завтра они — всё это позже сложились в единое целое. Это было стратегически важное направление, направление главного удара во время контрнаступления Украины. А мы были частью комплексной системы сдерживания и перемалывания противника с целью недопущения выхода к Токмаку и далее на Мелитополь. Стоял вопрос жизнеспособности сухопутного коридора в Крым.

Мы были заслоном и изматывали ВСУ встречными боями большую часть лета вплоть до октября-ноября, когда фронт стал относительно статичен на Запорожском участке.

На кону стоит свобода

Что было самое страшное для вас?

Самое страшное, когда по тебе работает танк. Со мной это было в Новопрокоповке, когда я сидел в обычном дачном таком домике. Мы тогда только из боя вышли. Мысль о том, что пережить такое горячее утро и сейчас просто без движения сидеть в домике и ожидать, что тебе сейчас сюда прилетит снаряд из танка, это очень психологически было тяжело.

В вашей книге описано самое гиблое место, как для российских, так и для украинских солдат — “очко Зеленского”. Причём так его называете не только Вы, но и солдаты ВСУ. Бои за него идут до сих пор, недавно там погиб Александр Шишенко из отряда “Керчь”, который первым захватил БМП “Бредли”. Что это за место такое?

Есть автодорога Орехов-Токмак, она проходит через Работино на Новопрокоповку. Перпендикулярно этой дороге находятся наши позиции. Чтобы не нарушать движение по дороге и чтобы не перебегать из окопа в окоп по открытой местности был прорыт тоннель под дорогой. Вот этот тоннель и получил название “очко Зеленского”.

Действительно, до сих пор идут бои за Работино. Отмечу, что моё мнение дилетантское и ни на что не претендует. Я считаю, что с нашей стороны никакого желания идти на Орехов нет и все действия направлены на решение нескольких задач.

Первый военный аспект — если смотреть на карте, то Работино это большой выступ, похожий на мешок. На блокаду этого мешка тратится очень много наших сил. Если его срезать, то фронт выравнивается, и этот участок можно значительно меньшими силами контролировать.

Второй военный аспект. Работинский выступ — это наиболее осязаемый успех Украины в ходе боёв. Наши хотят его нивелировать, это будет сильнейший удар с психологической точки зрения. Здесь можно долго дискутировать, насколько психологически это стоит человеческих жизней. Но оставим этот вопрос открытым, потому что это военные действия и решают здесь люди, которые уполномочены вести эти действия.

Третий аспект — ликвидация выступа лишает Украину предпосылок для повторения контрнаступления. С этого выступа шли бесконечные атаки на Новопрокоповку, где в общем и был достигнут перелом в боях, было остановлено контрнаступление Украины. Там мы не сделали ни шагу назад, а они ни шагу вперёд. Работино мы потеряли, а в Новопрокоповке был наш реванш. Я был там, когда они заходили 6 октября, и участвовал в отражении этого десанта. После были еще десанты, но все они были остановлены и произошёл перелом. Мы выкинули их оттуда.

Многим, кто участвовал в битве за Авдеевку, дали награды. Штурмовикам из “Шторма Z” дают награды?

Изредка. Мне такие случаи известны. Почему изредка? Потому что у нас другая награда стоит на кону — свобода. Поэтому если где-то там за геройский поступок не наградили, ну и ладно, с этим внутренне все мирятся, никто из этого трагедию не делает.

У “Шторма” были свои задачи, но вы пересекались с другими подразделениями. Какое было отношение к вам с их стороны? Почему спрашиваю — в начале СВО были истории, когда российская армия заходила в Донбасс, отношение кадровых военных к ополченцам ЛДНР было пренебрежительное: “Мы армия, а вы кто?”

Я встречал весь спектр отношения к бойцам “Шторма”, весь, который только может быть, от пренебрежительного “зайчики”, “зайцы”, до абсолютно братских, тёплых отношений. Пример, в Новопрокоповке противник отсёк меня от моей группы, группа ушла, а я остался с ребятами с соседнего полка, с контрактниками. Я с ними трое суток на северной окраине решал задачи, поставленные перед ними. Я был единственный из “Шторм Z”, все остальные контрактники, и мы держали оборону вместе в одном доме, у нас каждый боец был на счету. Ну и кто в такой ситуации будет делить, контрактник или “шторм”? Ребята, герои моей книги — “Казань”, “Мальчик” — это всё контрактники.

Чаще всего я встречал нормальное, братское отношение, без всякого пренебрежения.

В книге вы описываете случаи, когда люди “пятисотятся”, отказывались выполнять боевые задания. Что за это грозит?

Зависит от конкретного подразделения, как там отлажена система наказаний. То есть насколько там кровожадный, грубо говоря, командир, или насколько он готов рассмотреть ситуацию со всех сторон и принять объективное решение. В основном это подразумевает отчисление из штурмовой роты и передачу военной полиции. Я думаю, что они спустя какое-то время оказывались в других подразделениях с более сложными задачами, нежели те, которые стояли перед ними ранее.

В вашей книге вы не пишете про противника, про украинцев, удавалось ли брать кого-то в плен?

В Новопрокоповке взяли одного в плен из десанта. Я смотрел запись его допроса, он в соседнем доме содержался. Там сильный артобстрел шёл, и перебегать из домика в домик, чтобы своё любопытство потешить, я не стал. Я не думаю, что я там что-то новое и экзотическое для себя увидел.

Как реагировали сотрудники ФСИН, на то, что вы уезжаете? Не было ли желания у них как-то вас оставить? Буквально недавно ФСИН сообщала, что в связи с тем, что многие заключённые отправляются в зону конфликта, некоторые колонии закрывают, а значит сотрудники лишаются работы.

Всё зависит от характера учреждения, от того, насколько у него развита производственная база, есть там работа или нет. Понимаете, есть учреждения, где работы нет вообще. То есть заключенные представляют собой балласт на плечах налогоплательщиков. Конечно, для системы ФСИН это рабочие места, должности. Но если колония не зарабатывает денег и целиком, полностью на балансе областного управления, то местное начальство никто спрашивать не будет. Соответственно, с таких колоний пожалуйста, хоть кривых, хоть кого забирайте. А я отбывал наказание в достаточно рентабельной колонии с хорошим производством, большим объемом, в том числе и оборонных заказов. Поэтому у нас дозировано отпускали на СВО.

Ощущение как на войне с роботами

На Украине при заявленном дефиците солдат, заключённых не используют, эта тема только в разряде обсуждений и предложений. Как вы думаете, почему у них такое сомнение в использовании заключённых?

Потому что украинский преступный мир полностью находится под контролем российского. Это основной сегмент украинского общества, который украинское государство не контролирует. Зато он контролируется криминальным сообществом нашей страны, это очевидно и нашим спецслужбам, которые не могут такие шансы упускать для воздействия, для рычага влияния на украинские процессы. В СБУ это прекрасно знают, поэтому ЗК для них не надежный контингент и мобилизация буксует.

Как вы оцениваете военный потенциал украинских войск, в чем их отличие от наших?

Везде, где ты сталкиваешься с технической составляющей противника (дроны, связь, разведка), возникает ощущение, что ты воюешь со ​​SkyNET и его роботами, и ты понимаешь, что здесь рука совсем других сил, чувствуется уже организм на порядок превосходящий, грубо говоря, постсоветскую технику.

Ощущение, что ты воюешь с некой безликой, бездушной машиной. Да, где-то есть персонал, который её обслуживает, но он не ощущается в этой войне с роботами.

Поэтому для меня характерной разницей было это ощущение. А украинская пехота — это обычные ребята из плоти и крови, ничего сверхъестественного.

Какое у вас отношение к людям, живущим на Украине. Это братский народ? Или же там уже не братья?

За 30 лет с момента распада Советского Союза украинцы, если они когда-то и были частью так называемого единого русского народа, за 30 лет они прошли путь 100%-го нации-строительства. Теперь это абсолютно отдельная нация со своим характером, менталитетом, со своим пониманием места в мире. Я не знаю, о каком братстве может идти речь. Это совершенно враждебная по отношению к нашей стране нация, у которой в фундаменте заложено отрицание общего прошлого с Россией. Это уже свершившийся факт. Здесь себя обманывать не надо.

Какие вы видите перспективы выхода из сложившейся ситуации? Какие есть варианты завершения конфликта?

Есть вещи, которые, по-хорошему, лучше не начинать. Но когда они уже начаты, самое плохое, что может быть — это не довести до конца. Поэтому я рассчитываю на нанесение военного поражения противнику и принуждение его к заключению мирного договора, отвечающего государственным интересам Российской Федерации. В противном случае, любое иное развитие событий — и вариантов море. На самом деле они будут чреваты для нас катастрофой. В данной ситуации это уже не просто будет болезненное поражение, как в Русско-японскую войну. Я считаю, что произойдёт уничтожение российской государственности.

Мы уже в такой стадии, когда невозможно просто сказать: “Мы погорячились, давайте разойдёмся миром”. Никто расходиться миром не будет. И я не могу сказать, что я такому развитию событий очень рад. Но это я воспринимаю как факт.

Украина ежедневно сообщает, что у ВСУ проблемы с вооружением, так ли это?

На том участке, где мы находились, я не заметил, чтобы у противника были нехватки каких-то средств. У меня сложилось ощущение, что и мы, и они снабжены примерно одинаково. В прошлом году снарядного голода я не заметил и до конца не верю, что у них есть какие-то проблемы. Мне кажется, с помощью этих жалоб они просто пытаются больше получить у партнёров.

Если мы берем август, сентябрь, октябрь и ноябрь прошлого года, то интенсивность артиллерийского огня со стороны противника, конечно, упала, Но вместе с тем выросла интенсивность использования дронов. Если в августе можно было в одиночку пересечь открытое пространство и никто дроном на тебя охотиться не будет, то к моменту моего убытия из зоны СВО они уже готовы были по два дрона тратить на человека.

Какие перспективы нас ждут на фронте? Очень много разговоров: пойдут на Харьков или не пойдут, будет мобилизация или её не будет?

Всё упирается в объёмы финансирования Вооруженных сил Украины со стороны их западных партнёров. Один на один, при прочих равных, Украина не выдерживает столкновения с ВС РФ, это уже очевидно. Но при соответствующей накачке извне они способны создать ещё очень много проблем и даже контратаковать локально. Если на политическом уровне поставки западных вооружений на Украину будут снижены, то по закону больших чисел исключительно за счёт тотального перевеса во всех факторах Россия одержит военную победу. Украина чисто физически и технически не тянет эту кампанию так же, как во времена оные не могла ни при каком раскладе вытянуть Финляндия. И, хотя СССР тогда одержал пиррову победу, но в сухом остатке он её одержал.

По поводу мобилизации, вопрос сложный, инсайда у меня нет, но, суммировав свои ощущения, скорее бы поставил на то, что её не будет.