Кровавое воскресенье 1905, как грубая провокация эсеров

Всем привет! Представляю вам материал малоизвестного историка, Ю.Барыкина напечатанный в литературном журнале Москва. https://moskvam.ru/publications/publication_2584.html?ysclid=lr7pykwy6m166756830

В этом материале, он в подробностях рассказывает, как и почему произошло так называемое Кровавое воскресенье, а также разбирает досконально расстрел большевиками демонстрации рабочих в 1918 году, всё по аналогии. Надеюсь, что вы узнаете для себя много нового, а также и самого историка. Да простит он меня, что я скопирайтил его информацию, но с указанием её источника. Можно читать её там, просто кому-то лень будет. Поэтому, здесь проще.

"Две трагедии случились в 1905 и 1918 годах, оба раза в январе. И если о событиях, известных как Кровавое воскресенье 1905 года, знал каждый человек, получавший образование в СССР, а затем и в России, то о кровопролитии января 1918 года до сих пор знают далеко не все.

К тому же каноническая советская версия Кровавого воскресенья под давлением вновь появившихся в историческом обороте документов выглядит сегодня далеко не столь убедительно, как во времена «развитого социализма».

Так давайте бросим свежий взгляд на русские трагедии уже более чем столетней давности. А заодно сравним, как все случилось во времена якобы «кровавого царского режима» в январе 1905 года и как повели себя в январе 1918 года сами критики «царизма» — большевики, захватившие к тому времени власть в России.

Но обо всем по порядку...

Кровавое воскресенье 9 января 1905 года — разгон шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу, повлекший трагические последствия.

Шествие было подготовлено легальной организацией «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга», созданной в 1903 году. А само «Собрание» было образовано на базе рабочей организации, отцом-основателем которой являлся начальник Особого отдела Департамента полиции С.В. Зубатов (1864–1917). Уходя в отставку в августе 1903 года, Зубатов способствовал тому, что священник Георгий Гапон (1870–1906) стал фактическим руководителем «Собрания».

События, непосредственно предшествующие сей акции, развивались стремительно. 3 января 1905 года по причине увольнения четырех рабочих началась забастовка на Путиловском заводе, организованная при непосредственном участии руководства «Собрания». Уже 5 января стало ясно, что владельцы завода не пойдут на уступки и забастовка проиграна. Однако столь же ясно было, что примкнувшие на тот момент к забастовке 26 000 рабочих не простят «Собранию» поражения. В таких условиях Гапон и его помощники решили идти до конца и обратиться с петицией к царю.

Тем временем стачка стала общегородской. 7 января в последний раз вышли газеты: забастовка распространилась на типографии. К вечеру 8 января в Санкт-Петербурге не работало более 450 заведений с более чем 110 000 рабочих. Популярность Гапона достигла небывалых высот.

Тогда в кипящую рабочую массу была брошена идея похода к Зимнему дворцу. Идея принадлежала Гапону и его окружению.

Вот что говорилось в записке прокурора Петербургской судебной палаты на имя министра юстиции от 8 января 1905 года: «Сейчас получены сведения, что по инициативе свящ. Гапона предполагается сборище рабочих завтра, 9 января, в 2 часа дня, на площади перед Зимним дворцом для подачи петиции... Названный священник приобрел чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т.п. Женщины говорят о нем со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлек всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, “дал пощечину” революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего три прокламации в незначительном количестве»¹.

Вечером 8 января у министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского (1857–1914) состоялось совещание, на котором обсуждалось сложившееся положение в Санкт-Петербурге.

Присутствовавший градоначальник И.А. Фуллон (1844–1920) настоял на том, что митингующих нельзя допускать на Дворцовую площадь, чтобы не повторить Ходынку (массовую давку на Ходынском поле в Москве, произошедшую 18 (30) мая 1896 года и унесшую жизни более 1200 человек)².

Именно этим было продиктовано наличие войск в центре города, а вовсе не необходимостью охранять государя Николая II (1868–1918).

Однако гапоновская «пощечина революционерам» была иллюзией, за которой скрывался тайный замысел тех же самых революционеров, план, о котором — на вечер 8 января 1905 года — градоначальник Фуллон не знал.

Были и другие обстоятельства, которые советские историки и пропагандисты предпочитали не замечать на протяжении всего существования СССР, а их «творческие наследники» не замечают и до сих пор. Но поскольку замалчиваемое очень существенно, не сказать о нем — это и значит порождать историческую неправду.

Начнем с того, что события Кровавого воскресенья 1905 года невозможно точно оценить вне контекста шедшей в то время Русско-японской войны. И вот почему.

Еще до начала войны японская разведка проявляла интерес к российским оппозиционным партиям, среди которых были Бунд, эсеры и, естественно, социал-демократы, разделившиеся к тому времени на меньшевиков и большевиков. С началом боевых действий этот интерес только увеличился и стал абсолютным, когда выяснилось, что никакой быстрой победы не получится, а в затяжном противостоянии шансы Японии значительно ниже шансов Российской империи.

До начала войны определилась и подходящая фигура для контактов с русскими антиправительственными силами. Этим человеком стал полковник Акаси.

Для справки. Мотодзиро Акаси (1864–1919). В 1889 году окончил Высшую военную академию Императорской армии в Токио. Учился в Германии. В январе 1901 года назначен военным атташе во Франции. В августе 1902-го становится военным атташе в России, прибыл в Санкт-Петербург 1 ноября 1902 года. С началом Русско-японской войны назначен военным атташе в Стокгольме, активно работает на японскую разведку.

Через Акаси финансировались финские, польские и кавказские сепаратисты в России. В июле 1904 года Акаси встречается в Женеве с теоретиком марксизма и видным деятелем российского и международного социалистического движения Г.В. Плехановым (1856–1918), а также с молодым лидером большевистской фракции РСДРП В.И. Лениным (1870–1924).

Акаси через ряд посредников финансирует проведение Парижской конференции революционных и оппозиционных партий, состоявшейся в сентябре-октябре 1904 года, а также Женевской конференции революционных партий, проходившей в апреле 1905 года, созванной по инициативе организатора Кровавого воскресенья священника Георгия Гапона.

11 сентября 1905 года, после заключения Портсмутского мирного договора между Японией и Российской империей, Акаси отозван в Японию. После отчета о проделанной работе он вновь назначается военным атташе в Германии. Однако в 1906 году в России было опубликовано исследование «Изнанка революции. Вооруженные восстания в России на японские средства», в которой освещалась деятельность Акаси. После публикации этой информации в европейских газетах Акаси отозван в Японию.

За свои заслуги перед Японией Мотодзиро Акаси был удостоен титула барона, в 1913 году произведен в генерал-лейтенанты, в апреле 1914-го назначается заместителем начальника Генерального штаба Японии, а в 1918 году назначен генерал-губернатором Тайваня.

Теперь буквально несколько слов о боевых действиях.

В ночь с 26 на 27 января 1904 года без объявления войны японский флот атаковал русские военные корабли у Порт-Артура. Началась битва двух империй за контроль над Кореей, Маньчжурией и Желтым морем.

23 августа началось и 4 сентября 1904 года окончилось генеральное сражение под Ляояном (Китай). Поле боя осталось за японской армией, но, вопреки ожиданиям, эта победа не привела к разгрому русских сил. Командующий Русской Маньчжурской армией генерал А.Н. Куропаткин (1848–1925), организованно отступив, сумел сохранить свои основные силы.

Потери русских составили 16 000 человек, японцев — 23 000³.

Германский генерал Кемерер, находившийся в качестве наблюдателя при русской армии, прокомментировал итоги сражения под Ляояном так: «Япония не в состоянии выигрывать много таких побед, а Россия может перенести еще несколько таких поражений»⁴.

Становилось очевидно, что идея «маньчжурского блицкрига» терпит крах и война опасно затягивается. Все это, вероятно, и заставило японский Генштаб согласиться с предложением Акаси об активизации подрывной деятельности в России.

31 августа в Стокгольм на его имя поступила телеграмма за подписью заместителя начальника Генштаба Японии генерала Нагаоки с уведомлением о согласии Токио выделить требуемую сумму. Тем самым финансирование русской революции превращалось в важное, хотя и негласное, направление японской внешней политики в условиях войны.

Профессор С.С. Ольденбург, живописуя деятельность «мятежного попа» и его «собрания фабричных рабочих», замечает: «Сначала Гапон действовал “сдержанно и осторожно”. Но к концу ноября 1904 года деятельность общества “приняла характер систематической пропаганды”. Гапон стал искать сближения с левой интеллигенцией и обещал подготовить рабочее выступление; только, — говорил он, — я должен ждать какого-нибудь внешнего события; пусть падет [Порт-] Артур»⁵.

В этот момент непосредственно попа Гапона направлял и поддерживал эсеровский «куратор» Рутенберг.

Для справки. Петр (Пинхус) Моисеевич Рутенберг (1878–1942) — инженер, бизнесмен, активный участник русских революций 1905 и 1917 годов, один из руководителей сионистского движения. В мае 1915 года выехал в США, где под псевдонимом Пинхас Бен Амми опубликовал статью «Национальное возрождение еврейского народа». Один из организаторов, вместе с Зеевом Жаботинским и Иосифом Трумпельдором, Еврейского легиона (воинское подразделение британской армии). Участвовал в создании Американского еврейского конгресса (1914–1915).

Незадолго до событий 9 января инженер М.К. Парадовский неоднократно беседовал со своим хорошим знакомым — Рутенбергом.

Парадовский: «...так как я знал, что он близок к Гапону, я, естественно, заговорил с ним об этом... Он... только твердил, что чем хуже царю, тем лучше всем его верноподданным. Когда я сказал ему, что верноподданные царя — это русский народ и не Гапону быть представителем народа, Рутенберг рассмеялся и сказал: “Гапон — это пешка, и весь вопрос, кто эту пешку двигает”»⁶.

23 декабря 1904 года (5 января 1905 года) Гапон и революционеры дождались желаемого — под натиском японской армии пал Порт-Артур. Хотя потери японцев были в разы больше потерь русской армии, последние также оказались весьма значительными.

А вот как на гибель 15 000 русских солдат отозвался Ленин в своей статье «Падение Порт-Артура», напечатанной 1 (14) января 1905 года в газете «Вперед», издававшейся, кстати, на японские деньги: «Дело русской свободы и борьбы русского (и всемирного) пролетариата за социализм очень сильно зависит от военных поражений самодержавия. Это дело много выиграло от военного краха, внушающего страх всем европейским хранителям порядка... Русский народ выиграл от поражения самодержавия. Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма»⁷.

Оказывается, потеряв пятнадцать тысяч своих сынов, в целом русский народ «выиграл».

Не скрывал своей радости по поводу неудач русской армии и тогда еще малоизвестный «товарищ» И.Сталин (1878–1953): «Редеют царские батальоны, гибнет царский флот, сдался наконец позорно Порт-Артур — и тем еще раз обнаруживается старческая дряблость царского самодержавия»⁸.

А вот мнение Л.Троцкого (1879–1940): «Разгром армии Куропаткина окончательно решает судьбу всей войны, с которой самодержавие так тесно сплело свою собственную свободу. Решительная минута гибели царизма все ближе и ближе»⁹.

Отметим для себя, как сходятся в своем желании поражения России поп Г.Гапон, П.Рутенберг, а также «товарищи» В.Ленин, И.Сталин и Л.Троцкий.

Однако ликование революционеров по поводу гибели тысяч русских солдат оказалось преждевременным.

Падение Порт-Артура было представлено врагами императорского строя как катастрофа. Между тем, по оценке русского генерального штаба, падение Порт-Артура хотя и влекло за собой бесспорное усиление противника, тем не менее «не внесло никаких существенных изменений в стратегических условиях, определяющих собою ход военных операций в Маньчжурии»¹⁰.

Россия почти не ощущала экономических и финансовых затруднений в связи с войной. Урожай 1904 года был обильным, промышленность снова увеличила свое производство. Налоги поступали как в мирное время, а золотой запас Государственного банка вырос за год до 150 млрд рублей и превышал количество банкнот в обращении¹¹.

И тем не менее повод для «выражения народного недовольства» был найден, а мирной демонстрации рабочих была уготована роль ширмы, под прикрытием которой революционеры надеялись спровоцировать массовое вооруженное восстание в столице империи.

И не важно, что императорский штандарт над Зимним дворцом 9 января был приспущен, как это делалось всегда в отсутствие государя в Зимнем. Не важно, что и сам Гапон, и другие руководители рабочих организаций (не говоря уже об эсерах из ближайшего окружения Гапона) знали, что свод законов Российской империи предусматривал подачу петиций государю разными способами, но никак не во время массовых демонстраций.

Экономические требования эсеры собирались заменить в день шествия на радикально-политические, а внедренные в ряды рабочих боевики — открыть огонь по войскам и полиции.

Постарались внести свою лепту и большевики, чьи силы и популярность в начале 1905 года были несопоставимо меньше эсеровских, однако амбиции уже перехлестывали через край. Большевики «сколачивали отряды, каждый из которых состоял из знаменосца, агитатора и ядра, их защищавшего (то есть фактически из боевиков). Все члены РСДРП обязаны были быть к шести утра у пунктов сбора. Готовили знамена и транспаранты: “Долой самодержавие!”, “Да здравствует революция!”, “К оружию, товарищи!”»¹².

И еще момент, который надо учесть: простой разгон демонстрации не входил в планы ее организаторов, им была нужна пролитая кровь. О том, что Гапон готовил кровопролитие, нам известно из его воспоминаний.

«Во-первых, Гапон заранее знал, что Николая II нет в Петербурге, то есть он заранее обманывал людей в том, что ведет их на встречу с царем. Когда же слух этот дошел до рабочих, то Гапону пришлось изворачиваться: “На одном из митингов одна старушка спросила меня: «А что, если царь-батюшка долго к нам не выйдет? Мне сказали, что его нет в Петербурге». «Да, — ответил я, — но он недалеко, в получасе езды от Петербурга. Мы должны ожидать его до глубокой ночи»”.

Во-вторых, Гапон заранее знал, на что он ведет рабочих: “Великий момент наступает для всех нас, — сказал я, — не горюйте, если будут жертвы не на полях Маньчжурии, а здесь, на улицах Петербурга. Пролитая кровь сделает обновление России”»¹³.

А вот что ответил Гапон в узком кругу уже после событий 9 января, когда один из сподвижников спросил: «Ну, отче Георгий, теперь мы одни, и бояться, что сор из избы вынесут, нечего, да и дело-то прошлое. Вы знаете, как много говорили о событиях 9 января и как часто можно слышать суждение, что, прими государь депутацию честь честью, выслушай депутатов ласково, все обошлось бы по-хорошему. Ну, как вы полагаете, о. Георгий, что было бы, если бы государь вышел к народу?

Совершенно неожиданно, но искренним тоном Гапон ответил: “Убили бы в полминут, полсекунд!”»¹⁴

Затем случилось то, что случилось. Утром 9 января порядка 300 000 человек собрались в четырех районах города. Около 11 часов началось движение колонн к центру города.

«В некоторых местах между ними и войсками вследствие упорного сопротивления толпы подчиниться требованиям разойтись, а иногда даже нападения на войска произошли кровопролитные столкновения. Войска вынуждены были произвести залпы: на Шлиссельбургском тракте, у Нарвских ворот, близ Троицкого моста, на 4-й линии и Малом проспекте Васильевского острова, у Александровского сада, на углу Невского проспекта и улицы Гоголя, у Полицейского моста и на Казанской площади. На 4-й линии Васильевского острова толпа устроила из проволок и досок три баррикады, на одной из которых прикрепила красный флаг, причем из окон соседних домов в войска были брошены камни и произведены выстрелы, у городовых толпа отнимала шашки и вооружалась ими, разграбила оружейную фабрику Шафа, похитив оттуда около ста стальных клинков, которые, однако, были большей частью отобраны; в 1-м и 2-м участках Васильевской части толпою были порваны телефонные провода и опрокинуты телефонные столбы; на здание 2-го полицейского участка Васильевской части произведено нападение и помещение участка разбито; вечером на Большом и Малом проспектах Петербургской стороны разграблено пять лавок»¹⁵.

Вот, к примеру, как действовали революционеры-подстрекатели у Нарвских триумфальных ворот. Кстати, церковные хоругви, которые мелькали в толпе манифестантов, были силой отобраны боевиками в одной из часовен.

Большевик Серебров, участник событий: «Около ворот нас встретила пешая и конная полиция, но ни уговорами, ни застращиванием не могла остановить толпу. Подскакал эскадрон; но лошади не шли на народ, и он вернулся обратно, открыв перед нами мост через речку Таракановку и площадь перед нею. За мостом находились Нарвские ворота, а по обеим сторонам их стояло по роте, не более, солдат. Толпа сначала шла через площадь. Затем, увидев, что солдаты берут наизготовку, руководители бросились бежать на них, толпа за ними. Три раза играл рожок сигналы; два раза стреляли солдаты в воздух. Толпа все бежала и была уже у входа на мостик, когда третий залп в упор сбил хоругвеносца и пристава, останавливавшего толпу. Раздались крики, вопли, стоны, толпа, и мы, шедшие впереди, быстро легли... [Солдаты] били в середину толпы, а мы, бывшие маленькой кучкой организованных впереди всех, остались живы. Мы подползали поодиночке к обрыву речки у самого начала моста, спускались по снегу на лед и выходили, а потом задворками и переулками — к Обводному каналу. Сзади нас оставался ад: десятки людей корчились и стонали на площади...»¹⁶

Вот и вся технология: «руководители» побежали, увлекли, отползли, а потом «задворками и переулками»... Вытащить из «ада» хоть кого-то из «корчившихся и стонавших» никто из революционных радетелей за народ, естественно, даже не попытался...

К Дворцовой площади толпа митингующих вышла уже к 12 часам. На призывы разойтись никто не реагировал. Более того, из толпы летели оскорбления и угрозы в сторону солдат, затем полетели камни, а вскоре из толпы раздались и выстрелы. В ответ, в полном соответствии с уставом, войсками также был открыт огонь. Интересно, что Рутенберг, шедший в толпе митингующих рядом с Гапоном, бросился на землю сам и потянул за собой «мятежного попа» буквально за несколько мгновений до первых выстрелов.

«Когда толпы были встречены и рассеяны войсками, социал-демократы где могли стали руководить беспорядками. Так, на Васильевском острове они направили толпу грабить оружейную мастерскую Шафа, построили баррикады, сделали нападение на полицейский участок, завладели одной типографией и собирались печатать в ней тогда же прокламацию, чему, однако, помешала прибывшая воинская часть»¹⁷.

При этом следует отметить, что войска всюду, где только могли, старались действовать увещеваниями, уговорами, пытаясь предотвратить кровопролитие. Там, где не было революционных подстрекателей или их было недостаточно для воздействия на толпу, офицерам удавалось избежать крови. Так, в районе Александро-Невской лавры и Рождественской части никаких жертв и столкновений не было. То же самое и в Московской части.

Официальные данные о жертвах расстрела выглядят следующим образом.

Всего 9 января оказалось 96 человек убитых (в том числе околоточный надзиратель) и до 333 человек раненых, из коих умерли до 27 января еще 34 человека (в том числе один помощник пристава)¹⁸.

Итого: 130 убитых и около 300 раненых.

Безусловно, страшные цифры, но «товарищ» Ленин, который в самый разгар событий попивал пивко в благополучной и мирной Женеве (Швейцария), сумел разглядеть гораздо больше: «Тысячи убитых и раненых — таковы итоги Кровавого воскресенья 9 января в Петербурге»¹⁹.

Троцкий в силу большего, чем у Ильича, литературного таланта добавил красочные подробности: «Кровью рабочих окрасился снег. Падали десятки, сотни, тысячи. На смену злодейке пуле приходила казацкая пика. Трупы мужчин и женщин покрыли улицы. Дети, маленькие дети, обозначили своими маленькими тельцами поле битвы... Несколько тысяч рабочих было убито и ранено...»²⁰

Кстати, говоря о личности Гапона, констатируем еще один момент, характерный для подавляющего большинства «руководителей революционной борьбы пролетариата».

По свидетельству известного террориста, одного из руководителей партии эсеров Бориса Савинкова (1879–1925), «Гапон любил жизнь в ее наиболее элементарных формах: он любил комфорт, любил женщин, любил роскошь и блеск, словом, то, что можно купить за деньги. Я убедился в этом, наблюдая его парижскую жизнь»²¹.

Вдохновленные спровоцированным расстрелом питерских рабочих как грандиозным успехом эсеров, большевики взяли курс на более тесное сотрудничество с последними, а заодно и с «любителем элементарных форм жизни» Гапоном.

«На почве практической подготовки вооруженного восстания началось сближение большевистской фракции РСДРП с партией эсеров. Именно этой проблеме была посвящена беседа Ленина с Гапоном, состоявшаяся во время их знакомства в середине февраля 1905 года»²².

По свидетельству А.В. Луначарского (1875–1933), при последующих встречах с Лениным Гапон «толковал о необходимости перебросить в Петербург контрабандой значительное количество оружия и о том, что они с [эсером] Рутенбергом будто что-то в этом направлении подготовили». Ленин настолько воодушевился этой идеей, что со своей стороны написал план «Боевого соглашения для восстания и образования Боевого комитета». Судя по его сохранившемуся наброску, в плане были конкретизированы цели и принципы деятельности объединенной межпартийной организации, призванной руководить подготовкой и проведением массового вооруженного антиправительственного выступления²³.

Дадим слово и полковнику Акаси, прокомментировавшему произошедшую трагедию в Петербурге: «То, что священник, всего лишь пользовавшийся доверием рабочих, смог возглавить десятки тысяч, которые принадлежали к разным партиям, и в итоге потрясти столицу России, — это далеко выходило за рамки моих ожиданий»²⁴.

Взрыв надежд японской агентуры находит свое отражение в телеграмме, ушедшей 25 января 1905 года из Стокгольма в Токио, с просьбой «об экстренном переводе уже 400 тысяч иен немедленно, еще 250 тысяч месяц спустя, всего — порядка одного миллиона иен, а “в случае успеха” и больше»²⁵.

12 февраля Акаси телеграфирует из Парижа в Токио:

«Обстановка в России неожиданно ухудшается. Посему нет сомнения, что своей цели — свержения русского правительства — мы непременно добьемся... <...> Поэтому нам следует продолжать поддерживать нынешнее оппозиционное движение, чтобы ослаблять правительство; в июне мы попробуем раздуть всеобщее движение [восстание] под руководством социалистов-революционеров. Это движение определит судьбу и оппозиционных партий. Мы просим японское правительство увеличить субсидирование, дабы вполне обеспечить успех.

По моим подсчетам, необходимо 440–450 тысяч иен, которые следует выплатить в начале мая; выплаты можно произвести и в два этапа»²⁶.

Ушло в Токио и сообщение Акаси с оценкой большевистского предводителя: «У меня о нем сложилось мнение как об искреннем человеке, лишенном эгоизма. Он пойдет на все ради своей доктрины. Ленин — это личность, способная вызвать революцию»²⁷.

Согласно западным источникам, ссылающимся на японцев, Акаси для начала выделил «способному вызвать революцию» Ленину 50 тысяч иен. На первый взгляд маловато, но таков уж тогда был политический вес Ильича.

Однако, несмотря на японскую подпитку, планы большевиков по сотрудничеству с Гапоном так и остались планами.

И все потому, что «неуязвимый» священник Георгий Гапон был убит в марте 1906 года боевиками-эсерами под руководством того самого Рутенберга, который помогал мятежному священнику организовывать кровопролитие 9 января. Перед расправой Гапон был обвинен в сотрудничестве с властями и предательстве революции. Удивляться тут нечему, древний принцип «Я слишком много знал!» действует безотказно.

Рутенберг пригласил Гапона на снятую заранее дачу близ станции Озерки, где их дожидались остававшиеся незаметными до поры до времени несколько рабочих. Там, по всей видимости, состоялся разговор, в ходе которого Гапон, думая, что общение идет тет-а-тет, попытался убедить собеседника поступить на полицейскую службу.

Борис Савинков: «В пустой комнате, за прикрытой дверью, несколько рабочих слышали разговор Рутенберга с Гапоном. Гапон никогда не говорил так цинично, как в тот раз. В конце разговора Рутенберг открыл внезапно дверь и впустил рабочих. Несмотря на мольбы Гапона, рабочие тут же повесили его на крюке от вешалки»²⁸.

Савинков пишет, что, рассказывая ему об убийстве Гапона, Рутенберг чрезвычайно волновался: «Я вижу его во сне... Он мне все мерещится. Подумай, ведь я его спас 9 января... А теперь он висит!..»²⁹

Подводя итог сказанному, еще раз отметим, забастовки на заводах и фабриках Санкт-Петербурга произошли в январе 1905 года, то есть именно в то время, когда Россия вела войну с Японией (февраль 1904 — сентябрь 1905 годов), а многие из этих предприятий имели важное военное значение.

Роль революционеров в трагедии недолго оставалась тайной для правительства.

Уже 11 января 1905 года министр финансов В.Н. Коковцов (1853–1943) пишет государю: «Сколь ни велика вина подданных Ваших — столичных рабочих на фабриках и заводах, — поднявших смуту в тяжкую годину военных испытаний, я осмеливаюсь доложить Вашему Императорскому Величеству, что, по глубокому моему убеждению, далеко не все, и даже не большинство, подняли свою руку на спокойствие столицы. Их невежеством и слабостью воспользовались другие, натолкнувшие на преступление рабочую массу из своекорыстных видов»³⁰.

Председатель Совета министров С.Ю. Витте (1849–1915) уговаривал государя открыто объявить народу, что он не причастен к трагедии Кровавого воскресенья. Но император отклонил это предложение. Он не хотел, чтобы общественность винила во всем армию. Вместо этого 19 января 1905 года он принял депутацию рабочих из тридцати четырех человек.

В своей речи государь сказал: «Прискорбные события с печальными, но неизбежными последствиями смуты произошли оттого, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины. Приглашая вас идти подавать мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против меня и моего правительства, насильственно отрывая вас от честного труда в такое время, когда все истинно русские люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорного внешнего врага...»³¹

Хоть и не всеми, но слова государя были услышаны. Рабочий Андрей Иванович Агапов — участник событий 9 января — написал в газету «Новое время» (август 1905 года), обращаясь к зачинщикам провокации: «Вы обманули нас и сделали рабочих, верноподданных царя, — бунтовщиками. Вы подвели нас под пули намеренно, вы знали, что это будет. Вы знали, что написано в петиции якобы от нашего имени изменником Гапоном и его бандой. А мы не знали, а если бы знали, то не только никуда бы не пошли, но разорвали бы вас в клочья вместе с Гапоном, своими руками»³².

Вообще, тот же Троцкий признает, что 7 января число бастовавших достигло 140 000 человек. Кульминационным пунктом стало 10 января. А 13-го уже начали приступать к работам³³.

Так или иначе, но события 9 января 1905 года стали безусловной трагедией.

По их итогам было проведено гласное расследование. Министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский, министр юстиции Н.В. Муравьев (1850–1908) и градоначальник И.А. Фуллон ушли в отставку.

Все погибшие были похоронены за государственный счет. Все пострадавшие семьи получили компенсацию, причем весьма значительную.

Так, по данным историка П.Мультатули: «Каждой пострадавшей семье из личных средств царя было отпущено по 50 000 рублей, огромная по тем временам сумма»³⁴.

Вскоре закончилась и Русско-японская война. К концу лета 1905 года силы Японии были истощены. Русский царь также предпочитал прекратить войну, однако вести переговоры, начавшиеся при посредничестве президента США Т.Рузвельта (1858–1919), повелел с позиции силы.

В ходе переговоров Япония сняла все неприемлемые для России требования, и 23 августа (5 сентября) 1905 года Портсмутский мирный договор был подписан. Подписание договора было воспринято японским обществом как унижение и вызвало в Токио массовые беспорядки, в ходе которых «была сожжена резиденция министра внутренних дел, разгромлены 13 церквей, было ранено 500 полицейских и солдат. Количество раненых мятежников оценивается приблизительно в 2 тысячи, убитых — 17, арестованных — в 2 тысячи, обвинения были предъявлены 308 человекам»³⁵.

Разъяренная толпа разгромила более половины всех полицейских участков города. Мало похоже на празднование победы в войне, не правда ли?

Как бы там ни было, с этого момента Токио потерял всякий интерес к вооруженному восстанию в России и к русской революции вообще. 11 сентября 1905 года Генштаб отозвал Акаси домой, и 18 ноября японский полковник покинул Европу. Таким образом, его миссия, длившаяся все 19 месяцев Русско-японской войны, завершилась.

Что же касается «первой русской революции», то, прокатившись волной революционного террора по всей Российской империи, она разбилась о железную волю П.А. Столыпина (1862–1911), назначенного в 1906 году государем Николаем II сначала министром внутренних дел, а затем и председателем Совета министров.

Политику Столыпина можно коротко передать его же словами:

— «Им нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия»;

— «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России»;

— «Там, где деньги, — там дьявол. Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу»;

— «Только война может погубить Россию».

Сейчас мы знаем, что не оказалось у Российской империи 20 лет покоя, уже в июле 1914 года разразилась гораздо более страшная, чем Русско-японская, Первая мировая война. Та самая, которой суждено было погубить Россию.

Теперь о январе 1918 года. В отличие от Кровавого воскресенья 1905 года, подробности трагических событий, разыгравшихся на улицах Петрограда и Москвы в январе 1918 года, известны не столь широко. Советские историки и пропагандисты совершенно забывали упомянуть о них в своих исторических балладах. А эта «забывчивость» влекла за собой удивительный побочный эффект — значительное, на наш взгляд, искажение истории захвата власти большевиками. Да еще и со смещением акцента с подлинных «героев» на лиц безусловно важных, но объявленных таковыми в более позднем варианте советской истории.

И опять же давайте разберемся...

Если в 1904–1905 годах Русско-японская война шла за тысячи километров, в Азии, и, по сути, не играла в жизни России определяющей роли, то мировая война 1914–1918 годов, бушевавшая на европейском континенте, разрушила всю привычную жизнь страны.

И снова нашлись силы, готовые встать на сторону смертельного врага. Только теперь это были не эсеры, которые, подобно другим национальным революционным партиям европейских стран, заняли патриотические позиции. Теперь открыто подыгрывали врагу исключительно большевики.

А поскольку размах мировой войны был несравним с войной 1905 года, несравнимы были и деньги, вложенные внешними противниками России в ее врагов внутренних: на счета Ленина сотоварищи вместо 50 000 иен от полковника Акаси пришли 50 000 000 марок только от Германии.

В октябре 1917 года государственный секретарь этой страны барон Рихард фон Кюльман (1873–1948) констатировал: «Россия оказалась самым слабым звеном в цепи наших противников. Перед нами стояла задача постепенно ослабить ее и, когда это окажется возможным, изъять из цепи. Это и было целью подрывной деятельности, которую мы вели за линией русского фронта — прежде всего стимулирование сепаратистских тенденций и поддержка большевиков. Только тогда, когда большевики начали получать от нас через различные каналы и под различным видом постоянный поток денежных средств, они оказались в состоянии создать свой собственный орган — “Правду”, проводить энергичную пропаганду и расширить значительно свою прежде узкую партийную базу»³⁶.

А были еще деньги, которые получали другие «вожди революции» — Лев Троцкий, Яков Свердлов (1885–1919)...

Так или иначе, после длительной подготовки, финансируемой германским Генеральным штабом и отдельными организациями из стран — союзниц России по Антанте, в ночь с 25 на 26 октября (7–8 ноября по новому стилю) 1917 года в ходе вооруженной операции большевики арестовали Временное правительство, заседавшее в Зимнем дворце Петрограда, и объявили о создании правительства собственного.

Вот само «Постановление об образовании рабочего и крестьянского правительства». Читаем: «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом народных комиссаров <...>.

26 октября (8 ноября) 1917 года»³⁷.

Дело в том, что Учредительное собрание — это голубая мечта русских революционеров нескольких поколений.

Вот, например, лозунги, которыми Троцкий закончил свою очередную статью еще от 17 марта 1905 года, размещенную в «Искре»: «Да здравствует Всероссийское Восстание! Да здравствует революционное Временное правительство! Да здравствует Всенародное Учредительное собрание! Да здравствует Великая российская революция!»³⁸

Неоднократно расписался в признании Учредительного собрания и сам Ленин. В «Заключительном слове по докладу о мире» от 26 октября 1917 года он четко заявил: «Мы все предложения мира внесем на заключение Учредительного собрания»³⁹.

В изложенном заключается ответ на вопрос: почему в России спокойно восприняли большевистский октябрьский переворот? Кроме, говоря современным языком, «продвинутых» Петрограда и Москвы, в российских городах и губерниях никто не заметил никакого переворота — было одно «Временное правительство», стало другое, такое же «Временное». Проведение выборов в Учредительное собрание, а затем и созыв оного были объявлены конечной целью деятельности этого правительства. Так чего волноваться?

27 октября 1917 года Совнарком принял и опубликовал за подписью Ленина постановление о проведении в назначенный срок — 12 (25) ноября 1917 года всеобщих выборов в Учредительное собрание.

Результаты выборов были удручающими для большевиков. Убедительную победу одержали эсеры — 51,7%, большевики набрали лишь 24,5% мест.

Большевикам, формально бывшим у власти, не удалось даже получить контроль над комиссией по проведению выборов в Учредительное собрание. Более того, эта самая комиссия объявила, что считает Октябрьскую революцию незаконной и не признаёт власти большевистского Совнаркома. Лишь 23 ноября, воспользовавшись «правом грубой силы», Совнарком все же назначил Моисея Соломоновича Урицкого (1873–1918) комиссаром, осуществлявшим контроль над комиссией с правом смещения ее членов.

30 ноября состав комиссии был изменен, согласно требованиям вновь испеченного «надзирателя». Однако большевики опоздали — к тому времени выборы практически завершились.

Неприятным фактом для новой власти стало и то, что в состав собрания были избраны А.Ф. Керенский (1881–1970), казачьи атаманы А.И. Дутов (1879–1921) и А.М. Каледин (1861–1918), украинский генеральный секретарь военных дел С.В. Петлюра (1879–1926)... Все это ставило под угрозу большевистские планы «преобразования» России.

Решение проблемы было найдено простое: раз не удавалось процесс возглавить, значит, надо его запретить, и дело с концом.

26 декабря 1917 года в «Правде» публикуются ленинские «Тезисы об Учредительном собрании»: «Созыв Учредительного собрания в нашей революции по спискам, предъявленным в половине октября 1917 года, происходит при таких условиях, которые исключают возможность правильного выражения воли народа вообще и трудящихся масс в особенности, выборами в это Учредительное собрание.

Всякая попытка, прямая или косвенная, рассматривать вопрос об Учредительном собрании с формально-юридической стороны, в рамках обычной буржуазной демократии, вне учета классовой борьбы и гражданской войны, является изменой делу пролетариата и переходом на точку зрения буржуазии»⁴⁰.

Итак, по мнению «товарища» Ленина, народ «неправильно выразил свою волю». Но вот беда, выборы-то состоялись по всем заранее оговоренным правилам и были признаны, в том числе за границей.

Первое заседание законно избранного Учредительного собрания было намечено на 12 часов дня 5 (18) января 1918 года в Таврическом дворце в Петрограде.

Альтернатива для большевиков была ясна — участвовать в работе собрания в условиях, когда они были бы неспособны навязать свою волю, или разогнать избранных депутатов, подавив возможное народное возмущение.

Ближайший сподвижник Ленина В.Д. Бонч-Бруевич (1873–1955) в своих воспоминаниях достаточно откровенно поведал о планах большевиков в случае, если Учредительное собрание получит народную поддержку в противостоянии правительству Ленина–Свердлова.

«Приходившие в Смольный под разными предлогами меньшевики и эсеры нередко задавали мне вопрос: что мы будем делать, если будут демонстрации против правительства.

— Сначала уговаривать, потом расстреливать, — коротко отвечал я.

Я очень хорошо знал психологию этих заячьих душ. Из долголетнего опыта я вывел одно заключение: со всей этой братией нужно говорить лаконично и твердо, и притом так, чтобы они чувствовали, что слова не будут расходиться с делом, что за словом последует его выполнение — твердое, неуклонное, железное»⁴¹.

Вот как развивались события дальше.

Телеграмма комиссара по морским делам П.Е. Дыбенко (1889–1938) в Центробалт (Центральный комитет Балтийского флота) 3 января 1918 года: «Срочно, не позже 4 января, прислать на двое или трое суток 1000 матросов для охраны и борьбы против контрреволюции в день 5 января. Отряд выслать с винтовками и патронами, — если нет, то оружие будет выдано на месте. Командующими отрядом назначаются товарищи Ховрин и Железняков»⁴².

В.Д. Бонч-Бруевич: «Мы подходим к 5 января, и я хочу предупредить вас, что мы должны встретить этот день с полной серьезностью... Все заводы и воинские части должны быть на полной изготовке. Лучше преувеличить, чем преуменьшить опасность. Пусть с нами будет уверенность, что мы готовы отразить и подавить, если нужно, беспощадно каждый направленный удар»⁴³.

П.Е. Дыбенко: «С раннего утра, пока обыватель еще мирно спал, на главных улицах Петрограда заняли свои посты верные часовые Советской власти — отряды моряков. Им дан был строгий приказ: следить за порядком в городе... Начальники отрядов — все боевые, испытанные еще в июле и октябре товарищи. Железняк со своим отрядом торжественно выступает охранять Таврический дворец — Учредительное собрание»⁴⁴.

В.Д. Бонч-Бруевич: «Город был разбит на участки. В Таврическом дворце был назначен комендант, и на эту должность выдвинули М.С. Урицкого. Благонравов остался начальником нашей базы — Петропавловской крепости, а Еремеев — в должности командующего войсками Петроградского округа. Меня на дни Учредительного собрания назначили комендантом Смольного и подчинили мне весь район... Я был ответственен за весь порядок в этом районе, в том числе и за те демонстрации, которые ожидались вокруг Таврического дворца... Я прекрасно понимал, что этот район является самым главным из всего Петрограда... что именно сюда будут стремиться демонстрации»⁴⁵.

А вот что вспоминал первый и последний председатель Учредительного собрания, один из основателей партии социалистов-революционеров В.М. Чернов (1873–1952): «Надо было морально обезоружить <...> большевиков. Для этого мы пропагандировали демонстрацию гражданского населения абсолютно безоружную, против которой было бы нелегко употреблять грубую силу. Все, на наш взгляд, зависело от того, чтобы не дать большевикам и тени морального оправдания для перехода к кровопролитию» ⁴⁶.

5 января 1918 года более 200 000 человек вышли на демонстрацию в поддержку Учредительного собрания. В толпе было много женщин, гимназистов, детей. А вот вооруженных боевиков, в отличие от 1905 года, не было.

С 9 утра колонны манифестантов двинулись от петербургских пригородов к центру.

Расстрел произошел на углу Невского и Литейного проспектов и в районе Кирочной улицы. Была рассеяна главная колонна численностью до 60 000 человек, однако другие колонны демонстрантов достигли Таврического дворца и были рассеяны только после подхода дополнительных войск. Разгоном демонстрации руководил специальный штаб во главе с В.И. Лениным, Я.М. Свердловым, Н.И. Подвойским, М.С. Урицким и В.Д. Бонч-Бруевичем⁴⁷.

Манифестанты шли с лозунгом: «Вся власть Учредительному собранию!» Колонны наткнулись на большевистские части, которые открыли стрельбу. Десятки убитых, сотни раненых. Как назло, на свой съезд в Петроград съехались крестьяне. Делегатов от большевиков среди крестьян тоже не оказалось. Крестьяне тоже вышли на демонстрацию. В них тоже начали стрелять. Тоже убитые и раненые⁴⁸.

М.М. Тер-Погосьян: «...на Литейном нас было — я не могу точно сказать, но когда я поднялся на тумбу около ворот и посмотрел, я конца этой толпы не мог видеть, — огромная, много десятков тысяч. И вот я помню, я шел во главе...

В это время против нас с выступа появились со стороны Окружного суда большевистские части — регулярные части и, значит, отрезали нас и начали давить. Потом они отошли и с обеих сторон улицы стали на колени наизготовку, и началась стрельба»⁴⁹.

Рабочий Обуховского завода Д.Н. Богданов: «Я, как участник шествия еще 9 января 1905 года, должен констатировать факт, что такой жестокой расправы я там не видел, что творили наши “товарищи”, которые осмеливаются еще называть себя таковыми, и в заключение должен сказать, что я после того расстрела и той дикости, которые творили красногвардейцы и матросы с нашими товарищами, а тем более после того, когда они начали вырывать знамена и ломать древки, а потом жечь на костре, не мог понять, в какой стране я нахожусь: или в стране социалистической, или в стране дикарей, которые способны делать все то, что не могли сделать николаевские сатрапы, теперь сделали ленинские молодцы...»

М.Горький (1868–1936) писал 9 (22) января 1918 года: «Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания — политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови — и вот “народные комиссары” приказали расстрелять демократию, которая манифестировала в честь этой идеи. Напомню, что многие из “народных комиссаров” сами же, на протяжении всей политической деятельности своей, внушали рабочим массам необходимость борьбы за созыв Учредительного собрания. “Правда” лжет, когда пишет, что манифестация 5 января была сорганизована буржуями, банкирами и т.д. и что к Таврическому дворцу шли именно “буржуи”, “калединцы”.

“Правда” знает, что в манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, что под красными знаменами Российской с.-д. партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов.

Именно этих рабочих и расстреливали, и сколько бы ни лгала “Правда”, она не скроет позорного факта...

Итак, 5 января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять. Расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы»⁵⁰.

Помимо самих фактов, изложенных знаменитым пролетарским писателем, отметим для себя вот это ставшее бессмертным горьковское: «“Правда” лжет»... Вот уж действительно — блестящая характеристика для всей большевистской пропаганды.

В отличие от 9 января 1905 года, 5 января 1918 года большевиками были расстреляны не только питерские рабочие. Была расстреляна еще одна демонстрация в поддержку Учредительного собрания — в Москве.

«Известия» ВЦИК от 6 января 1918 года назвали официальную цифру погибших в Петрограде — 21 человек, раненых сотни.

Тот же источник от 11 января 1918 года называет число погибших в Москве — более 50 человек, раненых — более 200.

Можно не сомневаться, что истинное число погибших во много раз больше.

Излишне говорить, что никто из большевистских главарей в отставку не ушел, ни одна семья жертв январских расстрелов в Петрограде и Москве не получила никакой помощи или компенсации. В советском варианте истории России об этих событиях предпочли забыть.

Завершая рассказ о 5 января 1918 года, приведем слова уже упомянутого Чернова из его пространного письма к Ленину: «...вы — человек аморальный до последних глубин своего существа. Вы себе “по совести” разрешили переступить все преграды, которые знает человеческая совесть...

И никогда и ни в чем не сказались с такой яркостью эти Ваши социально-психологические черты, как в двух делах, которые Вам пришлось совершить, чтобы расчистить путь к власти. Эти два темных и грязных дела — расстрел 5 января 1918 года мирной уличной манифестации петроградских рабочих и разгон Учредительного собрания...

Ваша фракция действительно, удаляясь из предпарламента, свое заявление об уходе заканчивала возгласом: “Да здравствует Учредительное собрание!” Скажите, Владимир Ильич, чем эта здравица Учредительному собранию отличалась от знаменитого в истории Иудиного поцелуя, этого вечного образца нравственной фальши и лицемерия?..

В тот самый день, когда собиралось Учредительное собрание, — 5 января 1918 года — Вы дали во все газеты сообщение о том, что Совет народных комиссаров признал возможным допустить мирную манифестацию в честь Учредительного собрания на улицах Петрограда. После такого сообщения расстрел мирных демонстрантов я вправе заклеймить именем изменнического и предательского, а само сообщение — величайшей политической провокацией. Это предательство, эта провокация должна жечь Вам руки. Ничем, никогда Вы ее не смоете, потому что убийство, связанное с обманом и предательством, смешивает кровь с грязью, и эта ужасная смесь несмываема.

Ваша власть взошла, как на дрожжах, на явно обдуманном и злостном обмане.

Я доказал это документально. Отпереться от своих слов Вы не можете. Написанного пером не вырубить топором. Но когда власть в самом происхождении своем основывается на глубочайшей лжи, на нравственной фальши, то эта зараза пропитывает ее насквозь и тяготеет над ней до конца...»⁵¹

А вот листовка Комитета Московской организации РСДРП (меньшевиков): «...почему же были расстреляны мирные манифестанты в день 5 января?

Не для того, чтобы предупредить вооруженный заговор против советской власти, как лживо писали большевистские газеты: ибо ни единого выстрела не раздалось из рядов мирных манифестантов. Ибо ни один корниловец, ни один калединец не был убит или арестован в день 5 января. Ибо ни одно зеленое кадетское, ни одно голубое калединское знамя не было захвачено в этот день победителями-красногвардейцами как победный трофей.

Они были расстреляны потому, что большевистские вожди с тревогой почувствовали, как теряют к ним веру рабочие массы, которым они вместо хлеба, мира и свободы дали голод, гражданскую войну и новые цепи.

Они были расстреляны потому, что рабочие массы все больше и больше стали связывать свои надежды с Учредительным собранием и от него одного стали ждать прочного мира вовне, прекращения гражданской бойни внутри, спасения России от разрухи, голода и окончательной гибели.

Захватчики власти боялись, что десятки тысяч манифестантов-рабочих зальют улицы с лозунгом “Вся власть Учредительному собранию!” — если они не удержат их угрозой расстрела.

И чтобы удержать власть в своих руках, они расстреляли рабочих и разогнали Учредительное собрание.

Теперь самые слепые должны прозреть: в день 5 января большевистские вожди окончательно сбросили с себя тот фиговый листок демократизма и социализма, которым прикрывались до сих пор...»⁵²

И еще. Писатель В.Г. Короленко (1853–1921) записал в своем дневнике: «Мирная манифестация за Учредительное собрание 5 января расстреляна большевиками... Между прочим, убита Леночка Горбачевская, которую мы знаем с ее детства. Двоюродная ее сестра Леля Селихова была рядом и описывает эту смерть удивительно просто. Они шли по Литейному. “Мы совсем назади, — сказала Леля. — Постой, начнут стрелять, разбегутся, мы окажемся впереди”. Так и оказалось. Они оказались впереди, когда упал рабочий, державший знамя. Девушки взяли знамя (для этого нужно было трое). Какой-то красногвардеец, очевидно прицелившись, попал прямо в сердце. Девушка с голубыми глазами, задумчивыми и грустными, упала сразу...

Одному латышу-красногвардейцу сказали: “Зачем вы убиваете рабочих? Рабочим было приказано сидеть дома...”»⁵³

Владимир Галактионович не случайно упомянул красногвардейца-латыша. Это как раз те самые кадры — интернационалисты, на которые опирались большевики в первые месяцы после захвата власти: латыши настоящие, а также «латыши как собирательный образ» — бывшие военнопленные немцы, австрийцы, венгры, по приказу германского Генштаба вступавшие в ряды Красной гвардии для защиты Ленина, Свердлова, Троцкого...

Сейчас мы знаем, что число интернационалистов в первые месяцы после большевистского переворота превышало 29 500 человек.

Много это или мало? Для сравнения: в начале января 1918 года у белых генералов Л.Г. Корнилова (1870–1918) и М.В. Алексеева (1857–1918) в Добровольческой армии под ружьем — 4000 бойцов.

А затем произошло то, ради чего и стреляли в безоружных демонстрантов.

Делегация большевиков, в том числе и Ленин, прибыла в Таврический дворец к часу дня.

По воспоминаниям Бонч-Бруевича, Ленин «волновался и был мертвенно-бледен, так бледен, как никогда. От этой совершенно белой бледности лица и шеи его голова казалась еще большей, глаза расширились и горели стальным огнем <...> Он сел, сжал судорожно руки и стал обводить пылающими, сделавшимися громадными глазами всю залу от края и до края ее»⁵⁴.

Ленинские переживания неудивительны: именно в этот момент решалась судьба большевистской диктатуры.

К четырем часам дня на улицах были рассеяны последние значительные группы манифестантов. Теперь можно было не тянуть с открытием заседания. Делегаты стали быстро заполнять зал. Галереи для публики были забиты сторонниками большевиков и левых эсеров. Об этом позаботился начальник охраны дворца и будущий кровавый шеф Петербургской ЧК М.С. Урицкий (1873–1918), распределявший входные билеты. Ровно в четыре часа представитель фракции эсеров И.Н. Лордкипанидзе (1890–1937) указал на позднее время и предложил старейшему из членов Учредительного собрания открыть его.

Старейшим был Е.Е. Лазарев (1855–1937), но по предварительной договоренности он уступил старшинство С.П. Швецову (1858–1930).

Большевик, депутат собрания и будущий наркомвоенмор Ф.Ф. Раскольников (1892–1939) вспоминает: «Свердлов, который должен был открыть заседание, где-то замешкался и опоздал <...>. Видя, что Швецов всерьез собирается открыть заседание, мы начали бешеную обструкцию. Мы кричим, свистим, топаем ногами, стучим кулаками по тонким деревянным пюпитрам. Когда все это не помогает, мы вскакиваем со своих мест и с криком “долой” кидаемся к председательской трибуне. Правые эсеры бросаются на защиту старейшего. На паркетных ступеньках трибуны происходит легкая рукопашная схватка <...>. Кто-то из наших хватает Швецова за рукав пиджака и пытается стащить его с трибуны»⁵⁵.

Эсер М.В. Вишняк (1883–1976) вспоминал: «Это была бесновавшаяся, потерявшая человеческий облик и разум толпа. Особо выделялись своим неистовством Крыленко, Луначарский, Скворцов-Степанов, Спиридонова, Камков. Видны открытые пасти, сжатые и потрясаемые кулаки, заложенные в рот для свиста пальцы. С хор усердно аккомпанируют. Весь левый сектор являл собой бесноватых, сорвавшихся с цепи»⁵⁶.

Швецов попытался объявить перерыв. Но в этот момент в зале появился Я.М. Свердлов. Явившись с тех самых улиц, которые были залиты кровью расстрелянных, в том числе по его приказу, манифестантов, Яков Михайлович буквально вырвал председательский колокольчик из рук Швецова и характерным металлическим голосом объявил заседание открытым.

Вот некоторые положения из речи Свердлова при открытии Учредительного собрания:

«Октябрьская революция зажгла пожар социалистической революции не только в России, но и во всех странах. Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру и недалек тот день, когда трудящиеся классы всех стран восстанут против своих эксплуататоров так же, как в октябре восстал российский рабочий класс и следом за ним российское крестьянство. <...>

Центральный исполнительный комитет выражает надежду, что Учредительное собрание, поскольку оно правильно выражает интересы народа, присоединится к декларации, которую я буду иметь честь сейчас огласить от имени ЦИК <...>.

1) Россия объявляется республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам.

2) Советская Российская республика учреждается на основе свободного союза свободных наций, как федерация Советских национальных республик. <...>

Поддерживая Советскую власть и декреты Совета народных комиссаров, Учредительное собрание считает, что его задачи исчерпываются установлением коренных оснований социалистического переустройства общества...»⁵⁷

По сути, это был ультиматум собранию, предъявленный в самом первом выступлении одного из депутатов, подкрепленный присутствием многочисленных вооруженных сторонников большевиков.

А вот как Яков Михайлович закончил свое выступление: «Позвольте надеяться, что основы нового общества, предуказанные в этой декларации, останутся незыблемыми и, захватив Россию, постепенно охватят весь мир!»⁵⁸

Что это, если не официально озвученная претензия на всемирное господство? И прозвучало это из уст «товарища» Свердлова.

Однако, несмотря на красноречие Якова Михайловича, собрание большинством голосов (237 против 146) отказалось даже обсуждать предложенную декларацию и перешло к выборам председателя всероссийского Учредительного собрания.

Эсеры выдвинули кандидатуру Чернова, большевики — М.А. Спиридоновой (1884–1941). Избрали Чернова. За него проголосовало 244 депутата, против — 151.

Выход Чернова на трибуну был встречен аплодисментами большинства собрания и ревом протеста со стороны большевиков. А слова Чернова, прокричавшего в бурлящий зал: «Сам факт открытия Учредительного собрания означает конец гражданской войны в России!» — вызвали еще больший гогот сторонников Свердлова, Ленина и Троцкого.

На самом деле то, что произошло в здании Таврического дворца к утру 6 января 1918 года, означало прямо противоположное — а именно только самое начало ранее невиданной гражданской войны в России.

В начале пятого утра 6 января фракции большевиков и левых эсеров покинули заседание. Первым ушел Ленин, в сопровождении В.Д. Бонч-Бруевича.

Последний живописует этот момент: «Мы пошли одеваться. Надев драповое пальто на вате, с барашковым воротником, Владимир Ильич схватился за боковой карман, где у него всегда лежал браунинг. Револьвера не было. Осмотрели все карманы, место вокруг вешалки — нигде ничего не было. Ясно, что револьвер украли. В это время подошел Урицкий.

— Кто ответственен за порядок в здании Таврического дворца? — задал ему вопрос Владимир Ильич.

— Я, Урицкий! — ответил наш старый товарищ, ударяя себя рукой в грудь.

— Позвольте заявить вам, — полушутя обратился к нему Владимир Ильич, — у меня из кармана пальто вот здесь, в Таврическом дворце, украли револьвер.

— Как? Не может быть! — воскликнул потрясенный Урицкий.

— Да, да-с! Украли!

Урицкий был крайне смущен»⁵⁹.

Пока большевистская охрана обворовывала собственного вождя, а ее начальник «смущался» сего факта, в зале собрания царила настоящая вакханалия.

«Говорит Церетели... Шум, гам, наведенные винтовки, говорит Чернов... Говорят многие другие. И речи всех ораторов текут в безудержном шуме, в хаосе диких звуков, которые рождает галерка. И от этого все речи, даже самые красивые, самые честные и благородные, кажутся ненужными, беспомощно-жалкими.

Хохот, пьяный хохот господствует над всем. И только тогда, когда всходят на кафедру большевистские депутаты, бурными аплодисментами приветствует их галерка»⁶⁰.

Некоторые из депутатов не выдерживают психологического давления, покидают зал заседания. Вместо них появляются все новые матросы и красногвардейцы. Чернов предложил оставшимся членам собрания не расходиться до тех пор, пока не будет завершено обсуждение законов о земле, мире и государственном устройстве.

Однако в половине пятого утра, в разгар дебатов, к председателю подошел матрос А.Г. Железняков (1895–1919).

«— Предлагаю всем присутствующим покинуть зал заседания, потому что караул устал.

— А кто вы такой? — спросил Чернов.

— Я начальник караула Таврического дворца, — сказал матрос <...>.

Чернов вскипел:

— Все члены Учредительного собрания также устали... Но никакая усталость не может прервать нашу работу, на которую смотрит вся Россия! Учредительное собрание может разойтись только в том случае, если будет применена сила. Только через наши трупы...

Но тут начал медленно гаснуть свет. Сначала потухли боковые лампы, потом стала меркнуть центральная люстра. Зал погружался в темноту... Становится все темнее и темнее, и, словно с того света, из загробного мира, доносятся последние слова Чернова:

— Итак, на сегодня заседание Учредительного собрания объявляется закрытым»⁶¹.

В 4.40 утра Учредительное собрание прекратило свою работу.

Когда утром того же дня Раскольников и Дыбенко рассказывали о разгоне собрания Ленину, тот, «сощурив карие глаза, сразу развеселился», а услышав, что Чернов «не сделал ни малейшей попытки сопротивления», глубоко откинулся в кресло и «долго и заразительно смеялся»⁶².

6 января 1918 года на заседании ВЦИК, констатируя разгон Учредительного собрания, Ленин заявил: «Народ хотел созвать Учредительное собрание — и мы созвали его. Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное собрание. И теперь мы исполнили волю народа, волю, которая гласит: вся власть Советам»⁶³.

Блестящий комментарий произошедшего от «господина соврамши», особенно сильно сказано про «чувства» и «волю народа», расстрелянного из большевистских пулеметов.

Историк Ричард Пайпс: «В некотором смысле слова можно утверждать, что большевики пришли к власти в России не в октябре 1917 года, а в январе 1918-го»⁶⁴.

«И в самом деле, разгон Учредительного собрания во многих отношениях определил судьбу России больше, чем Октябрьский переворот, совершавшийся под прикрытием лозунга “Вся власть Советам!”. Если задачи Октября были практически скрыты от всех, даже от рядовых членов партии, 5 января относительно намерений большевиков не оставалось уже никаких сомнений, настолько ясно они продемонстрировали, что не собираются считаться с народным мнением»⁶⁵.

То, что сами большевики впоследствии объявили днем своего прихода к власти именно 25 октября (7 ноября) 1917 года, а не 5 января 1918 года, объясняется, на наш взгляд, достаточно просто. Если в октябре 1917-го большевики захватывали Зимний дворец якобы ради передачи власти пролетариату, то в январе 1918-го они этот самый пролетариат, вышедший на защиту законно избранного Учредительного собрания, расстреливали из пулеметов. Согласитесь, вторая дата мало подходила в качестве символа установления власти рабочих и крестьян. Поэтому о 5 января 1918 года было приказано забыть, а об октябрьских событиях трубить на весь мир, упуская, естественно, все «несущественные» детали.

И снова Р.Пайпс: «8 января большевики открыли собственное “законодательное собрание” — Третий съезд Советов. Здесь им никто уже не пытался возразить, поскольку они оставили за собой и за левыми эсерами 94% мест — в три раза больше, чем им полагалось, если судить по выборам в Учредительное собрание. Крошечное число мандатов они оставили социалистической оппозиции — чтобы иметь мишень для издевательств и оскорблений»⁶⁶.

А.Н. Потресов (1869–1934), один из основателей РСДРП, идейно разошедшийся с Лениным, писал: «Есть летописное сказание о том, что татары, одержав свою первую победу над русскими в битве при Калке, разложили доски на трупах, уставили яства и пития и стали пировать. И этот пир на трупах поверженного врага, как эмблема татарского ига, как символ нагрянувшего варварства, стал притчей во языцех. Память о нем переходила из поколения в поколение, зажигая сердца жгучей ненавистью, призывая к борьбе с тем насильником, для которого и прах убитого есть только предмет издевательства <...>.

Съезд Советов на месте вытесненного им Учредительного собрания, заседая под тем же куполом старого потемкинского дворца, заставил вспомнить легендарного татарина на Калке.

Мне кажется даже, что он его превзошел. Мне кажется даже, что матрос Железняков, тот самый, который приставил к груди Учредительного собрания штык, затмил этого татарина своей удивительной речью на съезде Советов.

Разгонщик позволил себе презирать разогнанное им собрание! Он назвал его собранием трусов, ибо оно лишило его благодарного случая руками своей вооруженной до зубов команды храбро перестрелять безоружных избранников русской земли, имевших наивность приехать не воевать в Петрограде, а устраивать государство российское!

Поощренный своей безнаказанностью, наш неустрашимый воитель на внутреннем фронте изъявил готовность в дальнейшем перестрелять, буде нужно, не то что собрание в несколько сот депутатов, но даже и миллион таких же безоружных людей!»⁶⁷

Оценим еще один момент: Троцкий и Ленин объявили о победе большевиков на Втором Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов. Звучит громко, однако есть нюансы. Во-первых, большевиками было объявлено о том, что их правительство тоже носит название Временное, то есть действует до созыва Учредительного собрания. Во-вторых, среди сил, присутствовавших на ленинско-троцкистском съезде, отсутствуют крестьяне, коих, напомним, в России было подавляющее большинство. В-третьих, со съезда со скандалом ушли эсеры и меньшевики, что, естественно, еще больше понизило ценность упомянутого сборища.

А еще стоит учесть, что в ночь на 26 октября был создан Комитет спасения Родины и революции, в который вошли представители Петроградской городской думы, Предпарламента, ЦИК Первого созыва, ЦК партий меньшевиков, эсеров, кадетов, почтово-телеграфного и железнодорожного союзов, плюс фракции меньшевиков и эсеров, покинувшие большевистское сборище. Как видим, у комитета довольно авторитетное представительство, во всяком случае, не меньшее, чем у так называемого Второго съезда Советов...

А вот открытие законно избранного всероссийского Учредительного собрания, созванного для определения государственного устройства России, никаких «противовесов» не имело.

И вот что важно: на чисто большевистской говорильне 26 октября (8 ноября) 1917 года выступали Ленин и Троцкий. Но 1 (14) ноября 1917 года новый состав Всероссийского центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов (ВЦИК) принял резолюцию, в которой четко говорилось: «правительство ответственно перед Центральным исполнительным комитетом», то есть глава Совета народных комиссаров (СНК) Ленин формально был подчинен председателю ВЦИК, коим 8 (21) ноября становится Свердлов.

Подтверждение факта политического лидерства Якова Михайловича мы видим на заседании Учредительного собрания — сцене, по сути, международной. Здесь, да еще и с фактическим объявлением войны всем правительствам всех стран мира, выступал именно глава ВЦИК, то есть глава большевистского государства — Яков Свердлов.

И в связи с этим напрашивается вывод: это потом, после смерти Свердлова, его роль стала «второй», вслед за Лениным. На самом деле в 1918 году именно Яков Михайлович был самой влиятельной фигурой большевистской партии.

И в заключение. После разгона Учредительного собрания и расстрела рабочих демонстраций в Петрограде и Москве путей отступления у большевистских вождей не осталось. Любое новое правительство за все содеянное попросту перевешало бы «товарищей» Ленина, Троцкого и Свердлова вместе с подельниками на ближайших деревьях или фонарных столбах. И исчезнуть куда бы то ни было у всех поименованных также не было возможности. Люди, обладавшие полной информацией о «немецких деньгах», «финансировании с Уолл-стрит» и связями с иными «темными силами», в случае собственного провала стали бы настолько нежелательными свидетелями для всех, что их жизни оборвались бы неминуемо и очень быстро. А потому другого выхода, кроме как любыми методами и с любыми потерями победить в развязанной ими же Гражданской войне, у «товарищей» большевиков не было...