Письменность и империи 2: Китай

Материал неформат - длинный, но точно будет интересно и нелишне для глубокого понимания текущих процессов. Отличное средство от клипового мышления и десерт к чашечке кофе выходного дня.

В предыдущей заметке на примере Древнего Египта и цивилизаций Месопотамии было обращено внимание, что и в Египте, и в Шумере большая государственность имперского формата возникала сразу же после обретения полноценной письменности, и в этом процессе технология (носитель письма) служила существенным ускорителем. Давайте посмотрим, так ли это было в Китае.

Письмо цзягувэнь и империя Шан

Цзягувэнь – буквально «письмена на черепашьих панцирях и костях» – самая древняя иероглифическая письменность Китая. Кости – прежде всего, лопатки крупного рогатого скота. С XVII века до н.э. на них фиксировались результаты гаданий.

Практически синхронно с цзягувэнь в середине XVI века до н.э. в Китае возникло самое раннее государство Шан-Инь (альтернативные названия Инь или Шан) династии Шан. Его существование с XVI по XI век до н.э. подтверждено археологическими и эпиграфическими источниками – найдены десятки тысяч относящихся к эпохе Шан гадательных костей.

Письмо на костях более сложное и энергоёмкое, чем клинопись по глине. А она, как мы уже знаем, не смогла обеспечить устойчивость даже мизерных в сравнении с Китаем царств Шумера и пост-Шумера. Поэтому имперский формат Шан-Инь вызывает большие сомнения. Не исключено, что империя Шан – часть исторической мифологии, особенно учитывая тот факт, что в Китае история является важным инструментом обеспечения единства страны, сродни религии.

Сотворить миф было несложно: достоверная китайская летопись началась вовсе не с Шан-Инь – её первая общепризнанная дата 841 до н.э. Лишь с этого момента история Китая достаточно аккуратно прослеживается по эпиграфическим источникам, тогда как все более ранние даты (и события) являются предметом дискуссий, порой весьма оживлённых.

Если вернуться к тому же Шумеру, то не сохранись значительный объём письменных документов, Вавилон, заинтересованный в своём великом прошлом, вполне могли представить Шумер крупным государством имперского формата, а не компактной территорией независимых номов. Хотя нечто подобное всё же попытались сделать: «великие» шумерские царства-империи Гильгамеша и Лугаль-анне-мунду были «отлиты» в гранит старовавилонского эпоса уже спустя ~600-800 лет после их исчезновения. Но именно отсутствие внятных письменных источников позволяет отнестись критически к достоверности данных империй.

В Китае, в отсутствии эффективного письма, как следствие работоспособной бюрократии, первичную консолидацию в социальные структуры производила на низовом уровне земледельческая община. Аристократии, образовывавшей центры военной силы, было куда легче консолидировать в округа и области не огромные массы людей, а существенно меньшее число субъектов – общины.

В «империи» Шан ван (монарх, правитель) непосредственно управлял только столичным округом радиусом в несколько десятков километров. Региональные области, их было порядка двухсот, управлялись родственниками и приближёнными вана, которые, поскольку отсутствовал централизованный административный аппарат (в Древнем Египте он, например, возник сразу с образованием государства), обладали значительным уровнем автономии, который был тем выше, чем ближе к периметру «империи». На большом удалении от столицы личная преданность и родственные связи – слабая мотивация хранить лояльность вану. А вот необходимость коллективной скоординированной защиты от вторжений чуждых племён, постоянно атаковавших периферию Шан-Инь, – мотивация сильная.

Согласно «Историческим запискам» Сыма Цянь, датируемым 109-91 до н.э., столицу Шан-Инь перемещали шесть раз, всякий раз создавая на новом месте очередной город-сад, что косвенно подтверждает интенсивность внешнего давления. Его, видимо, хватало для консолидации округов и областей в рыхлое подобие империи.

Письмо цзиньвэнь

Следующий шаг китайской письменности – цзиньвэнь или бронзовый шрифт: китайское письмо XIII-IV вв. до н.э. на ритуальных бронзовых изделиях. До нас дошли сотни тысяч бронзовых сосудов с посланиями духам предков.

Сначала надписи наносились перед отливкой на глиняную форму, затем их стали гравировались по бронзе после отливки. С письма цзиньвэнь началась стандартизация иероглифов, на нём выполнены и первые документы в области китайского права.

Через два века после появления цзиньвэнь наступила эпоха династии и государства Чжоу, которое в Шан-Инь было одной из его областей. Чжоу принято делить на две эпохи – Западная, 1046-771 до н.э., и Восточная, 770-256 до н.э.

Самые ранние элементы писаных законов в Китае относят к эпохе Шан. А вот в Западной Чжоу в Х веке до н.э. якобы уже существовал Уголовный кодекс из трёх тысяч статей. Исключительную давность китайских кодексов выводят не из письменных источников, а из конфуцианского постулата о непрерывности древних традиций Китая. Если отступить от исторической мифологии, то появление реальных писаных законов в Китае относится к VI–V векам до н.э.

Западная Чжоу, 1046-771 до н.э.

Письмо по бронзе не могло обслужить огромные информационные потоки, которые генерирует действующая имперская бюрократия. Империя всегда оставляет писаный закон и летописи, которых не было вплоть до 841 до н.э.

Династия Западная Чжоу продолжила традицию «империи» Шан-Инь – была единым координирующим центром конфедерации областей. Более сильные области укрупнялись, поглощая слабые, увеличивая степень своей автономии. Они непрерывно двигались по траектории превращения в самостоятельные крупные царства.

Ван Чжоу был старшим из правителей, которому делегировали не только вопросы совместной защиты «империи», но и улаживание внутренних конфликтов. При стеснённом проживании большого числа сильных и агрессивных субъектов, их претензии друг к другу неизбежны и признание мандата Неба за одним из правителей было как минимум целесообразным: такая конструкция позволяла существенно снизить паразитные энергозатраты системы на внутренние конфликты. По меньшей мере, к эпохе Восточной Чжоу конфигурация была именно таковой – ограниченное число автономных областей и царств при весьма условном доминировании Чжоу. Но само царство Чжоу попало в ловушку – арбитру над конфликтами было не с руки, дабы не растерять авторитет, самому развязывать войны, дабы укрупняться и усиливаться.

Восточная Чжоу, 770-256 до н.э.

Её делят на два интервала.

Первый, 770-481 до н.э., относительно мирный. Название ему дала летопись «Вёсны и осени» (Чунь-Цю), приписываемая перу Конфуция. В течение Вёсен и Осеней автономные территории обособлялись, росли, усиливались и увеличивали влияние, тогда как власть царства Чжоу постепенно де-факто сошла на нет.

Второй интервал, 480-256 до н.э., носит название, говорящее само за себя, – период Сражающихся царств или Чжаньго. В Чжаньго семь сильнейших царств Цинь, Чу, Ци, Хань, Чжао, Вэй, Янь вели непрерывную войну за доминирование, уже никак не оглядываясь на Чжоу: мавр сделал своё дело, мавр может удалиться. В IV веке до н.э. правитель Ци впервые присвоил себе титул ван, равный с правителем Чжоу. За ним последовали царства Вэй, Цинь, Чу и сначала несогласное с таким нарушением ритуальных норм Чжао.

Признаваемый всеми верховный арбитр фактически исчез, поэтому уже никто и ничто не удерживало царства от конфликтов. Но война велась вовсе не по врождённой злобе ванов, а по «плану» социогенеза. Она была инструментом императива, диктовавшего Китаю задачу объединения с тем, чтобы кратно уменьшить паразитные энергозатраты системы на непрерывные внутренние конфликты. Текущее состояние «семи царств» было слишком энергозатратным, а новое могло быть устойчивым лишь в том случае, если окажется энергоэффективнее предыдущих.

Население Китая в период Сражающихся царств оценивается почти в 45 млн., примерно четверть мирового. Для сравнения в Египте в то время проживало ~7 млн., а в 3150 до н.э., когда произошло объединение, ~1 млн. человек. Консолидация столь гигантской социальной системы как Китай была невероятно сложной задачей, что требовало создания необходимых тому предпосылок.

Предпосылки, необходимые для объединения Китая

Для объединения Китая в империю требовались:

• эффективная бюрократия, подчинённая только государю
• продуктивная экономика – источник содержания бюрократии и армии
• оптимальный (энергоэфективный) носитель письма
• оптимальная (энергоэфективная) письменность
• пассионарность системообразующего этноса.

Без п. 2,3,4 не решается п.1, а без п.5 была невозможна длительная экспансия на огромную территорию. Прежде чем обсудить создание предпосылок, охарактеризуем вкратце состояние Китая.

Китай в начале Чжаньго

В окончании Вёсен и Осеней и начале Чжаньго династия Чжоу превратилась из рабочего инструмента снижения внутренних энергозатрат системы в символ верности древним традициям Китая.

С IX-VIII веков до н.э. патриархальная община достаточно быстро эволюционировала. Отмирала практика совместных работ на «больших полях», на смену ей приходило деление общины на домохозяйства-дворы. С VII-VI веков до н.э. начался учёт по дворам, что свидетельствует об изменении характера общинного труда и системы перераспределения. А с VI по IV века до н.э. шла активная эрозия общины вследствие формирования частной собственности на землю: в Китае укореняется практика наследования наделов богатыми общинниками, присваивавшими лучшие участки в нарушение правила ротации общинных земель. Появляются письменные источники о купле-продаже земли, свидетельствующие о её постепенном переходе в частную собственность. Богатые общинники явочным порядком покидали общину, более не нуждаясь в ней. Такая практика к концу III века до н.э. превратила общину из владельца земли в объединение свободных земельных собственников. Смещение субъектности с общины на крестьянское хозяйство резко увеличило число субъектов экономики, что усложнило управление ими и потребовало более эффективной бюрократии.

Меж тем письмо цзиньвэнь на ритуальных бронзовых изделиях, как и письмо цзягувэнь на черепашьих панцирях и костях, тоже было весьма трудоёмким. Создать на его фундаменте эффективную бюрократию, следовательно, устойчивое государство не представлялось возможным. Поэтому в конце Чунь-Цю и начале Чжаньго государственность была слабой, чтобы объединить Китай, а как в Шумере и пост-Шумере власть в существенной мере была приватизирована олигархией.

В Китае олигархия была сановной. Высшие чиновничьи должности в китайских царствах находились в руках аристократии и передавались по наследству. За свою службу сановники получали право взимать налоги с подконтрольной территории. Царских чиновников на местах не было, только местный аппарат, весьма ограниченный, который кормила аристократия или община. Государству содержание бюрократии при такой системе обходилось недорого, но имело обратную сторону: благодаря институту наследования аристократия почти не зависела от правителя. Наследуя высшие должности в своих провинциях, она имела все возможности распоряжаться властью в личных интересах, не особо оглядываясь на монарха, и, естественно, не собиралась ею делиться.

Сановники из родовой знати, чья власть над территориями и общинами передавалась по наследству, препятствовали любым попыткам монархов заместить их назначаемыми незнатными чиновниками. Сила сановной олигархии была обратной стороной слабости центральной бюрократии, поэтому она всеми средствами препятствовала её становлению.

Меж тем энергетическая оптимизация и усложнение управления диктовало Китаю радикальные перемены в сфере управления государством. В VII-IV вв. до н.э. во всех царствах развернулась ожесточённая схватка за власть между монархами и аристократией. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в Чжаньго возобладала практика не привлекать в качестве первых советников выходцев из аристократии. Возникший спрос на независимых сановников способствовал развитию института странствующих учёных, сведущих в вопросах управления государством.

Фундамент для государственного строительства

Задача создания эффективной центральной бюрократии, учитывая состояние государства и масштаб системы, была нетривиальной. Столь существенный переход, который сродни качественному скачку, без последовательного и ясного плана реформ невозможен. Потребовалась интеллектуальная сила, способная его сформулировать. И такая в Китае была – его философские школы.

Расцвет китайской философии начался аккурат в окончании Вёсен и Осеней, 771-481 до н.э., когда жили и творили великие философы Лао-цзы, V век до н.э., и Конфуций, 551-479 до н.э.

Лао-цзы почитают как основоположника даосизма – крайне важного для Китая философско-религиозного учения. Точная дата его рождения не подтверждена, когда, как и где умер неизвестно. Прожил глубоко за сто лет и в преклонном возрасте покинул страну на Запад. По просьбе начальника пограничной заставы рассказать ему о своём учении Лао-цзы записал текст «Дао Дэ Цзин» – трактат, который стал ядром даосизма («дао» – буквально «путь»). И это лишь один из вариантов жизненного дао Лао-Цзы. Не удивительно, что многие исследователи ставят под сомнение сам факт существования Лао-Цзы.

Период с V по III вв. до н.э., последовавший за Конфуцием и Лао-цзы, называют золотыми веками китайской философии. В Чжаньго появились все основные философские школы – конфуцианство, моизм, даосизм, легизм, логики, натурфилософы и др. Интеллектуальным течениям эпохи Сражающихся царств дано собирательное название «Сто школ».

Особенностью китайской философии является то, что она отвечала на запросы не только учёных умов, но и социума, поэтому была приземлённее и практичнее европейской. В ней меньше метафизики, больше этики, политики, религии, мистики. Философская школа в Китае – это в первую очередь связный свод принципов и практик социальной жизни, которые вполне подходят в качестве фундамента для социального устройства и переустройства.

Две базовые концепции

В Чжаньго завязалась долгая схватка двух концепций государственности, что является отражением борьбы двух центров власти. Первая концепция – монархическая: безоговорочное доминирование центральной власти, что превращало государство в силу, способную объединить Китай в единую империю. Вторая – олигархическая: доминирование сановной олигархии, что препятствовало становлению сильных царств, способных объединить Китай, оставляя его ареной непрерывных внутренних войн.

Аристократию устраивало текущее статус-кво, продолжавшее древние традиции Шан-Инь и Чжоу. Тогда как сторонники сильной монархии тянули Китай в будущее, минимизирующее кровь и энергию непрерывных внутренних войн.

Обе диаметрально противостоящие концепции управления нуждались в идеологическом и методологическом обосновании. Из Ста школ наиболее точно их сформулировали два философских учения – конфуцианство и легизм.

Исходное конфуцианство

Учение Конфуция оказало огромное влияние на интеллектуальную и духовную жизнь Китая. Его исходный вариант изложен в особо почитаемой книге Лунь Юй («Рассуждения и беседы»). Трактат был составлен учениками Конфуция, обобщившими высказывания и беседы Учителя.

Учение Конфуция в первую очередь было морально-этической доктриной. Порой его называют учением о благородном муже – цзюнь цзы. Он – образец мудрости и поведения, которому должны подражать все жители Поднебесной.

Существенную роль в конфуцианстве играет концепция ли – система ритуалов и этикета, в основании которых лежат нормы поведения и морально-этические принципы, обязательные для жителей Поднебесной. Их носителем в первую очередь является благородный муж. Тем самым концепции цзюнь цзы и ли тесно взаимосвязаны.

Один из главных столпов конфуцианства – традиционализм, который требует следование древним традициям. Основной принцип Конфуция «передавать, а не создавать, верить древности и любить её». Традиционализм отвергал глубокие реформы, призывая по-возможности сохранять всё как было раньше, в том числе и традиции управления. Исключалась и социальная мобильность, каждый должен быть тем, кто он есть: достоинства цзюнь цзы «низкому человеку» не обрести – елей на сердце сановной аристократии.

Конфуций, следуя традициям, ставил ли на место обычного права и законов. Опираясь на ли и должно было осуществляться управление государством и народом. В законе Конфуция удручало и то, что равенство перед ним уничтожало различия между благородным мужем и простым людом.

Признавая верховную власть правителя, Конфуций был противником авторитарной формы правления, которая не к лицу «большому отцу», к тому же в ней вовсе нет нужны при господстве в социуме ли. Роль наставников, следивших за соблюдением правителем принципов ли, Конфуций отводил ближайшим сановникам, обязанным своему возвышению добросовестным изучением его учения. Со временем должна была отпасть потребность и в них: «Когда в Поднебесной царит дао (путь воплощения этических норм его учения), правление уже не находится в руках сановников».

В качестве верховной силы и арбитра Конфуций привлёк традиционное со времён Чжоу верование китайцев в божественную силу Неба. Ему в учении Конфуция отведена особая роль высшей силы, от которой зависит судьба всех жителей Поднебесной – от общинника до правителя. Конфуций пресекал малейшие колебания веры в его могущество: «Тот, кто не постиг веления Неба, не может стать благородным мужем». А чтобы постичь их, нужно обладать знаниями и соблюдать ли, что простому народу, как мы уже знаем, недоступно.

Конфуций превратил всезнающее Небо в направляющую силу, помощника, а также стража соблюдения догматов своего учения. Горе правителю, которого оставило Небо: небесный отец покинул своего неблагодарного сына. Тем самым Конфуций де-факто подставлял правителя под удары сановников: чтобы пошатнуть положение монарха, достаточно было выдать любую неурядицу в царстве за голос Неба, оставившего своего неблагодарного сына.

Кому служил социальный идеализм Конфуция

Базовое учение Конфуция возникло как реакция на необходимость законсервировать текущее статус-кво. Поэтому перегружено идеализмом, что существенно ограничило его возможности влиять на реальную политику, не позволив стать фундаментом реальных реформ или государственного управления.

Вульгарный идеализм учения Конфуция стал неизбежным следствием попытки обелить и представить в романтических белых одеждах самую деструктивную силу социума – олигархию. Идеализм Конфуция прежде всего в том, что никакого «благородного мужа» не было и в помине. Человек, только начавший своё движение на пути от животного состояния, был (и остаётся) нагружен животными инстинктами и бесконечно грешен. И элита, в которой Капитал непрерывно пробуждает самые ужасные инстинкты безграничного доминирования и алчности, она вовсе не цзюнь цзы, а самая что ни на есть животная и грешная часть людей, сколько бы ни изучала Конфуция. В ней жажда злата и власти всегда берёт верх над книгой, в противном случае она уже не будет элитой капитализма.

Учение о благородном муже не могло не привлечь наследственную аристократию, поскольку льстило ей. Поэтому встретило с её стороны горячую поддержку. Лик цзюнь цзы был для сановной олигархии удобной маской, надетой философом, позволявшей прятать за ней крайнюю алчность, жестокость и аморальность. Тогда как цзюнь цзы были готовы всеми силами ослаблять монархию и разрывать любое государство на сотни и тысячи мелких царств, не считаясь с потерями и последствиями, тем самым отправлять Китай по бесконечному пути большой крови.

Учение, красивое и привлекательное, играло за наследственную аристократию, обосновывая неприкосновенность её местной власти, вытекавшей из древних традиций, как и её извечную избранность. Более того, оно давало в её руки рычаги для дестабилизации «непослушной» верховной власти, выступая отличным идеологическим инструментом противодействия в красивой упаковке. Эту грань конфуцианства отчётливо рассмотрел основатель моизма Мо-цзы, ~470-399 до н.э., за что обрушился на Конфуция: «Конфуций потратил свой ум и знания на то, чтобы распространять зло, побуждать низы бунтовать против верхов, наставлял сановников убивать правителей».

Царство Цинь и концепция легизма

В ответ на ожесточённое противостояние сановной олигархии монарху правители царства Чу, самого могущественного среди «семи сильнейших», занимавшего более трети Поднебесной, и царства Цинь решились в IV веке до н.э. на радикальные реформы, подрывавшие позиции аристократии, одновременно укреплявшие положение богатых общинников. Появление столь многочисленного и могущественного союзника, несомненно, усиливало позиции государя. Реформы Цинь были наиболее последовательными и привели к потрясающим результатам.

Цинь – самое западное из всех царств. В период Чунь-Цю его экспансия была направлена в сторону «дикого» Запада – на покорение и захват степных территорий племён жунов. В его окончании Цинь отстало в развитии от царств к востоку от себя. Их отношение к нему было подозрительным и отчасти презрительным, поскольку значимую долю его населения составляли полуварвары – китаизированные потомки жунов.

С началом Чжаньго Цинь утратило часть восточных территорий в столкновении с соседним царством Вэй, поддержанном союзниками Хань и Чжао. Вэй, Хань и Чжао или «три Цзинь» – части некогда единого царства Цзинь, разлетевшегося в 453 до н.э. на три части, учение Конфуция им в помощь.

Правители Цинь, осознавая отставание и слабость государства, стали искать пути его преодоления и обуздания аристократии. Самые радикальные реформы провёл Сяо-гун, правитель Цинь с 361 по 338 до н.э. Придя к власти, он, следуя традиции привлечения странствующих учёных, практически сразу назначил на пост первого советника Шан Яна, 390-338 до н.э.

Шан Ян был выходцем из обедневшей аристократической семьи царства Вэй. На родине его доктрина легизма и вытекавшие из неё реформы не пришлись ко двору в прямом и переносном смысле. Свои амбиции ему удалось реализовать в царстве Цинь.

Первые беседы Шан Яна с Сяо-гуном не принесли результатов – царь засыпал, выслушивая политические программы очередного претендента на должность советника. Однако когда Шан Ян поделился с Сяо-гуном главными идеями, царь настолько увлёкся доводами, что не заметил, как сполз с циновки и приблизился к пришельцу. Так повествует о первых встречах Сяо-гуна с Шан Яном потомственный историограф династии Хань Сыма Цинь, ~145-86 до н.э.

В достоверности повествования можно усомниться, особенно учитывая художественные таланты Сыма Цинь, но доктрина Шан Яна стоила описанной реакции. Шан Яна почитают идеологом централизованного бюрократического государства, сумевшим в короткий срок превратить Цинь в могучее царство. Реформы начались мгновенно: первая часть в 359 до н.э., вторая – в 350 до н.э., поэтому и Сяо-гун, и Шан Ян успели в полной мере ощутить их плоды.

Главная цель легизма

Высшей целью государя легизм постулировал могущество его державы.

Отсюда вытекали главные цели стройной и связной доктрины Шан Яна, позволявшие достичь высшей цели: централизация власти и управления, наращивание производства зерна, рост военной мощи. Каждая из трёх целей породила свой блок реформ: политических, экономических, военных.

Политические реформы

Основной блок реформ, без которого невозможны все остальные.

Первый и самый радикальный переворот касался следования древним традициям. Легизм не ставил целью начать всё с нуля, поэтому не отвергал опыт предков, но с важным уточнением: «чтобы принести пользу государству, не обязательно подражать древности». Этот «маленький» нюанс обусловил высокую восприимчивость Цинь к новым социальным технологиям, что принципиально отличало его от других царств. Данный постулат превратил легизм в полную противоположность учению Конфуция с его «священной коровой» традиционализма. Следуя ему, все остальные постулаты и практики, диаметрально противоположные конфуцианству, посыпались как из рога изобилия.

Прежде всего, Шан Ян не стал требовать от монарха быть моралистом. Его правителю ни к чему скромность, человеколюбие, стремление к знаниям, главное – уметь повелевать народом и следовать целесообразности, а не морали. Например: «Хорошего управления добиваются путём наказаний; войну следует вести при помощи наград». Легизм не воспринимал войну как нечто позорное: «…ежели войной можно уничтожить войну, то позволительна даже война; если убийством можно уничтожить убийство, то разрешимы даже убийства».

Хорошее правление по мнению Шан Яна возможно лишь там, где правитель опирается, не на ли, а на обязательные для всех законы. Именно посредством закона возможно проведение крупных экономических и политических реформ, поэтому в легизме ему отводилась роль верховной силы, которой должны беспрекословно подчиняться все жители Поднебесной.

Закон в первую очередь наделял правителя реальным правом власти над аристократией: «…ранги знатности не спасают от наказаний. Если человек, имевший заслуги в прошлом провинится, нельзя смягчать наказания…» Но при этом Шан Ян не допускал мысли о наказании правителя. Он лишь призывал монарха к соблюдению своих же законов, ибо тогда «в стране воцарится порядок, земли её будут расширяться, армия усиливаться, а правитель пребывать в почёте». Вместе с тем в трактате неоднократно встречаются советы монарху учитывать при создании новых законов обычаи народа.

Шан Ян исходил из того, что люди они вовсе не цзюнь цзы одинаковы в своих низких стремлениях и даже ради малой выгоды способны на тяжкие преступления: «Стремясь к выгоде, люди забывают о ли; стремясь к славе, теряют основные качества человека». Поэтому требование неукоснительного следования закону подкреплялось жестокими наказаниями – нередко смертная казнь даже за малые проступки. Шан Ян назвал данную практику с чисто китайским изяществом: «искоренение наказаний посредством наказаний».

Контроль за соблюдением закона возлагался на опричнину институт юйши – инспекторов, независимых от любых администраций, подчинявшихся только правителю. Их подбирали из числа чиновников, показавших свою неподкупность. Страна непрерывно ощущала на себе их строгий взгляд.

Для полноты контроля повсеместно вводилась система коллективной ответственности – так называемая практика «пятёрок» или «десяток». В ранг доблести было возведено доносительство, а недоносительство объявлено тяжким преступлением. В первую очередь доносительство поощрялось в среде чиновников. Шан Ян понимал, что со временем бюрократия может перерасти в самостоятельную политическую силу, в том числе выступить против правителя, если его политика станет угрожать её интересам.

Следующая ярко антиконфуциансткая практика легизма – раздача титулов не по праву наследования, а исходя из реальных заслуг, окончательно низвергавшая концепцию цзюнь цзы. Она сокрушила политическое могущество аристократии. Отныне любой простолюдин имел право и возможность дослужиться до любого чина. Главное требование к сановникам и рядовым чиновникам – беспрекословное повиновение государю, и ему аристократия, традиционно использовавшая власть в первую очередь в личных целях, не могла удовлетворить никак.

Для учёта заслуг и продвижения по административной лестнице были введены 18 «рангов знатности». И ранги знатности, и должности давались прежде всего за воинскую доблесть. Давали их и тем, кто доносил царю о нарушении законов. Тем самым продвигались те, кто доказал свою преданность государю. За воинские заслуги не только награждали «рангами знатности», но и даровали земельные владения, которые, правда, не передавались по наследству.

Была введена и практика покупки рангов знатности за сдачу в казну значительных излишков зерна, что приравнивалось к воинской доблести. Она служила появлению новой имущественной знати, открыв богатым общинникам возможность перехода в привилегированный слой. Этому способствовало и то, что земледельцев, наряду с воинами, официально объявили наиболее почитаемыми сословиями общества.

Ранги знатности стали инструментом создания новых опор монаршей власти. Вместе с тем жёсткость закона, институт юйши, контролировавший его соблюдение, практика доносительства, запрет на передачу по наследству рангов знатности, должностей и дарованных земельных владений препятствовали формированию новой сановной олигархии.

Второй блок реформ стартовал в 350 до н.э. Он довершил разгром аристократии, окончательно передав управление в руки уже сформированной царской бюрократии. Царство было разделено на 31 уезд, в свою очередь уезды на волости, а те на поселения. Высшие чиновники в уезды и волости назначались только царской администрацией. С тем отлучённая от наследственной кормушки сановная олигархия окончательно лишилась своей ресурсной базы.

Реформы, ликвидировавшие наследственные привилегии и ресурсную базу родовой аристократии, были настоящей революцией сверху.

Экономические реформы

Перевод на попечение царской казны новой огромной централизованной бюрократии обходилось монарху в десятки раз дороже, чем содержание традиционных администраций. Её создание было крайне рискованным шагом – сродни прыжку в бездну неизвестности, но Сяо-гун, поддерживаемый интеллектом Шан Яна, решился на него.

Для начала Шан Ян в целях укрепления единой зоны разделения труда и товарного обмена произвёл унификацию мер длины, веса, объёма.

Дабы иметь возможность кормить без сбоев бюрократию и армию земельный налог был привязан не к урожаю, а к размеру участка, что обеспечило казну ежегодным гарантированным доходом. Однако рецепт «чтобы корова меньше ела и давала больше молока, надо её меньше кормить и больше доить» в чистом виде не работал. При огромном росте ресурсных расходов казны без системных и содержательных экономических реформ, направленных на повышение производства зерна было не обойтись. Зерну в учении Шан Яна отводится особая, невиданная ранее роль, поскольку от него зависело осуществление политических преобразований и внешней политики. Именно по этой причине земледельцев, наряду с воинами, официально объявили наиболее почитаемым сословием, а ранги знатности давались в том числе за сдачу в казну больших объёмов зерна.

Дабы увеличить производство зерна, Шан Ян поощрял становление частной собственности и инициативы, в первую очередь за счёт ослабления сельской общины и родовых связей. В 350 до н.э. было узаконено право частной собственности на пахотные земли. Юридически прервалась и традиция регулярного передела полей внутри общины – земля перешла в наследственное пользование отдельных семей. По большим семьям, где под одной крышей проживало несколько поколений, ударил запретительный налог, удваивавшийся, если взрослые братья не разделяли хозяйство – отныне каждый был обязан отвечать за себя сам.

Шан Ян уделил большое внимание разрешению аграрного вопроса за счёт целинных земель. Поощрялось введение в оборот пустошей: превращённые кем-либо в поля, они становились частной собственностью. А ещё Цинь активно привлекало крестьян-колонистов из перенаселённых центральных царств. В Цинь земли, поскольку захваченные у жунов территории были пустынными, хватало. Колонистам давались большие льготы: освобождение от военной службы на три поколения вперёд и десять лет безналогового периода для распашки пустошей и строительства дома. Массово привлекая крестьян, Цинь тем самым увеличивало собственный экономический потенциал и уменьшало ресурсы противостоящих царств. Шан Ян в своих свитках вполне обоснованно расценивал это как крупную победу в схватке с ними.

Реформы послужили мощным толчком для превращения основной массы земледельцев в мелких собственников и развития товарно-денежных отношений. Жителям  Цинь разрешили свободно покупать и продавать землю. Стал широко применяться труд рабов, появилось долговое рабство. Законом было запрещено только порабощение военно-служивых людей. В итоге к концу III века до н.э. община превратилась из собственника земли в самоуправляющееся объединение земельных собственников.

Росту экономики Цинь способствовало и практически полное искоренение преступности – следствие беспощадности наказаний: даже за мелкое воровство полагалась смертная казнь.

Казалось бы, кого может привлечь столь суровое царство? Оказалось, что может, и не только крестьян-колонистов. В Цинь массово стекались подданные других государств. Их с удовольствием брали, например, чиновниками. Они даже имели преимущество, поскольку несли ценные сведения о своих царствах, не имели связей для интриг и полностью зависели от монарха.

Все занятия, отвлекающие от продуктивной деятельности, в том числе развлечения, изучение наук, музыка, были объявлены «паразитами», ведущими к ослаблению и гибели государства, поэтому фактически преследовались. Можно по-разному оценивать эти ограничения с текущих позиций, но в тот момент они позволили сконцентрировать в кулак ресурсы, необходимые для трансформации царства в империю. Цинь, оставив за бортом огромный объём социальной энтропии, сопутствующий непродуктивной деятельности, весь создаваемый ею непрямой полезный продукт получило позже – захватывая его в процессе экспансии. Его «подарили» Цинь остальные царства, деятельно вовлечённые в подобного рода активность.

Военная реформа

Реформы Шан Яна объявили изготовление оружия государственной монополией, нарушение которой каралось смертью. Отныне оружие производили по единому стандарту в многочисленных царских мастерских и клеймили по месту изготовления. Поэтому вооружить частную армию, даже располагая ресурсами, стало невозможно. Тем самым аристократию не только лишили монополии на звания и ресурсы, но и выбили у неё клыки.

Экономические реформы позволили устойчиво снабжать зерном в том числе и огромную армию. В армии Цинь царила жестокая дисциплина и высокая выучка. На офицерские должности выдвигались не только аристократы, которые зачастую им не соответствовали, а выходцы из всех слоёв – в зависимости от навыков и квалификации, а не по праву рождения. В том числе и уроженцы других царств.

Армия Цинь постоянно воевала. Того требовала доктрина Шан Яна: армия должна непрерывно воевать хотя бы для поддержания боеспособности. Сам Шан Ян неоднократно и успешно водил армию в походы и участвовал в штурме крупных хорошо защищённых городов.

О судьбе реформатора

Радикальных реформаторов крайне редко не настигает чёрная ненависть власть имущих, принимающая форму наветов, кинжала, яда, пули, петли и прочих наповал разящих сущностей. Не минула сия участь и Шан Яна.

Ненависть к нему пропитала и царскую семью. Однажды закон, запрещавший надевать в будни праздничную одежду, нарушил принц Цянь. Шан Ян прокомментировал поступок: «Законы не действуют потому, что верхи общества их нарушают». Но судить сына правителя было не принято, поэтому по настоянию Шан Яна был строго наказан наставник: на лбу учителя Гунсунь Цзя выжгли клеймо. Через четыре года наследники опять провинились, за что принц Цянь был наказан отрезанием носа, а Ин Сы, будущий правитель Цинь под именем Хуэйвэнь-ван, выслан из дворца. Наказание подтвердило аристократии и сановникам неотвратимость кары за нарушение законов, но ненависть к Шан Яну стала ещё более глубокой.

Наказание Ин Сы имело роковые последствия. Он не простил обиду: придя к власти после смерти Сяо-гуна, казнил Шан Яна как величайшего мятежника и государственного преступника. По законам Цинь Его разорвали повозками на части, а весь род в трёх поколениях был истреблён. Но ни Хуэйвэнь-ван (Ин Сы), ни кто-либо из следующих правителей не отменили реформы Шан Яна, превратившие Цинь в сильнейшее из царств.

Первые итоги реформ

Из содержания доктрины Шан Яна очевидно, что легизм – антагонист конфуцианства. Цинь, отказавшись от сакрализации древних традиций, добилось главенства закона, восприимчивости к реформам, социальной мобильности.

Последовательные административные реформы позволили разрушить доминирование сановной аристократии и создать эффективную бюрократию, послушную воле правителя. А жёсткость законов и эффективность инструментов контроля за его соблюдением сделали практически невозможным появление очагов саботажа и сопротивления в среде как аристократии, так и бюрократии.

Реформы превратили Цинь в отлаженный социальный организм, в котором были сведены к минимуму преступления, бунты, коррупция и непродуктивные виды деятельности. Благодаря существенному снижению внутренней энтропии царство росло и богатело, массово запускались долгосрочные проекты по освоению земель, строительству дорог, ирригационных каналов. Хватило ресурсов и на непрерывную внешнюю экспансию.

Политические реформы создали первую и основную предпосылку, из списка выше, для объединения Китая – эффективную бюрократию. Вторую предпосылку создали экономические реформы, которые подвели под бюрократию и армию прочный ресурсный фундамент. Но функционирование бюрократии оказалось бы невозможным без третьей и четвёртой предпосылок – оптимальной (энергоэффективной) письменности и такого же носителя письма.

Эффективный носитель письма

Очевидно, что черепашьи панцири, кости, бронза в качестве носителя письменности для эффективной работы бюрократии не годились: их изготовления, как и письмо по ним, были слишком энергозатратными.

Для Китая вопрос об оптимальном носителе письма решили бамбук, дерево, шёлк. Первые упоминания о бамбуке как носителе письма относятся к эпохе Шан и Чжоу – об этом свидетельствуют соответствующие иероглифы в гадательных надписях. Вторые в списке деревянные таблички появились существенно позже – уже в нашу эру в эпоху ханьского Китая.

Несмотря на столь ранние упоминания, первые археологически достоверные подтверждения письма по бамбуку относятся к V-III вв. до н.э., что свидетельствует о начале его активного использования в период Чжаньго.

Бамбук, как и папирус, можно было оформлять в виде книг, скрепляя тонкие пластинки верхним и нижним рядами бечёвок. Книги из бамбука тяжелее папирусного свитка, но намного легче глиняных табличек. Записанные тексты, как и на папирусе, можно было править, соскребая иероглифы маленьким ножом. А вот рисование, как и по глине, было редким исключением.

Бамбук выступил энергетически оптимальным носителем письма, которого оказалось достаточно для создания эффективно работающей бюрократии. Сыма Цянь сообщал, что в последние годы жизни Цинь Ши-хуанди, первый император Китая, ежедневно просматривал не менее 30 кг документации и докладов. Тот же объём информации на глиняных табличках измерялся бы в тоннах.

Письменности Китая в Чжаньго

Эффективная бюрократия невозможна без оптимального письма. Его энергоэффективность определяется трудоёмкостью усвоения и использования.

В VIII-III вв. до н.э., параллельно с уходящим со сцены письмом цзиньвэнь, в Китае появилось множество письменностей под общим названием чжуаньшу – «иероглифы печати». Чжуаньшу принято делить на две ветви: «большая печать» – дачжуань и «малая печать» – сяочжуань.

Под общим термином дачжуань объединяют письменности воюющих царств, кроме Цинь, называемые «письмена шести царств», совместно с более ранними формами письма Западной Чжоу. «Письмена шести царств» порой подражали древнему иньскому письму, к чему их поощряло конфуцианство. Поэтому, например, письмо царства Чу было очень сложным для чтения.

Сяочжуань – письмо, развивавшееся в царстве Цинь. Значительную часть его населения составляли китаизированные варвары, поэтому Цинь изначально уделяло существенно меньше внимания традициям древности, как следствие его письмо и до Шан Яна было проще и практичнее.

Создание энергоэффективной письменности

Циньское письмо сразу оказалось достаточно оптимальным, чтобы на его фундаменте начала работать самая эффективная в Китае царская бюрократия.

Деятельность бюрократии сопровождалась ежедневной генерацией и движением титанического массива документов. В Цинь действовали процедуры документооборота, совершенные даже на нашем уровне. Любой запрос по любому поводу осуществлялся только в письменной форме. Устные запросы и запросы через третьих лиц не допускались. При движении документов обязательно фиксировались месяц, день и время их отправления и получения. Подтверждения, найденные при археологических раскопках, свидетельствуют о неукоснительном следовании данным процедурам.

Неуклонно возраставшие объёмы официальной документации разбудили потребность в более быстром письме, что потребовало его дальнейшего упрощения. Благо легизм позволял относиться к письму не как к памятнику древности, на котором цзюнь цзы было удобно выказывать свою высокую и недоступную учёность, а как к живому рабочему инструменту, который уместно и естественно адаптировать и настраивать, исходя из рабочих потребностей.

Работающая бюрократия и письмо образовали автокаталитический цикл, непрерывно оптимизировавший сяочжуань: оптимизация письменности увеличивала эффективность бюрократии, а с ней ресурсную базу её и государства, в свою очередь растущая бюрократия, выполняя всё большие объёмы «бумажной» работы, была заинтересована в дальнейшей оптимизации письма. Взаимный катализ существенно ускоряет процессы: в Цинь это привело к быстрой дооптимизации письменности сяочжуань, оформившейся во второй половине III века до н.э. в лишу – официальное деловое письмо, ставшее общекитайским стандартом.

Лишу отличается квадратной конфигурацией иероглифов, строгой перпендикулярностью горизонтальных и вертикальных черт, преобладанием ширины иероглифа над высотой. Последнее позволяло более плотно заполнять информацией соединённые в листы узкие бамбуковые пластинки, служившие основным канцелярским материалом.

Быстро оптимизируемое письмо сяочжуань позволило циньской бюрократии повышать производительность и расти с царского до имперского уровня. Письмо сяочжуань и бамбуковый носитель были недостающими элементами, обеспечившими эффективную работу новой бюрократии.

Пассионарность

Перечисленных предпосылок вполне хватило бы для объединения любой другой страны с населением на порядок-другой меньше, чем в Китае, как, например, Древнего Египта. Но объединение в единое целое семи сильных многочисленных царств требовало от инициатора процесса жертвенности. Без заряда пассионарности непрерывную почти полуторавековую войну не выиграть.

Царство Цинь располагалось на границе варваров и цивилизации, поэтому китаизируемые варвары привнесли в него свою врождённую пассионарность. А поскольку жизнь в эпоху перемен сложная и тяжёлая, заряд пассионарности не угасал (как известно, «хорошие времена рождают слабых людей», Платон). Реформы Шан Яна позволили подниматься по рангам знатности с низов социума, что вливало пассионарность в новую циньскую аристократию. В итоге заряд пассионарности пронизал всё царство Цинь.

Победа в долгой войне за объединение Китая

Таким образом, в Цинь собрались все пять перечисленных выше предпосылок, необходимых и достаточных для объединения Китая: 1) эффективная бюрократия, подчинённая только государю, 2) продуктивная экономика – источник содержания бюрократии и армии, 3) оптимальный (энергоэфективный) носитель письма, 4) оптимальная (энергоэфективная) письменность, 5) пассионарность системообразующего этноса.

Цинь, отбросив конфуцианство, превратилось в самое могущественное государство Китая. Его эффективность, экономическая и военная мощь, пассионарность приобрели угрожающий масштаб. Армия Цинь вышла на недостижимый уровень, демонстрируя его полтора столетия в непрекращающейся череде войн «семи сильнейших царств».

Характер войн свидетельствует о невероятно высокой продуктивности китайской земли. По Китаю бродили армии по двести-четыреста тысяч воинов, порой достигая шестисот, а казни десятков-сотен тысяч пленных были обыденной практикой. Более других отличился непобеждённый циньский полководец Бай Ци, приказавший закопать заживо четыреста тысяч пленённых им воинов армии Чжао – всех, кроме двухсот сорока самых молодых. Их отпустили, дабы они принесли домой страшную весть, вселившую в Чжао леденящий ужас.

Армия Цинь, одерживая победу за победой, преодолевая эпизодические поражения и потери от коалиции противостоящих царств, завершила в 221 до н.э. присоединение к Цинь Северного Китая: шести самых сильных царств – Чу, Хань, Вэй, Чжао, Янь, Ци, и остальных – помельче и послабее. Она осуществила сборку ядра современного Китая. Оцените масштаб экспансии:

Помимо «семи сражающихся царств»  на карте присутствуют ещё три больших царства: на востоке – Шу и Ба, на западе – Юэ.

Царство Шу, расположенное в Сычуаньской котловине, было отрезано от северокитайских царств горами, поэтому редко упоминалось в китайских источниках. Надёжных сведений об этнической принадлежности его населения нет, однако известно, что оно не было китайским. Граничившее с ним с востока царство Ба представляло собой слабую конфедерацию самостоятельных кланов, объединившихся вокруг царя (поздний аналог Шин-Инь?), сильно отличавшихся по этническому составу. В 316 до н.э. Цинь одним ударом уничтожило их государственность, продолжив тем самым свою традицию экспансии на территории «варваров».

Царство Юэ появилось на страницах китайских летописей только в V веке до н.э. В IV веке до н.э. оно вмешалось в китайские междоусобицы, напав на территориальных и экономических монстров Чу и Ци. Однако чуский Вэй-ван разбил армию Юэ и захватил царство.

Когда Ин Чжэн, правивший Цинь с 245 до н.э., завершил объединение Китая, перед ним встал вопрос о выборе титула. Титул «ван» широко использовался в эпоху Чжаньго правителями многих царств, поэтому для обозначения верховной имперской власти было желательно выбрать новый. Ин Чжэн остановился на Цинь Ши-хуанди, что буквально означает «император-основоположник династии Цинь».

Главный итог реформ Шан Яна

Его ощутил весь Китай более чем через век после смерти реформатора. Цинь Ши-хуанди, несмотря на недолгое правление, 221-210 до н.э., успел провести самые важные реформы.

Прежде всего, он распространил принцип жёсткой административной вертикали на весь Китай. Для этого в столицу империи Сяньян, расположенную в исконных циньских землях, были репатриированы 120 тысяч семей вельмож и сановников из завоёванных царств. Дабы подавить центробежные тенденции, у аристократии отобрали и свезли в Сяньян оружие, где его переплавили в огромные колокола и 12 бронзовых колоссов, которые поставили в столице.

Новая административная система, в отличие от прежних, была строго централизованной. Империю разделили на 36 военных округов, которые делились на округа, уезды, сельские волости. Во главе округов и уездов были поставлены преданные императору чиновники.

Блок реформ под лозунгом «все колесницы с осью единой длины, все иероглифы стандартного написания» произвёл унификацию мер и весов, ввёл единую денежную систему. Были упразднены разрозненные системы иероглифики, препятствующие управлению, торговле, общению, сближению этносов. Письмо лишу стало имперским стандартом – современная китайская иероглифика восходит именно к циньскому письму.

Следуя заветам Шан Яна, Цинь Ши-хуанди всячески поощрял занятие сельским хозяйством. Десятки тысяч безземельных общинников были переселены в рамках завоёванных территорий на льготных условиях – их освобождали от трудовых повинностей, награждали рангами знатности. Земледелие в отличие от торговли и ремесла официально считалось основным занятием.

Для устойчивого пополнения казны впервые в истории Китая была введена императорская монополия на разработку рудных и соляных залежей.

По всей стране была проложена сеть дорог с тремя полосами: центральная – для кортежа императора. Она оказалась не лишней, поскольку Ши-хуанди редко сидел в столице. С 220 до н.э. император совершил пять инспекционных поездок на тысячи километров через весь Китай. Его сопровождало несколько сот солдат и множество слуг. Дабы ввести в заблуждение недоброжелателей, по стране передвигалось сразу несколько имперских кортежей, и только в одном из них за занавеской скрывался император. Даже солдаты не знали, едет он с ними или нет.

В ходе имперских инспекций Цинь Ши-хуанди провёл в 219 до н.э. на вершине одной из пяти священных гор даосизма Тайшань церемонию, в которой провозгласил объединение империи. Тем самым он открыл традицию монарших восхождений на Тайшань: после него многие китайские императоры совершали на её вершине торжественные церемонии по случаю особо важных событий. В том же 219 до н.э. Цинь Ши-хуанди первым из китайских правителей достиг побережья Тихого океана, после чего оно не единожды становилось целью его поездок.

Династия Цинь правила недолго – уже в 206 до н.э. её сменила следующая династия Хань. Однако привнесённые ею из Цинь социальные технологии, даже смягчённые позже гедонистическими традициями присоединённых царств, позволили Китаю открыть реальный имперский период своей истории. Высокое качество технологий было проверено и подтверждено успешными практиками Цинь. Они заложили основу культурного и экономического единства Китая и на тысячелетия пережили Шан Яна, поверившего в него Сяо-гуна и династию Цинь. Это и есть главный итог реформ Шан Яна и его философской школы легизма.

Падение империи Цинь

Внутренняя политика Цинь Ши-хуанди и его первого советника Ли Сы, опиравшаяся на легизм, никак не устраивала аристократию покорённых царств и конфуциански настроенных сановников. После смерти Цинь Ши-хуанди в 210 до н.э. им удалось разжечь и поддерживать очаги народных восстаний, вспыхнувшие в 209-208 до н.э. на юге и востоке империи. В 208-202 до н.э. движение князей против династии Цинь, в итоге её разгромившее, возглавил генерал Сян Юй.

Одна из повстанческих армий, руководимая Лю Баном, выходцем из зажиточной крестьянской семьи, в январе 206 до н.э. овладела столицей империи Сяньяном. Единоличную власть присвоил Сюнь Юй, разделивший империю на 18 территорий. Он провозгласил себя ваном Западного Чу и назначил ванов других царств. Одним из них стал Лю Бан.

Сян Юй фактически вернул ситуацию в состояние до объединения Китая, воссоздав шаткое образование из 18 полунезависимых царств, управляемых ванами. А что делают «мелкие» ваны? Они воюют друг с другом.

Новоявленные ваны, недовольные назначениями и нарезкой царств, затеяли междоусобные войны, которые вскоре переросли в два ключевых противостояния – между Лю Баном и Сян Юем на западе и борьбой за престол царства Ци на востоке. Лю Бан, не раз терпя поражение, всё же одержал в 202 до н.э. окончательную победу над Сян Юем и провозгласил себя императором новой империи Хань, окончательно покончившей с мелким ваньством.

Длинная империя Хань

Династия Хань правила более 400 лет, с 202 до н. э. по 220 н.э. Она наследовала социальные технологии и административно-бюрократическую систему Цинь. Фактическое управление опиралось на учение Шан Яна и последователей. Многие циньские порядки были перенесены в Хань практически без изменений, в том числе практика круговой поруки.

Объединение Китая позволило создать единую гигантскую по населению и территории зону товарного обмена, обнулив потоки энтропии, генерируемые согласованием законов, стандартов, денежных систем, культурных и этнических различий. Но главное, была ликвидирована причина для постоянных внутренних войн, что позволило избегать превращения в энтропию гигантских объёмов высокоструктурированной энергии и ресурсов. Но поскольку они непрерывно производились, их невозможно было не тратить – накапливать.

Выполненная в своё время Цинь радикальная и эффективная оптимизация непродуктивных потерь, потребовала от Хань обратных действий – расконсервации ранее запрещённых в Цинь «паразитных» трат энергии и ресурсов. Перезапуск непрямых созидательных внутренних процессов был осуществлён посредством снятия запретов, административных ограничений, минимизацией казней.

Со снятием ограничений огромные потоки энергии хлынули в науку, культуру, народное творчество, производство неутилитарных ремесленных товаров, элитарное потребление и пр. Именно в эпоху Хань, в 105 г., китайский сановник Цай Лунь изобрёл технологию изготовления бумаги, за что император пожаловал ему богатство и высокий титул министра. Энергии и ресурсов хватало и на внешнюю экспансию, в том числе на присоединение Южного Китая. В этом, собственно, и заключается великая миссия империй: прекращение распыления гигантских объёмов энергии на внутренние войны и перенаправление их на созидательную деятельность, защиту, внешнюю экспансию. Империя Хань существенно расширилась относительно Цинь на юг, на север и на запад (сравнивая с Цинь, можно ориентироваться по рекам Янцзы и Хуанхэ):

Если Цинь объединила Китай, то Хань заложила основы его развития на тысячелетия вперёд. Восточная (поздняя) Хань, опираясь на новое конфуцианство, перешла к патерналистской модели правления – мудрый правитель принимает на себя отеческую заботу о своих подданных. С тех пор китайцы называют себя ханьцами.

Мэн-цзы и Сюнь-цзы

Вы не ослышались – в Хань в итоге возобладало конфуцианство. Но чтобы подвинуть легизм и стать официальной доктриной империи исходное учение Конфуция претерпело огромные трансформации на длинном дао вынужденных компромиссов. Начались они ещё в эпоху Чжаньго.

Сразу после старта в Цинь реформ Шан Яна Мэн-цзы, 372-289 до н.э., предпринял первую попытку вывести учение Конфуция из идеалистического тупика. О результате догадаться несложно, если знать посыл Мэн-цзы, что человек от природы бескорыстен и добр, диаметральный утверждению Шан Яна о врождённом корыстолюбии. Мэн-цзы повторил концепцию идеального общества и управления государством, очищенную от насилия над личностью, не принимая во внимание её реальные качества. И это в период активного расширения института частной собственности, подстёгивавшей в гонке за благосостоянием и богатством все агрессивные инстинкты. В итоге Мэн-цзы завёл политическое конфуцианство в очередной тупик.

Меж тем реформы Шан Яна торжествовали, и конфуцианству грозила участь превращения в ординарную философскую школу, не способную оказывать какого-либо влияния на политическую жизнь. Учение удерживала на плаву его сильная сторона – оно явным образом льстило сановным элитам, а социум всегда потчуют тем, что им нравится.

Выход из идеалистического тупика предложил Сюнь-цзы, ~298-238 до н.э., не путать с Сунь-цзы. Он первым попытался синтезировать идеи Конфуция и Шан Яна в единое учение, заложив основу качественно нового конфуцианства, в котором социальный идеализм приправлен толикой здравого прагматизма.

Сюнь-цзы был хорошо знаком не только с учением Шан Яна, но и с результатами реформ: в 266 до н.э. он посетил царство Цинь. Оно покорило молодого философа системой управления, дисциплиной и организованностью населения. Да и победы Цинь над коалицией царств Хань, Вэй, Чжао, Чу подтверждали жизненность идей Шан Яна.

В отличие от Конфуция и Мэн-цзы, Сюнь-цзы не настаивал на возрождении и сохранении традиционных отношений и древних методов управления. Как и Шан Ян он считал немыслимым их восстановление в эпоху бурных социальных перемен. Так, Сюнь-цзы воспринял идею Шан Яна о равных возможностях и социальной мобильности, отказавшись от базового положения конфуцианства о незыблемости социальной дифференциации. Он поддержал выдвижение на должности, исходя не из статуса цзюнь цзы, а из заслуг, талантов, мудрости. Но в отличие от Шан Яна всё же ратовал за сохранение ряда прав и привилегий, связанных с сословным делением. Большое влияние на него оказала и концепция Шан Яна об использовании наград и наказаний для управления народом, о чём он прямо говорит в своём главном трактате «Сюнь-цзы».

Сюнь-цзы стремился сблизить легистский закон фа с конфуцианскими ли. В переосмысленном им учении о ли, они приобретают значение закона и критерия для движения по социальной иерархии. Сюнь-цзы говорит: «Нарушение ли означает нарушение закона».

Отказавшись от ряда священных догм, Сюнь-цзы добавил конфуцианству так не достававших ему гибкости, динамичности, прагматизма.

Первые опыты небинарного мышления

С Сюнь-цзы начались качественные изменения в конфуцианстве. Его увлечение легизмом поставило исследователей в затруднительное положение: некоторые из них даже сомневаются, можно ли вообще относить Сюнь-цзы к сторонникам конфуцианской школы. Ряд из них считает, что его учение включает основные положения трёх разных философских школ: конфуцианства, легизма, даосизма. Однако большинство всё же относят Сюнь-цзы к конфуцианской школе, отмечая при этом влияние легизма на мировоззрение.

Затруднения исследователей несложно понять, поскольку взгляды Сюнь-цзы стали первым опытом погружения конфуцианства в пучины небинарного мышления: «Двоемыслие – это когда ты одновременно придерживаешься двух противоположных взглядов. Как бы веришь во взаимоисключающие понятия и силой воли заставляешь себя с этим жить. Типа «плюс это минус», «война это мир» или «свобода это рабство». Сжал зубы и вперёд. А небинарное мышление – это когда тебе даже в голову не приходит, что в происходящем есть противоречие», В. Пелевин. Не всем суждено его принять.

Окончательный выбор в пользу конфуцианства

В империи Цинь официальной идеологией был легизм. Однако дабы успокоить конфуцианцев шести завоёванных царств, Цинь Ши-хуанди выдавал себя за миротворца и почитателя конфуцианской гуманности. Поэтому в текстах стел, воздвигнутых на территории этих царств, наряду с положениями легизма звучали и конфуцианские мотивы. Как мы уже знаем, это не спасло династию Цинь. Стоило центральной власти дать слабину после смерти в 210 до н.э. Цинь Ши-хуанди, как восстание региональных князей, оформленное в виде народных бунтов, снесло её.

В начальный период западной (ранней) Хань, именуемый в китайской историографии «периодом умиротворения народа», ни конфуцианство, ни легизм не стали официальной идеологией – при дворе процветало даосское учение. Однако управление государством по-прежнему опиралось на легизм, привнесённый социальными технологиями Цинь.

Даосизм с его мистическими и шаманскими практиками был излишне асоциален, дабы долго оставаться официальной идеологий, поэтому вскоре встал вопрос выбора. Легизм не утратил притягательной силы – его преподавали даже в конфуцианских школах. Однако по мере усиления имперской бюрократии в середине II века до н.э. у неё возрождается интерес к конфуцианству, поскольку ей нужна была идеология, обосновывавшая и её права на власть.

Легизм, помещавший бюрократию под жёсткий пресс монаршей власти, не мог рассчитывать на благосклонность с её стороны. К тому же после объединения Китая объективно отпала потребность в столь жёсткой концентрации ресурсов и строгом ограничении элиты, которое проповедовал легизм. Выбор был сделан в пользу конфуцианства, но не исходного учения Конфуция, а его очередной синтетической версии, пригодной для управления империей. Она получила название «ортодоксальное конфуцианство».

Ортодоксальное конфуцианство свыше двух тысяч лет служило основной религией и источником принципов организации государства. Его становление связано с именем Дун Чжун-шу, 187-120 до н.э., который развил учение Конфуция, Мэн-цзы, Сюнь-цзы, синтезируя их с доктринами других школ.

Заключительная схватка конфуцианства и легизма

Канонизация конфуцианства была невозможна без ниспровержения его извечного идейного противника – легизма. Дун Чжун-шу обвинил Шан Яна в нарушениях многих традиционных норм, вызвавших страдания народа, к которым легизм не имел никакого отношения, исказил содержание доктрины, освещая лишь отрицательные последствия реформ, которых не могло не быть. Это характеризует окончательную трансформацию конфуцианства в политическую доктрину. Нападки привели к изданию в 140 до н.э. эдикта, запретившего принимать сторонников легизма на государственную службу, после чего при дворе остались только конфуцианцы.

Однако учение Шан Яна, несмотря на столь яростную критику и строгие указы, не исчезло бесследно и оказало большое влияние на ортодоксальное конфуцианство. Иного не могло быть: государственная машина эффективна, только если приводится в движение социальными технологиями, опирающимися на насилие и подчинение закону. И конфуцианство во всё большей степени воспринимает их, поскольку только так можно было удержать в узде жителей Поднебесной. Задачу синтеза полярных идеологий требовало Небо диктовала бюрократия, нуждавшаяся в расплывчатой идеологии идеализма, обогащённой идеями Шан Яна.

Ханьское конфуцианство Дун Чжун-шу твёрдо двинулось по пути Сюнь-цзы. Оно уже не осуждает насилия, а метод наград и наказаний считает эффективным инструментом управления. Заимствовало оно и идею социальной мобильности, положив в её основание систему экзаменов на знание учения Конфуция.

Никто не мог остановить небинарный процесс синтеза некогда полярных идеологий, поскольку без идей Шан Яна конфуцианство было безжизненным. Ханьские конфуцианцы совершают «аморальный» по отношению к Конфуцию поступок, всё чаще открыто пропагандируя насилие в качестве легального метода управления народом. Они уже не ведут никакой борьбы против законов фа, многие из них утверждают, что хорошее правление возможно лишь там, где действуют законы. Но объединение некогда несовместимых понятий ли и фа сопровождается оговоркой: управляя элитой общества, следует в основном опираться на ли, а низами, полагаясь исключительно на фа.

Отвергается и концепция Конфуция об извечной дифференциации людей на этически полноценных и неполноценных. Известный конфуцианец Ван Фу, 76(85)-157(167) до н.э., писал: «Вовсе не обязательно, чтобы цзюнь цзы всегда занимал высокое положение и получал высокое жалование, чтобы он всегда был богат, знатен и пользовался славой. Всё это цзюнь цзы может иметь, но это вовсе не значит, что он непременно должен обладать всем этим. Вовсе не обязательно, чтобы маленький человек всегда был беден и обречён на холод и голод, унижения и страдания. Всё это маленький человек может испытывать, но это вовсе не значит, что он непременно обязан довольствоваться всем этим».

Учение Шан Яна стало важной частью ортодоксального конфуцианства, превратив его из разновидности социального идеализма в официальную рабочую идеологию, которая со II века до н.э. по начало XX эффективно решала задачу стабилизации власти.

Кто кому служил

Кому служили конфуцианство и легизм, наглядно иллюстрирует история с монополией на соль и железо, которую, напомним, ввёл Цинь Ши-хуанди. Её отменили ещё в ранней Хань, но в 119 до н.э. вынужденно вернули. В 81 до н.э. связанная с торговым капиталом бюрократия опять инициировала её отмену, для чего было созвано совещание по экономической политике. В столицу империи съехались свыше 60 сановников и известных учёных. В развернувшейся дискуссии имя Шан Яна упоминалось чаще других. Конфуцианцы требовали отмены монополии, легисты настаивали на её сохранении. Верх одержали сторонники монополии.

Данное событие позволяет почувствовать и диаметральный политический вектор философских доктрин – чьи интересы каждая из них обслуживала. Такова судьба любого интеллектуального течения социальной направленности – оно либо уже обслуживает чьи-то интересы, либо стремится к этому. Поскольку главных побуждений у политических интеллектуальных элит два – жажда денег и славы, большинство из них проолигархические. Их продажная сущность вытекает из постулата Шан Яна о врождённой корысти человека. Однако поклоняются они обобщённому Конфуцию – кто ради выгоды, кто по недомыслию, кто, пытаясь отмыть свою агрессию.

Неоконфуцианство

Ортодоксальное синтетическое конфуцианство превратилось в этико-политическую доктрину, претендующую на всеобъемлемость. Постепенно система официальных культов приобрела законченный вид и способствовала обожествлению Конфуция. Первый храм ему воздвигли в VI веке, наиболее почитаемый сооружён в 1017 на месте рождения Учителя.

Сила синтетического конфуцианства, благодаря синтезу этических норм с легизмом, заключалась в способности отвечать на вопросы «как надо делать?». Но в этом была и его главная слабость, поскольку низы общества, терпевшие непрерывные лишения, желали ответа на вопрос «зачем дальше жить и страдать?». Ответ на него лежал не в практиках, а в плоскости метафизики, и конфуцианство на него не отвечало вовсе. Поэтому оно как было изначально задумано, так и оставалось доктриной элиты, мыслившей себя носителем абсолютного знания, тогда как синкретические (эклектические) верования народа стали тяготеть к даосизму и постепенно проникавшему в Китай буддизму. Школу китайского буддизма, сложившуюся в V-VI веках в ходе соединения с традиционными учениями, именуют чань-буддизмом.

Элитаризм официальной идеологии нёс существенную угрозу социальной стабильности, поэтому с IV-V веков началось постепенное включение в него элементов буддизма и даосизма. Естественный ход процесса закончился появлением в начале II тысячелетия неоконфуцианства – очередной синтетической версии учения Конфуция.

Наиболее законченную философскую систему, которая стала обобщением нескольких направлений философской мысли, создал в XII веке Чжу Си, 1130-1200. Его учение, сформировавшееся в диалоге с даосизмом, именовалось ли сюэ – учение о принципе.

Ещё одна новая система, впитавшая идеи чань-буддизма, называлась синь сюэ – учение о сознании. Лу Сяншань, 1139-1192, развил её в трактате «Учение о сердце». Прослеживаются её связи с «учением о принципе» Чжу Си, что не отменяло оппозиции между ними.

Вскоре неоконфуцианство в трактовке Чжу Си стало официальным и обрело статус ортодоксальной идеологии не только в Китае, но и в сопредельных странах, особенно в Японии и Корее. Фокус философской системы сместился на метафизику, на представления о трансцендентном, на идеи самосовершенствования, личную мораль и этику, тогда как политические и социальные проблемы сместились на периферию учения. И опять это было то, что в тот момент требовалось элите: неоконфуцианство, сосредоточившись на ответе на вопрос «зачем и почему?», утратило элитарность и проникло вглубь социума, цементируя его онтологическими связями, тогда как практики и ритуалы ортодоксального конфуцианства, впитавшиеся за более чем тысячелетие в кровь и подсознание социума, отошли на второй-третий план.

Моу Цзунсань, 1909-1995, китайский философ и историк философии, утверждает, что разница между конфуцианством и неоконфуцианством такая же, как и между Иудаизмом и Христианством. Сравнение глубокое: трансформация сродни переходу от элитарного корпоративного языческого монотеизма (отношения «Ты нам – мы Тебе», подтверждаемые практикой жертвоприношений, временно прерванных, но которые будут возобновлены в восстановленном Храме) к универсальному метафизическому морально-этическому учению. В нём место элитарности и отношений «Ты нам – мы Тебе» заняли попытки обуздать свою животную сущность, исповедь, покаяние, прощение.

Постконфуцианство

В XIX веке активная колониальная агрессия извне привела Китай к глубокому духовному кризису. Не стало исключением и конфуцианство. Оно вместе с Китаем переживало мучительные поиски новой точки опоры, приступив к генерации новых синтетических версий, получивших общее название постконфуцианство.

Поскольку состояние и статус Китая в XX веке непрерывно и активно менялся, поиск и синтез продолжаются до сих пор. Сейчас пришла пора осмысления Китаем своего положения мировой державы – пределов, задач и идеологического обоснования статуса одного из лидеров. Для этого у него есть древний прочный фундамент – синтетические традиции и характер конфуцианства. Главное, не синтезировать нежизнеспособную химеру под давлением внешнего напряжённого информационного поля, влияющего на все интеллектуальные процессы.

Уроки Китая

Главный вывод, который можно сделать из имперского социогенеза Китая, состоит в том, что при создании сверхбольших социумов одной только эффективной бюрократией, поддерживаемой оптимальной письменностью и её качественным носителем, не обойтись. Задача сверхсложного социогенеза не решается без единой идеологии, системно оптимизирующей внутренние энергетические процессы социума, обеспечивая усиление притока энергии и отсечение её паразитных трат, синхронизирующей на длительных интервалах деятельность огромных масс людей, пробуждая в них комплиментарность к власти.

Основной источник и переводчик

Заметка намеренно не перегружалась ссылками, но об одном источнике, который использовался интенсивнее прочих, следует упомянуть. Это «Шан Ян. Книга правителя области Шан» – перевод Л.С. Переломовым трактата Шан Яна «Шан цзюнь шу» или «Книга правителя области Шан». К переводу прилагается комментарий Переломова на сотню с лишним страниц. Не могу не остановиться на неординарной личности автора перевода, в судьбе которого отчасти отразилась история конфуцианства в современном Китае.

Леонард Сергеевич Переломов, 1928-2018, родился во Владивостоке. Отец – китайский революционер Цзи Чжи, член КПК с 1925 года, мать – потомственная сибирячка, преподаватель русского языка Александра Павловна Переломовова. Поскольку отец Леонарда уезжал в длительные командировки, мать развелась с ним и повторно вышла замуж.

Позже выяснится, что всё это время Цзи Чжи работал в контрразведке, был внедрён в окружение Шэн Шицая – гоминьдановского генерал-губернатора провинции Синьцзян, у которого служил министром почты и телеграфа. В 1936-1937 Цзи Чжи вернулся в Советский Союз, и маленький Леонард переехал к нему в Москву. Там он закончил пятый и шестой классы, затем перебрался с отцом в Уфу. Под влиянием отца у него появилась склонность к изучению Китая, его культуры, философии, истории.

С 1943 по 1946 Леонард был воспитанником Московской артиллерийской специальной школы. В 1946 поступил в Московский институт востоковедения, где ему дали фундаментальную китаеведческую подготовку. На втором курсе, при получении паспорта, выяснилось, что мать при рождении записала его в метрике под своей фамилией. Под ней Леонарду и выдали паспорт, хотя до этого он носил фамилию отца.

С 1951 по 1972 последовала блестящая научная карьера в Институте востоковедения АН СССР. В 1957 состоялась его первая научная командировка в Китай. Там он, работая в Сианьском музее, параллельно собирал материал по Цинь Ши-хуанди. Первая монография Леонарда Сергеевича, в основу которой легла его кандидатская диссертация, носила название «Империя Цинь – первое централизованное государство в истории Китая (221-202 до н.э.)», 1962. В ней на основании первоисточников была проанализирована государственная структура, внутренняя и внешняя политика империи в период правления Цинь Ши-хуанди. Естественным продолжением стал перенос фокуса исследований на школу легизма.

Отец Л.С. Переломова, помогавший с организацией командировок, работал тогда в МВД Китая. Накануне «культурной революции» Цзи Чжи был репрессирован и провёл семь лет в одиночной камере. После «культурной революции» реабилитирован, избран депутатом Консультативного совета Китая. Умер в 1983, похоронен в мемориале выдающихся революционеров в Бабаошане.

В 1973 Переломова перевели из Института востоковедения в Институт Дальнего Востока АН СССР, где он и стал специализироваться на конфуцианстве, его роли в политической жизни как древнего, так и современного Китая. В 1973-1974 в Китае как раз развернулась кампания «критики Линь Бяо и Конфуция».

Переломов, после его выступлений в печати и на радио с разъяснением ситуации в Китае, подвергся сильной критике китайских научных кругов как главный рупор советского ревизионизма, низкопоклонства перед Конфуцием и антикитайских настроений. Как утверждала китайская печать, «этот Конфуциев последыш из Москвы» и «антикитайский фигляр», используя свои «ядовитые» статьи, «бесстыдно превозносит последышей Конфуция», «нападает на идеи Мао Цзэдуна, вредит пролетарской демократии». Тогда в китайское прессе его впервые стали именовать «московским Конфуцием», придавая перифразу уничижительное значение. Как утверждает Янь Годун, современный китайский историк, выступления Переломова безусловно «подтвердили» правомерность репрессий в отношении отца и усугубляли положение Цзи Чжи.

С началом в 1978 политики реформ и открытости в Китае изменилось отношение и к самому конфуцианству, и к его исследователям. Переломов, которого теперь научная печать называла «московским Конфуцием» уже с почтительностью, стал участником многочисленных российско-китайских симпозиумов. Перевод на русский язык «Четверокнижия» под его общей редакцией и с его вступительной статьёй был выбран в качестве государственного подарка России Китаю, который В.В. Путин вручил в октябре 2004 Председателю КНР Ху Цзиньтао во время официального визита в КНР.