Школа и Моторола

Макеевка, Донецкая республика. Весна 2022-го. Десяток км до линии фронта.

Галина Викторовна Тарасова – учительница русского языка и литературы в Макеевке, активная, энергии у неё на четверых, хотя по возрасту уже могла бы думать о пенсии. А сама она очень маленькая. У нее есть фото с Моторолой – они одного роста. Глаза у неё темные, искрящиеся. Голос громкий – издержки профессии. Я всё думала, как я её узнаю на остановке среди людей: у нее же на аватарке в «вк» фото погибшего комбата Спарты стоит. Но Галина Викторовна из породы людей, у которых профессия написана на лбу – в сосредоточенной позе, остром взгляде угадывается учитель.

Пока мы идем по дорожке к школе, Галина Викторовна буднично показывает следы недавних «прилётов» и рассказывает о самом «козырном» месте у библиотеки на первом этаже, где можно укрыться во время обстрела . Помимо гражданской специальности учителя, у Галины Викторовны есть и военная – она медсестра, и в начале войны даже хотела уйти на фронт, но ей объяснили, что на посту педагога она будет нужнее. Зато именно стараниями Галины Викторовны, приезжающие прямо с фронта ополченцы стали частыми гостями в школе – учительница самостоятельно организовывала встречи с ними для детей. А началось всё ещё в 2013 году до начала боевых действий, когда она создала школьную газеты «СПарты» – в том смысле, что новости на передовицу идут прямо со школьной парты. А потом в 2014 году русский парень Ухты основал батальон «Спарта» – по воле судьбе одноименный газете.

– Ну я ж сразу нашла способ связаться с Моторолой, пригласила выступить перед нашими детьми. В день приезда мне из администрации звонят: говорят, сейчас мы к вам поедем, только Моторолу ждем. А Моторола уже у меня в актовом зале выступает! Он очень стеснялся. Очень робел перед ребятами, терялся, я запомнила, что у него такие маленькие руки, почти как у меня…

– Администрация школы не была против?

– Ну да по началу меня гоняли, что вот люди с оружием в школе, нельзя.. Была у меня с ними борьба. Я так считаю: есть три главных профессии: лечить, учить и защищать. В Украине армия была полный отстой. Не пойти служить – святое дело. Да армии и не существовало. Так почему детям не показать достойных людей это профессии? Они у меня увидели, что люди из Колумбии, Америки приехали защищать Донбасс! Разве для них это неважно, понимать, кто и почему за них воюет?.. Потом сами мужики… Им очень тепло от того что… ну вот дети. У них внутри что-то оттаивает…

Время когда героями становятся по факту своего существования. Потом такого не будет.

– А с филологической точки зрения как вы относитесь к позывным?

– Класс! Во-первых, это кротко. Во-вторых, позывной передает суть человека. Мы вот читали с детьми Андреева «Рассказ о семи повешенных». Он очень актуален для сегодняшних событий. Это о семи террористах, которых приговорили к смертной казни и весь рассказ о том, как они её ожидали. И вот, когда их ведут на эшафот – они идут парами. И мы полурока бились, не могли понять – почему Андреев расставил их по парам. А потом я предложила им всем давать позывные, и ты знаешь, нас сразу осенило, в чем дело. Андреев поставил каждого с тем, с кем нужно – слабого с сильным, того, кто может заистерить, с равнодушным. Девушку, которая по натуре всем как мама, поставил с парнем, который еще дитё в душе…

Галина Викторовна пригласила в класс своих детей-выпускников школы, которым не везет уже дважды – в 9 классе у них не было выпускного из-за ковида, а в этом году не было последнего звонка из-за войны. Да и сами дети мира как такового уже не помнят. Помнят, что родители рассказывали о нём:

– Мы ехали как то по делам через Ростов. Для человека, который живёт в комендантский час, который знает, что здесь ночью не то что ничего не происходит, а просто нечему происходить… А я в окно смотрю, там ночь – а люди гуляют, музыка прям на музыке играет… И мне вот было больно, конечно, такое видеть, потому что я подросток, а была лишена всего этого. Я никогда не видела, чтоб была жизнь ночью. Я даже на обратном пути просила разбудить меня в Ростове – чтоб еще раз на это посмотреть. Но они не разбудили…

– Чтоб ты понимала, мои дети в большинстве своём не то что на самолете не летали, не все знают, что такое поезд…Для моей то юности это было такое нормально средство передвижения, а здесь поездов восемь лет нет…

Удивительно, но все девочки в одинаковых бордовых платьях советского покроя, с фартуками.

– Это вы уже для последнего звонка всё-таки покупали?

– Как это «купили»? Это наша форма… А что, в России её специально покупают?..

Дети ходят в форме все дни недели, кроме одного – когда разрешается прийти в чём хочешь: этот день девочки любят покрасоваться, нарядиться во что-то особенное.

– Но в 2014 еще до того как нас начали бомбить, из-за этой традиции я из класса на перемены выйти не могла: была у нас одна такая девочка проукраинских взглядов, приходила по пятницам в украинской вышиванке. И у нас тут драки начинались, потому что конечно – стоит ребенок, у которого отец на шахте работает и они готовятся к битве за русский мир, а тут эта красотка со своим «Слава Украине». Они потом с семьей так и уехали. В Польшу, кажется…

– А каким для Вас было 22 февраля 2022 года?

– Ой, мы все сидели перед телевизором. Я плакала, вот Путин ушел на совещание, а я подруге звоню, говорю: «Ой, Надь, не решит он сейчас. Скажет, не время…» А потом мне Юлина мама звонит: «Он подписал!» Я говорю: «Да ты что! Как?!» Мы вот реально гуляли по улице 22 февраля, и незнакомые люди просто говорили друг другу: «С праздником!» Потому что наконец нас признали, наконец мы не люди второго сорта. Юля Чичерина в Донецке на Пушкинском бульваре прям пела, с ума как и мы с ходила от радости.

– Но ведь обстрелы теперь только усилились, не появилось ли разочарования?

– С одной стороны, да, стало тяжелее в плане обстрелов: если в 2014-ом мы и не понимали, что и откуда летит, то сейчас понимаем и оцениваем угрозу. А с другой стороны чувствуешь оптимизм: за нас вступилась Россия! В 2014 году даже самые оголтелые оптимисты понимали, что за нами никого нет… Ребят, помните эту радость, когда пришли учебники из будущего? Нет?! Ну из России нам пришли учебники, видимо, напечатали дополнительным тиражом и поскольку его не было в плане изначально, то обозначили следующим годом. И вот открываешь учебник по математике, а там написано: «Из Нижнего Новгорода в Москву…» Божечки, как приятно. Не задача, а книга про любовь. Два самых волшебных моей жизни – это учебники из Будущего и когда Путин подписывал указ.

– Учебники из России к вам пришли в 2015, а до этого какие были?

– Украинские! Так там на первых страницах еще и герб и гимн их, Украины! Мы сидели дни напролет и заклеивали эти страницы. Столько клея на это ушло!

– За 8 лет войны были детали жизни, не касающиеся непосредственно обстрелов, которые Вам удавалось подмечать?

– В 2014-ом свадеб много было, молодые торопились, ведь парни уходили на фронт. Ни платья, ни фаты ничего. Человек пять-шесть с ними, не больше. Все ходили беременные как сумасшедшие. И что важно, рождались в основном пацаны, природа она знает, что делает. На класс из 36 человек – всего 10 девочек было. Из нашей школы, я знаю, несколько сотен воюет.

– А почему вы не эвакуировались?

– Как это? Я учила учила-учила детей, а теперь вдруг эвакуироваться?! Недавно был день рождения у учительницы, мы ей в подарок купили чемодан для путешествий, и иду я с этим чемоданом по улице и все бабки нашего города кидаются с расспросами: «Это ты что, эвакуируешься?». Да куда я могу эвакуироваться? Я же не могу людей подвести: мама тут похоронена, бабушка… У меня одна женщина сказала, что она в 2014-ом три раза эвакуировались в Курск, потому что тут страшно становилась, но всегда возвращалась. Да даже те, кто уехал, я знаю, до сих пор хранят ключи от квартиры здесь. Патриотизм он не воспитывается, он от рождения. Вот, говорят, если ребенок полюбил маслины или оливки ,значит, он повзрослел. Так вот с патриотизмом это не работает. Ты либо любишь Родину, либо нет.

Девочка Маша дополняет:

– А мы то вообще никуда не можем уехать: у меня брат воюет, еще до мобилизации летом пошел… Куда мы уедем, когда он здесь…

– Но ведь страшно…

Маша смеется:

– Вчера сижу, делаю задачу к репетитору, а там прилет, даже комнату осветило. А больше в доме никого нет. Ну что делать? Сижу, продолжаю учить, если что – умру образованной.

С последней парты маленькая девочка, с виду шестиклассница, с аккуратными косичками по бокам:

– Меня вот вывозили в 2014. Я тогда маленькая была, маму месяца не видела, мне вот именно от этого было страшно, я скучала… И очень-очень рада была, когда мы вернулись…

– Мы тоже уезжали, потом едем обратно: и я вижу в заднее стекло как в фильме-катастрофе зарево такое…

Галина Викторовна некоторое время задумывается говорить или нет. И всё-таки, неловко улыбнувшись, решается:

– У нас в Макеевке есть такое поверье… Оно не сбывается, но мы упорно все в него верим, у нас есть святой Илья Макеевский. Он являлся в Макеевку перед войной. Каждый макеевчанин верит, что Илья Макеевский сказал, что над Макеевкой купол и здесь ничего страшного не произойдет. Хотя мы представляем, что тут начнется, когда Авдеевку начнут всерьез брать.

– А с людьми по ту сторону баррикад Вы как то связываетесь?

Дети оживляются:

– У нас у бабушки в Киеве брат живет, с 2014 он перестала с нами общаться, бабушка пыталась дозвониться, но ничего не получалось. А вот спустя 8 лет, как началась спецоперация, он САМ позвонил бабушке и стал проклятия ей говорить. Типа всё из-за неё. То есть 8 лет телефон не удалял, ждал момента позвонить… А бабушка теперь переживает, плачет.
– А у нас знакомая была, которая к нам сюда всегда приезжала. И даже, так скажем, с пониманием относилась, сочувствовала, но с 24 февраля всё – сочувствие закончилось. Мы во всём виноваты, и так было делать нельзя. То есть то, что у нас она видела, она жалела нас, но это было нормально, а вот у них уже нельзя…

Галина Викторовна:

– Если честно я очень многим стараюсь просто не звонить, я не хочу это услышать… Одной только своей выпускнице, Светочке, живет в центральной Украине, я позвонила после начала операции. Мы с ней поговорили, всё хорошо было, а на следующий день она мня из друзей удалила и написала яростный пост в адрес людей, «которые верят Путину». Если моя Света, которую я иначе как Светочка никогда не называл, а вот так со мной, то что о других говорить… А был у нас ещё знакомый, так он нам прям так и писал: «У вас в Донецке транспорт не ходит, кругом серость, люди как бомжи одеваются». Я все это читаю и думаю, надо же какой ужас. А мы в это время как раз с учительницей математики в театр шли, у нас такая чудесная постановка «Юноны и Авось», мне она ближе Захаровской, тут идет ставка на патриотизм, а не любовь… Ну не об этом, идём в театр, а там во-первых, аншлаг, во-вторых театр отреставрирован, кругом красота и мы просто достаём телефоны, все это фотографируем и отправляем нашему товарищу…

– а ОН ЧТО?

– Да что…Ничего. Это игра не для двоих, а для одного.

Молчавшая до этого Юля, красивая девочка, с полными губами и выразительными, накрашенными глазами, задумывается и говорит:
– С той стороны бесполезно объяснять… Я вот на ютубе видела, где актриса высказывает своё отношение к происходящему: это вы тут зомбированные, верите фейкам, а у нас свобода, у нас и президенты меняются, не то что у вас… Хотя по факту это и не у нас, но да ладно. Я не выдержала и написала ей большой комментарий. И я понимаю, что из-за моего возраста ко мне никто не прислушается, но я же должна была, как-то поддержать свою Республику, хоть чем-то.

– Скажите, а куда бы Вы хотели поехать, когда закончится война?

Девочки загадочно улыбаются – на Украину они не хотят, а вот Москву посмотрели бы с удовольствием.
Долговязый мальчик с непослушным чубом а ля дядя Федор из Простоквашино, тихо себе под нос говорит с задней парты:
– Я бы здесь остался… Пусть лучше здесь отстроят всё так, чтобы к нам приезжали…

Галина Викторовна подводит итог нашей беседе:
– Наших детей называют «Дети войны». А это неправильно, они – дети мира. Да, они запомнят, что их лишили детства, но они сделают всё, чтобы этого не повторилось, чтобы их дети жили в мире, и поэтому уже сейчас они – дети мира. Я разделяю тревогу Захара Прилепина, что сейчас в России не ведется идеологическая работа, не звучит военных песен, хотя идет который месяц нашей общей войны… Нужно же понимать, что там с той стороны за партами сидят другие дети, которым усиленно в голову впихивалось вся пропаганда столькие годы…

К обеду Галина Викторовна отпускает своих учеников по домам – у многих сейчас репетиторы и куча заданий от них. Хотя в глубине души они надеются, что ЕГЭ для них отменят.

Дети уходят, в кабинете становится жарко, и Галина Викторовна открывает дверь в коридоры. Поселившееся эхо в пустых длинных коридорах школы повторяет каждое слово Галины Викторовны, будто параллельно транслируя его для ещё одного собеседника.

– А как то осуществлялось украинское насаждение до 2014?

– О, ну ты и спросила! Конечно! Я же все отчетности должна была на украинском составлять. Докторов всю документацию заставляли составлять на украинском языке: то есть вместо того, чтобы людям помогать, ты вот этим занимаешься. Хотя у нас был принят закон о региональном языке – о том, что русский тут может существовать. Я повезла детей на фестиваль школьной журналистики в Славянск, там выступал чиновник из нашего облсовета, и эти прекрасные дети ему вопросы стали задавать, а где наш региональный язык? Почему его нет? Даже газеты наши городские «Вечерняя Макеевка» и «Макеевский рабочий» все на больший процент состояли из украинского. Русский просто вытеснялся таким очевидным способом. Чиновник тогда не нашелся, что ответить и просто убежал.
У нас часть предметов переводилась на украинский язык – то есть у нас абсолютно русская школа, но в каждой параллели должен был быть чисто украинский класс, где все предметы на украинском. Потом так – класс русский, но в одном году им историю читают на украинском, в следующем году в этом же классе еще и география добавляется на украинском, а потом и история, и география , и математика, все три предмета, на украинском… В определенный день мы должны были все выставлять свечки на окнах в память о голодоморе. Рассказы о том, что голодомор был везде, а не только на Украине, не работали от слова совсем. А у меня у бабушки на Кубани родилось 3 пары близнецов, и выжила только мама – все остальные умерли с голода…Но кто это будет слушать. Мерзкий этот процесс был – грызла нас эта Украина, хотя мы ничего особенного не просили.

– А как Вы в принципе к украинскому языку относитесь?

– У нас в советское время много было интересных книжек именно на украинском, и я спокойно читала, потому что меня не заставляли. Я «Милый друг» Мопассана в первый раз читала не в русском переводе, я читала «Любе друже». И мне украинский перевод кажется шикарнее, вкуснее. Но думаю то я на русском! Вот даже в аптеку я тогда ночью прибежала маме за лекарством, руки трясутся и от волнения эту инструкцию на украинском разобрать не могу: есть противопоказания или нет.

– Скажите, а можно по подростку еще в 9 классе понять, что из него вырастет? Какой человек будет?

– Я вот как учитель понимаю, что я всегда работала добросовестно и много хороших людей воспитали, но… Многих теперь на той стороне клинит! Я все равно не могу сразу сказать, какой из них человек получится.
Я все 8 лет пытаюсь понять, что же составляет основу… Вот история одного их моих первых военных. Еду в 2014 в автобусе, поворачивается ко мне кавказец в военной форме, улыбается, я присматриваюсь – Давид! А он уже сто лет как выпустился. Я говорю, как ты меня узнал? А он шутит: «Вы этим голосом мне 7 лет двойки ставили». Посмеялись, вышли. Он – кавказская душа, встал на колено, руку мне поцеловал и говорит «спасибо Вам за русскую идею!» Я говорю: «Погоди, что тут не так. При чем тут русская идея?» А он: «Ну вы же всегда говорили даже, что во всех видах спорта болеете за Россию! Я это запомнил!». Я, правда, ни в одном виде спорта не болела за Украину. Я не люблю, когда меня украинкой называют, я – казачка. Мои родители казаки из разных станиц.
Так вот мой Давид Варганян служит в Славянском полку (Славянская бригада НМ ДНР – прим. ред.) Это конечно очень смешно, мы обо всем поговорили, проводил он меня, расцеловались, он убежал, я прям у подъезда звоню подружке, рыдаю в трубку, говорю: «Катя, ты представляешь, я учила этих детей любить, а они научились убивать». Но Катя мне мозги вставила на место, она: «Ты что, они защищают, они за любовь и воюют! Они ж тебя защищают!» И как то у меня отлегло…

Другой парень был, с ирокезом смешным, все на реконструкции ходил: в мединститут поступить не смог, пошел в медицинское училище, стал фельдшером. И гордился, говорил, что за 10 лет практики знает больше, чем врач. Жена у него и ребенок. Из приюта взял собачку без задних ног: на колясочке передвигалась. Так 9 мая 2014 года ушел воевать. Вот как этот ребенок, абсолютно добрый, тёплый, мой и вдруг… Воюет по сю пору, даже хвастался мне, что научился маленькие операции прямо на поле боя делать… Наверное, главное чтоб у человека стержень был. Если он есть, то будет хороший человек, а если нет…

– То есть у тех людей, которые все эти 8 лет не обращали внимание на беспредел Украины, не было стержня?

– Как сказать. Всё дело в кормушке. Я вот когда мы с мамой сидели в подвале, поняла, что чувство сытости оно одинаковое и от гречки, и от икры красной, каждый сам выбирает чем довольствоваться… Но если ты сосредоточен на кормушке – ты всё равно, рано или поздно, предашь. Должна быть идея. Для этого я и всех этих военных ребят к своим детям приглашала, чтоб они понимали, на живом примере видели…
С той то стороны пропаганда идет массированная: в видео на ютубе каждые 5 минут перебивка и высвечивается инструкция как изготовить коктейль молотова. Если постоянно говорить собаке ,что она свинья, она рано или поздно захрюкает. С этим определенно нужно что-то делать. Как проводить денацификацию? Как при Сталине и Жукове – необходимо снять всех учителей и всех чиновников работающих при фашизме. И как тогда было, каждый день людям с тех территорий нужно фильм включать «Обыкновенный фашизм».

– А если бы сюда пришла Украина, что бы Вы делали?

– Да у меня, к счастью, не было бы никаких вариантов: я же у них в списке на «Миротворце», на уничтожении. Добрые люди сообщили мои координаты, так что меня повесили бы просто, вот и всё.

Эти слова прозвучали тихо – даже эхо в коридоре не решилось их повторить.