Ислам и стоицизм — Дональд Робертсон

«Я опишу то, чего, надеюсь, будет достаточно для вас, и пусть Бог защитит вас от всех забот» — Аль-Кинди

Есть ли какая-либо связь между стоической философией и Исламом? Ислам, вероятно, имеет некоторые общие темы со стоицизмом, как и отдельные направления в иудейской и христианской мысли. Возможно, есть и тонкие косвенные влияния, которые трудно проследить. Однако ученые считают, что труды арабо-мусульманского ученого Аль-Кинди могут служить лучшим примером более прямой связи между Исламом и стоицизмом.

Школа стоиков была основана в Афинах в 301 году до н.э. финикийским купцом по имени Зенон из Китиона. Стоицизм всегда ассоциировался с Афинами, однако примерно со II века до н.э. интерес к стоицизму начал захватывать и Рим. Рассказывают о последнем знаменитом стоике древности, римском императоре Марке Аврелии:

«Он вел много переговоров с царями и заключил мир со всеми ними и сатрапами Персии, когда они приходили к нему на встречу. Он был очень любим всеми восточными провинциями, и на многих из них он оставил отпечаток философии. Находясь в Египте, он вел себя как частный гражданин и философ на всех стадионах, в храмах и вообще везде». — Historia Augusta

Римскими провинциями, о которых здесь шла речь, были Египет, Палестина, Сирия и Каппадокия. Марк, по всей видимости, посетил некоторые из крупных городов этих регионов во время путешествия по восточной империи около 176 года нашей эры.

Действительно, в течение пяти последующих веков, пока школа стоицизма процветала, многие из ее самых важных учителей были выходцами с Ближнего Востока, особенно из окрестностей города Тарса на территории современной Турции, а также Селевкии и Вавилона на территории современного Ирака, Сидона и Тира в Ливане и Александрии в Египте. Поэтому мы потенциально можем найти преемственность идей стоицизма среди более поздних исламских мыслителей, которые родились или изучали философию в этих регионах.

Мусульманского ученого Аль-Кинди называют «отцом арабской философии», но, помимо занятий философией, он был одним из самых образованных людей своего времени, эрудитом. Он родился в Куфе в 801 году нашей эры, недалеко от города Багдада, где он позже жил и учился. За тысячу лет до его времени, во II веке до н.э., из этого региона происходили два важных философа-стоика — Диоген Вавилонский и его ученик Аполлодор Селевкийский. Другой ученик Диогена, Архедем из Тарса, по преданию, отправился из Афин в Вавилон, чтобы основать там стоическую школу. Поэтому не удивительно обнаружить следы стоической мысли в трудах Аль-Кинди. Он был плодовитым автором и прославился тем, что помог сохранить греческую науку, познакомив с ней арабский мир. Хотя он обычно больше ассоциируется с учениями Платона и Аристотеля, в одном из его текстов есть явное свидетельство влияния стоической философии.

Советы по рассеиванию печали.

Текст представляет собой письмо типа consolatio/утешение, в котором даются философские советы по преодолению жизненных печалей, звучащие по-стоически. Он говорит, что лечение требует диагностики, поэтому он начинает в типичной сократовской манере – с определения. Под «печалью» здесь понимается эмоциональная боль, вызванная неспособностью получить желаемое или потерей того, что мы любим. Эта концепция, согласно которой эмоциональное расстройство является следствием желания, похоже, вытекает из приведенного ниже стоического определения; но они не идентичны. Ранние стоики учили, что желание и страх являются основными иррациональными эмоциями, или страстями:

«На них накладываются удовольствие и боль: удовольствие — когда мы достигаем желаемого или избегаем того, чего боялись, боль — когда мы не достигаем желаемого или встречаемся с тем, чего боялись» — Стобей

Мы находим эту предпосылку во всех основных сохранившихся произведениях стоицизма, особенно в «Беседах» Эпиктета.

Аль-Кинди звучит очень похоже на Эпиктета, когда он продолжает подчеркивать, что это определение желания как причины печали должно побудить нас спросить: в какой степени кто-то может освободиться от таких желаний?

«Ибо никому не дано достичь всего, чего он желает, или быть в безопасности от потери всего, что он любит» — Аль-Кинди

Он приходит к выводу, что потеря неизбежна, потому что ничто материальное не является постоянным, все меняется, а постоянство существует только в интеллектуальном царстве идей. Следуя Платону, решение Аль-Кинди заключается в том, чтобы любить только вечное царство интеллектуальных вещей, синоним Разума Бога, где ничто не меняется, и поэтому потеря немыслима. Вечные вещи, по определению, не преходящи.

«Что касается чувственных вещей, чувственных объектов любви и чувственных желаний, то они доступны каждому и достижимы любой рукой. Невозможно уберечься от их упадка, исчезновения и изменения» — Аль-Кинди

То, что приносит утешение в материальной сфере, становится источником печали, когда оно неизбежно меняется и теряется, поскольку ничто не вечно. Все материальные вещи рано или поздно погибают. Когда мы желаем материальных вещей, мы ведем себя так, как будто хотим, чтобы они были вечными. Однако это противоречит самой их природе, поэтому мы неизбежно разочаровываемся. «Поэтому тот, кто желает преходящих вещей, — заключает Аль-Кинди, — и чтобы его приобретения и любимые предметы были из них, будет несчастен»

Мы должны научиться переносить наши желания из царства бренных материальных вещей в вечное царство божественного, постигаемого духовно и интеллектуально, как сказал бы Платон. Мы должны наслаждаться и быть благодарными за материальные вещи, когда они представлены нашим чувствам, но не жаждать их, когда они отсутствуют. «Мы не должны сожалеть о том, что упустили», другими словами, «должны искать среди чувственных вещей только то, что доступно».

Подобно стоикам, Аль-Кинди сравнивает это внутреннее состояние с истинным царствованием. Это благородное отношение царя: «они наслаждаются всем, что является для них объектом наблюдения, с самым твердым действием и с самым ясным указанием на то, что они в этом не нуждаются». В отличие от них, злобные люди с нетерпением ожидают прихода каждого материального благословения и с болезненной скорбью прощаются с каждым уходящим. Недалеким людям не хватает благодарности и смирения, и они не могут ни принимать, ни отпускать удачу с умом. Мы должны «с помощью хорошей привычки, довольствоваться любой ситуацией, чтобы всегда быть счастливыми».

Люди, говорит он, идут на многое, даже на болезненные медицинские процедуры, чтобы заботиться о здоровье своего тела. Поэтому мы должны с большей готовностью переносить трудности ради своего разума или души. Наша душа — это наша истинная природа, говорит он, а тело — всего лишь ее инструмент. Говоря языком Эпиктета, мы должны тренировать себя, чтобы овладеть своими желаниями, вырабатывая привычки, начиная с малого, а затем продвигаясь «от малого к большему».

Первая психологическая стратегия, которую он рекомендует, состоит в том, чтобы разделить наши печали на две категории, в зависимости от того, происходят ли они от наших собственных действий или от действий других людей. Это похоже на стоицизм, но несколько иначе. Стоики обычно использовали эту общую стратегию разделения вещей на две широкие категории для простого принятия решений. Наиболее известный, не единственный пример, «Руководство Эпиктета» начинается с рекомендации различать вещи, которые «зависят от нас», и вещи, которые не зависят от нас.

Далее Аль-Кинди говорит о формах страдания, вызванных нашими собственными действиями: мы должны просто перестать их совершать. Никто по-настоящему не желает страдать, и поэтому мы вовлекаем себя в противоречие, желая того, чего на самом деле не желаем, когда наши собственные действия являются основным источником нашего горя. Однако если причина наших страданий связана с действиями другого человека, мы должны спросить себя, зависит ли решение этой проблемы от нас или нет. Если это зависит от нас, то мы должны решить эту проблему. Если зависит от другого человека, то, по крайней мере, мы не должны позволять себе грустить в ожидании, до того, как произойдет событие, потому что другой человек все еще может решить то, что нас расстраивает. Кроме того, мы должны помнить, что время лечит все раны: «Всякая печаль обязательно рассеивается утешением через некоторое время, если печалящийся не умирает от печали или в начале печали».

Мы должны помнить, что погрязнуть в страданиях — это неестественно и неправильно. Мудрые принимают меры, когда это возможно, для устранения своего несчастья.

«И мы не должны соглашаться быть несчастными, когда мы можем быть счастливыми. Одно из хороших средств для этого — вспомнить о том, что печалило нас, о чем мы давно забыли, и о том, что печалило других, чьи печали и утешение от них мы наблюдали, и сравнить то, что печалит нас, с тем, что печалило нас в прошлом, и с тем, что печалило других, свидетелями чего мы были, и как они закончились утешением». — Аль-Кинди

По словам Аль-Кинди, чтобы утешить себя, мы должны смотреть на страдания других и напоминать себе, что проблемы, которые нас мучают, относятся к общему жребию человечества. Он иллюстрирует эту мысль историей о том, как Александр Македонский попросил свою мать Олимпию отметить его смерть, пригласив на пир только тех, кого не постигло несчастье. Когда настал день, ни один человек не пришел, и тогда она воскликнула:

«О, Александр! Как похож твой конец на твое начало! Ты желал утешить меня в связи с несчастьем потерять тебя с совершенным сочувствием, поскольку я не первая, кто страдает от бедствий, и они не выделяют меня среди других»

Все, что мы когда-либо теряли, говорит Аль-Кинди, было потеряно в прошлом многими другими людьми. Все они, в основном, если выживали, находили способ жить дальше. Даже события, которые кажутся катастрофическими, такие как потеря ребенка, были пережиты миллионами людей в прошлом.

Аль-Кинди неоднократно подчеркивает, что горе исходит скорее от условностей, чем от природы, и как таковое оно может ощущаться по-разному. Богатые люди переживают катастрофу, когда теряют свое состояние, но миллионы людей жили в гораздо большей бедности с довольством, никогда не зная ничего другого.

Желать, чтобы несчастье никогда не случалось — значит желать, чтобы вещи никогда не менялись. Однако существование требует циклов возникновения и распада, вселенная — это изменение, поэтому желать прекращения этого — значит желать небытия. Если мы хотим наслаждаться жизнью, мы должны быть готовы признать, что изменения естественны; другими словами, принять возможность внешнего несчастья.

Представление о том, что все материальные вещи, включая нашу собственную жизнь, должны рассматриваться как заем, полученный от Бога или природы, а не как настоящая собственность, это повторяющаяся тема в стоицизме. Мы находим здесь ту же идею, выраженную в Исламе.

«Мы также должны помнить, что все, что мы имеем из общего имущества — это заем у заимодавца, Творца собственности, да будет велика Его хвала, Который может вернуть свой заем, когда пожелает, и отдать его любому, кому пожелает.» — Аль-Кинди

Если мы рассматриваем вещи как свое имущество, говорит Аль-Кинди, то нам будет казаться, что, когда Бог «отнимает у нас это руками врагов, Он причиняет нам вред». Однако возмущаться возвращению того, что было дано взаймы — это малодушно и, по его словам, противоречит добродетели справедливости. Больше того, заключает, что обижаться на то, что наше имущество захватили враги, это «глупо и по-детски», потому что враги как будто «посланники» Бога, дающего взаймы, и нет никакой разницы, когда и кто возвращает заем. Мы должны быть благодарны за то, что вообще получили его. Заимодавец возвращает внешние блага, Аль-Кинди называет их вещами, которыми с нами делятся другие люди. Поэтому мы также должны быть благодарны за то, что Он оставляет нам из того, что является самым важным и ценным в жизни — наш разум.

Аль-Кинди говорит, что глупцы впадают в «вопиющее противоречие», потому что им ненавистны страдания, возникающие при потере материальных благ, из чего следует, что они должны стремиться не обладать ими. В то же время они испытывают печаль от того, что никогда не будут обладать теми вещами, которые хотят. Поэтому их желание избежать боли от потери в сочетании с болью от того, что им никогда не обладать желаемыми материальными вещами, обрекает их на вечные страдания.

«Об афинянине Сократе рассказывают, что ему сказали: "Почему ты не печалишься?" Он ответил: "Потому что у меня нет ничего, о потере чего я бы печалился"» — Аль-Кинди

Аллегория о лодке.

В этом эфемерном мире ситуации изменчивы, образы обманчивы, а его концы опровергают его начала, и мы должны сочувствовать тем, кто ослеплен им – тот, кто доверяет, разочаровывается. Теперь Аль-Кинди подробно останавливается на аллегории, восходящей к стоику Эпиктету:

«Подобно тому как во время морского плавания, когда корабль стал на якорь, ты, если выйдешь набрать воды, подберешь мимоходом ракушку или корку тыквы. Нужно, однако, думать о своем корабле и постоянно оборачиваться, не позовет ли кормчий. И если позовет, нужно оставить все это, дабы тебя не бросили на корабль связанным, как скотину. Так и в жизни, ничто не мешает, если вместо тыквенной корки и ракушки будут даны тебе жена и ребенок. Но если позовет кормчий, оставь все это и, не оборачиваясь, беги на корабль. А если ты стар, не отлучайся далеко от своего корабля, чтобы не отстать, когда позовет кормчий» — Эпиктет, «Энхиридион»

Аль-Кинди говорит, что мы похожи на тех, кто сел на корабль, направляющийся на родину, но высадился где-то для временной остановки. Некоторые возвращаются на корабль, когда готовы, без промедления, и таким образом получают лучшие места на всю оставшуюся часть пути. Это первый тип людей.

Второй тип людей, те, кто задерживались, чтобы осмотреть прекрасные пейзажи, наслаждаясь приятными лугами, ароматом цветов и видом деревьев, усыпанных плодами, слушая прекрасное пение птиц. Они рассматривали красивые камни на земле, с яркими цветами и привлекательными узорами, и красивые раковины незнакомых форм. Все это они могли видеть, не отходя далеко. Но когда они вернулись в лодку, другие уже заняли лучшие места.

Третий тип людей занимался тем, что собирал красивые камни и ракушки, собирал плоды с близлежащих деревьев и цветы. Они тоже не уходили далеко, но, когда приходило время уходить, они возвращались, отягощенные собранным грузом. Они были как рабы или слуги камней и раковин, обманутые их красотой и отягощенные ими. Фрукты и цветы тоже скоро испортились. И снова они обнаружили, что лучшие места в лодке уже заняты другими, а им остались тесные и неудобные углы. Более того, их ноша из камней, раковин, цветов и фруктов стала досаждать им на протяжении всего оставшегося пути, мешая им чувствовать себя комфортно. Хуже того, они были вынуждены провести остаток плавания, охраняя свои новые вещи и оберегая их от повреждений. Большую часть своего свободного времени они теперь проводили, беспокоясь об этих вещах, не в силах оставить их в покое — они обнаружили, что их души цепляются за них. Кроме того, эти вещи приносили им много печали, когда они теряли их или повреждали.

Затем пришли люди четвертого типа. Они покинули лодку и ушли далеко в луга и заросли. Они были слишком заняты собиранием красивых камней, раковин и цветов. Они забрели глубоко в кусты, отвлекаясь на желание сорвать лучшие плоды с деревьев. Они забыли о лодке, о путешествии, которое они должны были совершить на родину, и о горе, которое должно было стать результатом их собственных действий. Они подвергли себя последовательному страху, спасаясь от хищных зверей, ползучих змей, жутких звуков, царапая лицо и остальные части тела о свисающие ветки и раня ноги о колючки. Они застревали в грязи и портили свою одежду, подолгу пробираясь через лес.

Когда капитан позвал их вернуться, поскольку судно было готово к выходу в море, некоторые из них, как мы уже упоминали, спотыкаясь, вернулись на борт, нагруженные своими новыми пожитками. Они заняли места последними, поэтому оказались в самых неудобных каютах и очень страдали во время плавания, став в результате более уязвимыми к болезням. Однако другие, заблудившиеся в зарослях, даже не услышали призыва капитана. Корабль уплыл без них, оставив их на острове, брошенных и одиноких в опасной чужой стране, вместо того чтобы забрать их домой. На одних напали дикие звери, другие увлеклись пустяковыми удовольствиями, третьи застряли в зыбучих песках, четвертых укусили змеи. Они умерли там, брошенные, остались гниющие трупы, их конечности были ужасно разорваны.

Те, кто добрался до корабля с вещами, которые они раздобыли на острове, были обмануты, решив, что они стоят того, чтобы с ними возиться. В итоге они выбросили их в море, потому что цветы вскоре завяли, фрукты сгнили, блестящие цвета камней потускнели, когда морская вода высохла с их поверхности, а красивые ракушки рассыпались и стали пахнуть гнилью. Эти вещи стали досаждать во время путешествия, и, в конце концов, они выбросили их и вернулись с пустыми руками, несмотря на все хлопоты, связанные с ними. Некоторые заболели во время путешествия из-за дискомфорта и из-за того, что их вещи испортились. Они умерли, так и не добравшись до родины. Однако те, кто не задерживался на острове слишком долго, возвращались быстро, находили удобные места для путешествия и прибывали в пункт назначения в добром здравии.

Марк Аврелий, похоже, имел ввиду ту же аллегорию, следуя Эпиктету, когда говорил:

«Так что же? — сел, поплыл, приехал, вылезай. Если для иной жизни, то и там не без богов, а если в бесчувствии, то перестанешь выдерживать и наслаждение, и боль, и услужение сосуду, который тем хуже, что сам он в услужении, ибо одно – разум и гений, другое – земля и грязь». — «Размышления», 3.3

Аль-Кинди также ясно дает понять, что эта история призвана служить аллегорией «нашего перехода из этого мира в мир истины и примером условий или состояний всех, кто проходит через этот мир».

Заключение.

Завершает свой труд Аль-Кинди также подводя весьма стоический итог. Мы должны понять истинную природу зла, оно кроется в наших моральных ошибках, и таким образом перенести наше отвращение от внешних вещей на порочные склонности нашей души.

«Нам следует помнить, что мы не должны ненавидеть то, что не является плохим, как кажется; скорее мы должны ненавидеть то, что является плохим по сущности. Если это закрепить в нашем уме, то наша способность рассеивать чувственные печали увеличится. Мы думаем, что нет ничего хуже смерти, хотя смерть — это не плохо, бояться смерти — плохо. Что касается смерти, то она является завершением нашей природы, ведь если бы не было смерти, то не было бы и людей» — Аль-Кинди

Не смерть плоха, а скорее наш страх смерти плох, считают стоики. Это уместно и в целом: наши собственные страсти, такие как страх и гнев, приносят нам больше вреда, чем вещи, которых мы боимся или на что злимся. Основополагающая идея стоицизма, часто повторяемая в «Размышлениях» Марка Аврелия – естественность смерти, из чего следует, что человеку стоит относиться к ней с относительным безразличием. 

«Поэтому, о похвальный брат, храни эти советы как постоянный образец для себя, и ты будешь спасен от ран печали и через них придешь в лучший дом, обитель постоянства и обиталище праведников» — Аль-Кинди

Оригинал статьи: Stoicism and Islam. Al-Kindi’s Device for Dispelling Sorrows by Donald J. Robertson

Переводчик: Ануар Сагынбай

Редактор: Анастасия (Айша) Хабибова