Статья В.Суркова: Куда делся хаос? Распаковка стабильности

Ни одна система не содержит в себе доказательства собственной истинности. Всякая система включает в себя элементы самоотрицания и саморазрушения. Так или примерно так говорили Гегель и Гёдель. Оба, каждый по-своему, один математически, другой на языке философии указывали на неустранимые нестыковки в человеческой логике, через которые непрерывно и неостановимо происходит утечка гармонии и смысла из нашего повседневного существования.

То же самое, но уже применительно к физическим процессам утверждали многочисленные соавторы второго закона термодинамики. В самом деле, вульгарный пересказ этого закона, ставший настоящим мегахитом научпопа, гласит: энтропия в замкнутой системе возрастает. Иными словами, хаоса (беспорядка) никогда не становится меньше. Наоборот, его практически всегда становится больше. И соответственно, всюду наблюдается хроническая убыль порядка и стабильности на фоне прогрессирующих турбулентностей и распада.

Второй закон термодинамики, предсказывая неизбежность «тепловой смерти Вселенной» и конечного торжества хаоса, превращает пессимизм из «плохого настроения» в научно обоснованную доктрину. И опережает по влиянию на охотно унывающую часть человечества не только книгу Екклесиаст, но и классическую сентенцию капитана Лебядкина «самовар кипел с восьмого часу, но...потух...как и все в мире. И солнце, говорят, потухнет в свою очередь...» Не все, однако, склонны к унынию. Социальная физика и политическая динамика предлагают свой рецепт для наведения и поддержания мирового порядка — сильнодействующую государственность. Да, государство, как его ни назови (аппаратом насилия или общественным договором, любезным отечеством или сворой бюрократов), прежде всего является инструментом снижения социальной энтропии. При этом второй закон термодинамики никто не отменял — и любое государство рано или поздно изнашивается и гибнет в борьбе с «многомятежными хотениями» собственных граждан. Впрочем, какое-то и часто довольно длительное время государство может быть эффективным.

Так, в начале века российская система власти остановила лавину социального хаоса и вытащила травмированную страну из-под завалов перестройки. Двадцать лет стабильности, которых не хватило Столыпину, теперь у нас есть. И еще будут. Вертикаль, порядок и скрепы гарантированы. Эти годы, точно, когда-нибудь станут вспоминать как золотой век. Но.

Но если второй закон термодинамики верен (а он верен) и энтропия не может уменьшаться и исчезать, то возникает вопрос (довольно тревожный вопрос) — где она в таком случае? Когда порядок навели, что стало с беспорядком? Где теперь хаос, которого вроде нигде не видно? Куда он делся? В каких местах он теперь растет (он ведь «по закону» должен расти!)?

Еще недавно прибежищем хаоса и канализацией свободы был интернет. Его восхваляли как прекрасную анархию не от мира сего, где все дозволено и где всем от вседозволенности хорошо. Почему-то тогда забывалось, что вообще-то заказчиком и разработчиком интернета является Пентагон. И было бы странно ожидать, чтобы это вполне военное ведомство, по определению предназначенное для насаждения дисциплины и контроля, причем методами всеми возможными, вплоть до массовых убийств, вдруг озаботилось созданием продукта для «нашей и вашей свободы». Оно и не озаботилось. Если рассуждать о свободе, равенстве, братстве..., то интернет, очевидно, не из этой продуктовой линейки. А из другой, пентагоновской: MQ-9, Stuxnet, F-35... В итоге в Сеть пришли с обысками полицейские всех стран, вскрики юзеров «это был не я, это все моя аватарка» в качестве оправдания не принимаются, и призрачные чертоги виртуальной вольности на глазах изумленной публики уже обретают строгие очертания цифрового концлагеря.

Методично вытесняемый из обеих реальностей (материальной и виртуальной) хаос уходит в слепые зоны общественной жизни. Он стимулирует стихийное распространение неафишируемых коллективных практик, направленных не против мейнстрима, а параллельно ему. Люди не хотят быть против. Люди хотят быть параллельно, не пересекаясь с системой без крайней нужды. Массовая дисполитизация населения оставляет истэблишмент наедине с самим собой. Для параллельных людей сходить на выборы или пронести правильный плакат — не более, чем способ по-быстрому отдать кесарю кесарево, чтобы потом вернуться обратно в свою личную недовселенную, где они обитают в полном несоответствии с духом и буквой этого плаката. Широкое распространение такой точечной лояльности и одноразового патриотизма означает, что во все более монолитной с виду структуре общества образуется все больше лакун и полостей, заполняющихся неизвестно чем.

Когда правильные слова от слишком частого повторения плавно обессмысливаются, из них испаряется искренность, и символ веры превращается в банальный пароль для получения доступа к системе распределения должностей и привилегий. И тогда существенным становится не то, что люди говорят, а то, о чем они молчат. Господствующий дискурс утрачивает убедительность и все чаще нуждается в силовой поддержке. А несвоевременные и потому невыговариваемые мысли, идеи и сомнения наполняют молчание завораживающей многозначительностью. В каком-то смысле молчание становится альтернативной идеологией. И это тоже симптом накопления иррегулярности.

Прямой угрозы для установленного порядка перешедший в режим молчания и параллельной общественности беспорядок не представляет. Система как никогда, слава богу, прочна, и хаос для нее не проблема. Галопирующая централизация остается генеральным трендом. Применение экстрактов исторической памяти, просроченной морали, административно-духовных ценностей и других тяжелых социальных консервантов в неограниченных дозах обеспечивает сохранение желанной стабильности.

И все же игнорировать «непроблему» неразумно. Идеология молчания тем и неприятна, что не проговорена, а значит, не структурирована, темна и бессвязна. Если (пусть и нескоро) приходит ее время, она тупо обрушивается на существующий порядок вещей, не формулируя внятных целей. Когда в конце 80-х молчаливое большинство выманили на политическую арену, никто не смог разобрать, чего же оно на самом деле хочет — «да как же тебя понять, коль ты ничего не говоришь?» Когда же народ попытались «разговорить», то наслушались от него такого, что только диву дались и вконец запутались. В результате запутавшееся руководство Советского Союза открыло беспорядочный «огонь по штабам» и устоям. И все пошло не по плану. Потому что под носом у ЦК и Госплана безмолвно созрело какое-то незапланированное, несоветское, непонятное и неожиданно залихватское общество, готовое при первой же возможности бессмысленно и беспощадно пуститься во все тяжкие. Чем кончилось, известно.

То, что в теории энтропия имеет свойство нарастать именно в замкнутых, закрытых системах, вроде бы подсказывает простое решение проблемы — открыть систему, «выпустить пар», и хаос отступит. Но эта простота обманчива. Либеральные эксперименты на внутриполитическом блоке ставить крайне рискованно. Разгерметизация системы, этого хорошо работающего сегодня «социального реактора» чревата неконтролируемыми выбросами гражданского раздражения и способна привести к необратимой дестабилизации — смотрим примеры из 80-х и 90-х.

Социальная энтропия очень токсична. Работать с ней в наших домашних условиях не рекомендуется. Ее нужно выносить куда-нибудь подальше. Экспортировать для утилизации на чужой территории.

Экспорт хаоса дело не новое. «Разделяй и властвуй» — древний рецепт. Разделение — синоним хаотизации. Сплачивай своих+разобщай чужих=будешь править и теми, и другими. Разрядка внутренней напряженности (которую Лев Гумилев расплывчато называл пассионарностью) через внешнюю экспансию. Римляне делали это. Все империи делают это. На протяжении веков Русское государство с его суровым и малоподвижным политическим интерьером сохранялось исключительно благодаря неустанному стремлению за собственные пределы. Оно давно разучилось, а скорее всего, никогда и не умело выживать другими способами. Для России постоянное расширение не просто одна из идей, а подлинный экзистенциал нашего исторического бытия.

Имперские технологии эффективны и сегодня, когда империи переименованы в сверхдержавы. Крымский консенсус — яркий пример консолидации общества за счет хаотизации соседней страны. Жалобы Брюсселя и Вашингтона на вмешательство Москвы, невозможность урегулирования значимых конфликтов по всему земному шару без российского участия показывают, что наше государство не утратило имперских инстинктов.

Крупнейшим поставщиком разнообразных беспорядков на мировой политический рынок являются, впрочем, США. Надо отметить (не без удивления), что фирменная американская нестабильность очень рентабельна и пользуется феноменальным спросом. Дикую разбалансированность своего сюрреалистического бюджета Штаты компенсируют иррациональной эмиссией доллара, который уже давно не столько деньги, сколько единица измерения финансовой энтропии, вирус хаоса, разносящий по всей планете пандемию экономических пузырей, дисбалансов и диспропорций. Экспорт «цветных» революций и назидательных войн, как бы приостановленный, мгновенно возобновится, стоит только потенциальным импортерам хоть немного расслабиться. Экспериментальная этика made in USA проносится бурей по головам африканцев, азиатов и наших евразиатов, потрясая нетренированные умы традиционалистов. Возмущение, отчасти наигранное, с которым ее у нас встречают, кажется оборотной стороной острого любопытства и лишь подтверждает, что она обладает сильной прилипчивостью в сочетании с мощным деформирующим эффектом.

Китайская сдержанность маскирует гигантские резервы хаоса, накопленные дисциплинированной нацией. Если приложить ухо к Великой Стене, можно услышать, как у них закипает. Когда внутренние противоречия Поднебесной перельются через край, она превратится в важнейшего эмитента энтропии, оспорив и по этой теме американское лидерство. Пекин все круче возвышается над миром, и геополитическая обстановка многим народам напоминает жизнь в окрестностях Везувия: все хорошо, но когда начнется извержение Китая, кто станет Помпеями? Евросоюз, находящийся в странном квантовом состоянии то ли все еще становления, то ли уже распада, в перспективе может быть как источником хаоса, так и его абсорбентом. Последнее представляется более вероятным, по крайней мере, на ближние времена благодаря рыхлой и отменно бестолковой структуре еврократического правления. Если так пойдет и дальше, то ЕС станет процветающим полигоном для утилизации политического мусора, куда бродяги и шпионы со всей планеты натащат гнилых избытков классовой и расовой вражды.

Выбросы социальной энтропии политическими системами больших государств так же, как выбросы их экономиками двуокиси углерода, в принципе можно контролировать. Но как далеко должны зайти климатические изменения, чтобы нации договорились по-настоящему, как быть с парниковыми газами? И до какой степени должны обостриться геополитические разногласия, чтобы сверхдержавы выработали новый порядок сосуществования? Исторические примеры неутешительны: и Мюнстерские договоренности, и Венский конгресс, и Ялтинская конференция стали возможны и успешны лишь после того, как хаос достиг уровня ада. Как бы то ни было, необходим очередной раздел сфер влияния. И он (рано или поздно, формально или неформально, тайно или явно) обязательно состоится. Вопрос лишь в том, какой ценой. С точки зрения социальной физики сфера влияния это ограниченное договором пространство для рассеивания и утилизации хаоса, вытесняемого из стабильной политической системы. Если договора нет, турбулентные потоки, образуемые суперстранами, начинают сталкиваться между собой, порождая разрушительные геополитические штормы. Чтобы избежать таких столкновений, нужно направить каждый поток в отдельное русло.

А пока что мир наслаждается своей многомногополярностью, парадом постсоветских национализмов и суверенитетов. Но в следующем историческом цикле забытые сегодня глобализация и интернационализация вернутся и накроют это сумеречное Многополярье. И Россия получит свою долю в новом всемирном собирании земель (вернее, пространств), подтвердив свой статус одного из немногих глобализаторов, как бывало в эпохи Третьего Рима или Третьего Интернационала.

Россия будет расширяться не потому, что это хорошо, и не потому, что это плохо, а потому что это физика.

Владислав Сурков специально для «Актуальных комментариев»